— Смена заканчивается завтра утром? Я буду ждать вас в парке напротив. Хорошо?
Александра Андреевна смутилась. Эта идея показалась ей не совсем привлекательной, потому что после смены лицо будет, как мочёное яблоко. Это хорошо, если ночь окажется спокойной и получится вздремнуть, а если больные по скорой начнут поступать один за другим, то по поспать вряд ли удастся. Да и платье у неё затрапезное, под халатом не видно, а на свидании будет чувствовать себя Золушкой в лохмотьях. Ещё туфли-балетки делали её фигуру квадратной тумбочкой, на каблуках бы она выглядела гораздо увереннее. Маникюр делала недавно, но сохранить его в процедурном кабинете, когда руки приходится мыть по тридцать раз на дню, задача невозможная. Александра уже собралась с духом, чтобы ответить, но тут, она заметила, как в двери вошёл высокий, светловолосый полицейский, который уже появлялся по душу Гульбанкина в стенах больницы, следом шагали двое в форме. Увидев Эдуарда Аркадьевича они направились прямиком к нему.
— Добрый день. — Шапошников достал удостоверение и, не выпуская из рук, помаячил перед носом опешившей парочки. — Гражданин Гульбанкин, вы должны проехать с нами.
В это время по лестнице спускался доктор и, увидев такую картину, с возмущённым видом устремился к компании.
— Что здесь происходит? Вы понимаете, что моему пациенту совершенно нельзя волноваться!
— Мы понимаем, — повернулся к нему Шапошников, — но вынуждены делать своё дело. Вы лечите, мы ищем преступников. И если ваш больной ни в чём не виноват, держать его насильно не будем. Разберёмся!
— Всё в порядке, доктор, — к удивлению присутствующих Гульбанкин выглядел совершенно спокойным, он повернулся к Александре и, порывшись в карманах, достал ключи. — Саша вы звонили домработнице?
— Да, но телефон не отвечает.
— Очень вас прошу, поезжайте и посмотрите, всё ли в порядке и дайте воду деревьям. На плошках прикреплена инструкция когда и сколько надо поливать.
— Не волнуйтесь, я всё сделаю.
— А наши договорённости остаются в силе. Ну может быть не завтра, но на этой неделе точно!
Конвоиры увели Эдуарда, а Шапошников повернулся к наблюдавшему за происходящем и растерянному врачу.
— Доктор, мы могли бы поговорить в вашем кабинете? Я не отниму много времени.
— Да, да, конечно!
Они поднялись на второй этаж, где перед входом висела табличка «Кардиологическое отделение». Доктор распахнул дверь, приглашая в кабинет. Разговор действительно не занял много времени. Полицейский выяснил, что Гульбанкин, хоть и не полностью, но поправился, однако процесс окончательного выздоровления теперь зависит только от него самого, в данных условиях он уже не нуждается в медицинской опеке, и держать его в больнице не имеет смысла.
— Скажите, а больной уходил куда-нибудь в пятницу?
— Вот на этот вопрос я вам не отвечу. Если он и отлучался, то об этом может знать дежурная медсестра.
— Чья смена была в пятницу?
Врач раздвинул бумаги на столе и уставился на график дежурств, придавленный стеклом.
— Как раз Александра Андреевна. Это она стояла рядом с Гульбанкиным.
— Медсестра дружит со всеми пациентами или выбирает состоятельных?
— Ну зачем вы так. — доктор укоризненно посмотрел на Шапошникова. — Саша очень душевный человек, больные её любят. — он прочистил горло. — Да, с Эдуардом Аркадьевичем возникли особо тёплые отношения. А что в этом такого? Она женщина одинокая, одна воспитывает внука.
— Могу я с ней поговорить?
— Один момент.
Доктор позвонил куда-то по телефону и через минуту в кабинет вошла старшая медсестра, тихонько прикрыв за собой дверь.
— Александра Андреевна, два дня тому назад было ваше дежурство, — обратился полицейский. — Вы не помните, Гульбанкин в пятницу куда-нибудь отлучался примерно с трёх до пяти часов вечера?
Женщина задумалась, она прекрасно помнила тот момент, когда у крыльца остановилось такси и в каком состоянии вышел Эдуард. В ней возникла мимолётная внутренняя борьба, и чтобы не смотреть на полицейского, она уставилась в синюю, пластиковую папку, которую так и не отдала Гульбанкину.
— Вы знаете, сколько в нашем отделении больных? Я за смену присесть не успеваю, не то чтобы следить за передвижениями пациентов. — она как-то внутренне осмелела и смогла открыто посмотреть на Шапошникова. — Это у вас тюрьма, где каждый находится под неусыпным надзором, а здесь каждый может идти куда хочет— в сад на прогулку, встречаться с родственниками, в буфет на первый этаж. Так вот специально за этим больным я не следила и где он находился в этот момент сказать не могу.
«Сказала, как отрезала. — усмехнулся про себя Сергей. — только скрывать эмоции не умеет и, похоже, что-то знает или видела. Ну да, шут с ней, то что надо знать, мы уже знаем.»
А в это время Рафик подводил итоги разговора с семьёй Переверзевых, и ожидал появление сына покойной Светочки вместе с невестой Юлей и сожителем Егором Колывановым. Весь вчерашний день он провёл в концерне, и у него создалось такое впечатление, что у каждого присутствующего на этой вечеринке рыло в пуху, у каждого какой-то камень за пазухой. Рафик выяснил, например, что один из компаньонов ухлёстывает за любовницей Гульбанкина и что эти ухлёстывания очень даже успешны и ответны, что Переверзев был женат на прекрасной женщине, но бросил её с сыном ради молодухи. Удалось выяснить, что Эдуард Аркадьевич отправил на пенсию начальника отдела кадров, который верой и правдой служил на предприятии много лет. В этот же день, по просьбе бывшей жены и её пасынка, назначил молодую, разбитную деваху Юлю, у которой ни опыта работы с персоналом, да и вообще никакого опыта, потому что нет года, как закончила Университет. Всё это были сплетни и пересуды, которых пруд-пруди на любом предприятии. Точно, как у Владимира Высоцкого:
— Словно мухи тут и там, бродят слухи по домам,
А беззубые старухи их разносят по умам.
Всё это казалось мелочью и ерундой, но принималось во внимание, однако кое-какую серьёзную информацию Рафаэль всё-таки раскопал. Собственно это не касалось покушения на убийство непосредственно, но могло являться причиной или мотивом. Переговорив с сотрудниками бухгалтерии, с техническим отделом, стала понятна структура организации. Фермой и сырьём занимался Переверзев, а производством продукции на молокозаводе Юдинцев. Эти двое никак не пересекались, но могли в определённой степени влиять друг на друга, потому что каждый из них держатель акций, и каждый заинтересован в преумножении прибыли, а как бы третейским судьёй и боссом являлся Гульбанкин. Он катался за рубеж, привозил и внедрял новые идеи, заключал договора с партнёрами и привлекал инвесторов. Но вот в последнее время Эдуард Аркадьевич несколько отошёл от дел, и двое других имели возможность рулить в ту сторону, в какую пожелает, они ведь неподотчётны друг другу! А вот если босс вскроет документацию и отчётность, то тут придётся отвечать пополной. И если предположить гипотетически, вдруг Гульбанкин перестанет существовать на этом свете, то концерн просто распадётся— ферма со всеми угодьями отойдёт Переверзеву, а молокозавод с готовой продукцией заберёт, соответственно, Юдинцев. Так вот кому-то из этих двоих могло быть инетересно такое положение вещей, а может и обоим. Рафик размял сигарету и закурил, он позволял себе это только в отсутствии Шапошникова, понимал, что товарищу ещё трудно справиться с соблазном и табачный дым вместо отвращения снова потянет к старой, вредной привычке. Мыслями он снова вернулся к недавним посетителям. Переверзев показался ему каким-то мятым, факт страдал с похмелья, потел и булькал минеральной водой прямо из горла пластиковой бутылки. Жена Ирина периодически зыркала в его сторону зверским взглядом. Они не рассказали ничего нового о том застолье, кроме того, что Ирина точно слышала, что красное вино своей подруге навялил Егор Калыванов. Рафик сделал зарубку на этом факте, но занимала его совсем другая история. Сплетницы с концерна поведали ему, что Ирина больше года тому назад основала фонд, и если кто-то бы рассазал ему о чём вся эта канитель, Рафик наверное долго смеялся или решил, что это какой-то анекдот, но всё оказалось правдой. Полицейский навёл справки и покачал головой, потому что даже не верилось в такую чушь. Фонд, который основала Переверзева, оказался нацелен на защиту южноафриканских пингвинов. Мало того, она вступила во Всемирный фонд охраны дикой природы, который оказывал финансовую поддержку природоохранным мероприятиям, в том числе и в России. Но и этого ей показалось мало, она завязала отношения с Римским клубом, которые изучали гармонизацию отношений Человека и Природы. Казалось всё очень серьёзно, без дураков, но пингвины здесь при чём южноафриканские? Неужели в собственной природе не нашлось кого защищать, полным-полно исчезающих парно и не парнокопытных. Только всю основательность фонда подтверждали крупные денежные перечисления в Национальный банк Кейптауна, а это ни много не мало оффшорная зона. Рафаэль не поленился, открыл компьютер и посмотрел, нуждаются ли эти несчастные пингвины в защите. Оказалось, что дамочка не на пустом месте создала свой фонд, у неё имелась чёткая мотивация. Оказывается количество южноафриканских пингвинов сократилась в двадцатом веке в связи с деятельностью человека. Если к началу девятнадцатого века численность этого вида оценивалась в четыре миллиона особей, то к концу двадцатого осталось лишь десять процентов. В настоящее время этот вид пингвинов внесён в Международную Красную книгу. Благое дело затеяла Переверзева, но неужели в Южно Африканской Республике не нашлось своих защитников, своих богатых спонсоров? И кто такой дурень, который вложил деньги в основание этого фонда? Похоже этот дурень спит с Ириной Переверзевой в одной постели. У самой то денег на такие проекты. Родилась в небольшом, сибирском городке, в небогатой семье, после школы поступила в Питерский Университет на отделение «Экология и природопользование», по окончании устроила