— Я что-то не понял, при чём здесь это?
— Как вам объяснить? Я и сам толком разобраться не могу. Понимаете, почти все из присутствующих в этот вечер были мошенники. Они награбили капиталов предостаточно. Каждый из них мог бы спокойно и безболезненно обойтись без проигрыша этого несчастного, мало того, могли бы просто одолжить нужную сумму. А ведь он ничего не просил, лишь взывал о возможности отыграться. — Гульбанкин задумался на секунду. — Мой дед прошёл сталинские лагеря, мне не довелось свидеться с ним, он ушёл из жизни рано и при странных обстоятельствах. Мать рассказывала, что вернулся он крепким картёжником. Старик мало что поведал про лагерную жизнь, но кое-что до меня дошло со слов матери. На зоне играли, обычно, на всё— на тряпки, на деньги, под ответ, на подушку и паёк. Бывали случаи проигрыша на паёк на месяц или два вперёд. Однажды зимой игра разошлась. Сначала на кон поставили барахло, тряпки, потом на пайки хлеба, дальше, больше— обеды ужины. Проигранное переходило из рук в руки и наконец, скопилось у трёх лучших игроков камеры. Проигравших оказалось много, некоторые были «в замазке» на целых три месяца. Лагерное начальство устроило собрание, на котором предлагалось прекратить выплату долга, так как люди едва держались на ногах от голода, но никакие уговоры ни к чему не привели. Отдать долг первейшая задача для проигравшего. Однажды старый вор проиграл «под ответ» двести рублей «через пятнадцать минут» (ему должен был принести прикормленный охранник). Когда деньги через пятнадцать минут не появились, он пошёл в переплётную, отрубил два пальца ножом для резки бумаги и вернул ими долг. В игре есть свои правила и порядки. Обычно матёрый картёжник, садясь за стол, заранее объявляет: «имею проиграть столько-то». Хорошим тоном считается не жалеть проигранных денег и не выражать радости при крупном выигрыше. «Плачу, как граф, и получаю, как разбойник»! Понимаете, время изменилось, за столом не уголовники матёрые сидели, а люди состоятельные и важные, да только законы не изменились! Они содрали последние деньги с этого несчастного, для которого на кону стояла жизнь!
— Себя вы не причисляете к категории мошенников? — съехидничал Сергей.
— Я капиталы заработал тяжёлым трудом. — вскинув голову ответил Гульбанкин. — Могу распоряжаться ими по своему усмотрению.
— Получается так: пока ваши товарищи обдирали как липку этого Родиона, вы отсутствовали и в игре не участвовали? И тем не менее, по вашей версии, он покушался и на вас?
— В тот момент я мог ему помочь, но не сделал этого.
— О какой сумме шла речь?
— В этой среде не принято называть конкретные цифры, каждый знает сколько спустил и сколько получил. Я лишь оказался свидетелем финальной, драматической сцены.
— Ну хорошо, предположим, я поверил в вашу версию. На чём уехал этот Родион после инцидента?
— Точно не знаю. Я приехал, он уже находился в доме и уехал когда гости разошлись.
— Сколько за столом всего игроков находилось в тот вечер?
— Мне надо вспомнить. — Эдуард задумался, потом тяжело вздохнул. — Нечего вспоминать— трое, которых вы уже знаете, мертвы, я, Родион и был ещё один. — мужчина выдержал паузу. — Некий Левченко Александр.
— Кто это?
— Я не могу вам сказать. — Эдуард замешкался.
— Почему? — искренне удивился Шапошников. — Если следовать вашим соображениям, то ему тоже угрожает опасность!
— Вот в этом я не уверен. Но вы сами можете навести о нём справки.
— Не говорите загадками. — полицейского начала раздражать манера Гульбанкина витиевато выражать свои мысли. Какой-то широчайший диапазон у этого умника, и разглагольствует о современной литературе, и знает лагерные байки, и даже уже убийцу вычислил. Вдруг его пронзила догадка. — Вы хотите сказать, что этот Александр Левченко из наших?
— Похоже на то. — Эдуард пожал плечами. — Мы не наводили справки друг о друге, во всяком случае я под шкуру никому не лез, в друзья не набивался. За столом мы были лишь партнёрами по игре. А про Левченко я понял случайно— на заднем сиденье его автомобиля увидел полицейскую фуражку с высокой тульей. Такие позволяют себе высокие чины. То, что не простой служака выдавала выправка, вёл он себя уверено, иногда проигрывал крупные суммы, очень крупные.
Шапошникову фамилия эта ничего не говорила, и заняться поисками этих двух инкогнито— Родиона и Левченко он решил позже. Да и возникали сомнения в том, что эти персонажи не плод воображения Эдуарда Аркадьевича. Полицейский не мог скрыть скептического выражения лица и такого же звучания голоса:
— Всё это, конечно, интересно и трогательно, располагается в плоскости морали и нравственности, а вот убийцу надо искать на земле, в реалиях нашей жизни. И ваши рассказы не могут отвлечь следствие от того, что подозреваемый номер один это вы, Эдуард Аркадьевич. В вашем доме был проведён обыск, и в нижнем ящике письменного стола обнаружены неопровержимые улики: пуговица с рубашки Зиновия Ашкенази и баночка с тональным гримом, предположительно схожего с тем, который оставлен на карте с изображением пикового туза в доме Троепольского Константина.
Гульбанкин ошарашенно молчал. Всё, что он пытался объяснить следователю, рассыпалось на незначительные, мелкие кусочки, которые он собирал мысленно в одну картину, лёжа на больничной койке. Его неожиданно озарила жуткая мысль:
— Так что по вашему, я специально отравил Светочку, чтобы отвести подозрения от себя?
— Я надеюсь вы сами расскажете об этом. Хочу вам напомнить всем известную фразу— чистосердечное признание облегчит вашу душу и сократит срок пребывание в местах не столь отдалённых.
— Мне не в чем признаваться! И этих вещей, этих улик, просто не может быть в моём доме! Я не встречался с Ашкенази и Троепольским почти полтора года, а Сатырова увидел уже бездыханным.
— Доктор предупредил, что вам нельзя волноваться, поэтому на сегодня мы закончим беседу, продолжим завтра с новыми силами.
— Но вы хотя бы попытаетесь найти Родиона? — голос Эдуарда осип, потерял силу и уверенность. — И ещё этот Левченко может подтвердить его существование и то, что эта история не моя фантазия.
— Давайте так: в камере у вас будет время вспомнить все подробности, касаемые этого парня— сколько лет, есть ли обручальное кольцо на пальце, цвет волос, глаз, правша или левша, какой автомобиль, в общем всё, что может помочь в поисках.
— Как в камере?! — взгляд Гульбанкина совсем потух, а в голосе прозвучало отчаяние. — Я должен позвонить своему адвокату!
— Конечно, имеете право. — Шапошников придвинул городской телефон. — Звоните!
В Кингисепп приехали в одиннадцатом часу. Рафик чувствовал себя раздосадованным, разобиженным и одиноким. Сам понимал, что ведёт себя, как эгоистичный ребёнок, старался взять себя в руки, но ничего не получалось. Утром, когда подъехала служебная машина, и в ней на заднем сиденье устроился симпатичный, пожилой англичанин, Рафик уселся вперёд, давая возможность жене комментировать и переводить, в общем делать всё, чтобы гость не чувствовал себя обделённым вниманием. А гость и не чувствовал, они с Наташей много говорили, смеялись и жестикулировали. Зато законный муж сидел истуканом на переднем сиденье и ничего не понимал. Ну хорошо, ещё не законный, но эта красивая женщина теперь живёт вместе с ним и спит с ним в одной постели, а этот, норовит даже ручку поцеловать. Вот гад! Рафик ловил в зеркале происходящее за спиной и злился, достал сигареты, чтобы закурить, но Наташа возмущённо замахала руками и перешла на русский:
— О, Рафаэль, прошу тебя, только не табачный дым! Мне будет плохо!
Мужчина ничего не сказал, молча засунул сигареты в карман и краем глаза увидел, как водитель криво ухмыльнулся. Но вскоре настроение Рафика улучшилось. Сначала водитель высадил любителей церковного зодчества. Потом подвёз полицейского к ЗАГСу. Это оказалось одноэтажное здание, пристроенное к многоэтажке. Начальница в начале рабочего дня ещё находилась на месте. Рафик знал этот тип местных управленцев, которые не успев появиться на службе, разворачиваются со словами: «Я в банк или я в Администрацию, или я в типографию, или я по делам. Буду после обеда». Вот сиди и жди её до скончания века. В кабинете свежо пахло густой, экзотической парфюмерией. Женщина полная, с густым макияжем и чёрными, крашенными волосами встретила посетителя недружелюбно, но моментально изменилась, увидев корочки полицейского, да ещё из Санкт-Петербурга.
— Да, слушаю вас. — дама даже привстала в порыве невольного угодничества.
— Вы не могли бы посмотреть точную дату регистрации брака между Егором Колывановым и Светланой Еськовой.
— Конечно. В каком году предположительно это произошло?
— Этот год, март месяц, но давайте на всякий случай посмотрим ещё и апрель.
Женщина активно и быстро защёлкала клавишами на компьютере. Прошло несколько минут, потом она оторвала взгляд от монитора и растеряно посмотрела на Рафика.
— Брачующихся с такими фамилиями я не нахожу ни в марте, ни в апреле. Может быть другой месяц или прошлый год?
— Прошлый год нет, это точно, а вот этот посмотрите полностью.
Женщина ещё несколько минут сидела, уставившись в компьютер, потом повернулась и отрицательно покачала головой.
— Странно. — Рафик задумался на секунду. Он помнил, как Пётр с Юлией уверенно заявляли о том, что своими глазами видели официальный документ, удостоверяющий брак. — В Вашем городе только один ЗАГС?
— Только один. Это у вас в Питере в каждом районе, потому что проживает больше пяти миллионов человек, а в нашем городе численность населения сорок семь тысяч. Нам одного ЗАГСА за глаза хватает.
Рафик уже поднялся уходить, как в голову пришла одна совершенно неожиданная мысль.
— А если кто-то из сотрудников вдруг испортил бланк, что вы делаете?
— Такое не исключено, живые же люди работают, но это случается довольно редко. Если бланк испорчен, то составляется акт, потому что все документы идут под номерами. Мы же не можем без объяснения причин перескочить например с номера пятьдесят восьмого на шестидесятый при выдаче свидетельства о смерти. Как мы объясним, куда делся умерший под номером пятьдесят девять, то же самое