, а докладывать быстро и ясно, потому что через час у него должна появиться чёткая картина происходящего. Он глянул на часы— в Министерстве надо появиться через час, а выйти придётся раньше, чтобы было время на дорогу. Что-то наверху особенно разволновались по поводу насильственных смертей связанных с пиковым валетом. Земсков, которого прозвали Карамболь за лысую как биллиардный шар голову, вытер со лба пот и открыл чёрную папку.
— Значит так: мы, с помощью товарищей из районной прокуратуры, обшарили все помойки и контейнеры в одну и в другую сторону в районе посёлка Свияга, и, самое удивительное, что обнаружили там вещи покойного еврея Ашкенази Зиновия Рудольфовича. Сумка-баул вформе саквояжа из дорогой кожи. Даже странно, что никто не обратил на неё внимание, хотя это объяснимо— бомжи рыщут по городским свалкам, за город нос не суют, а водители зашвыривают мешки с мусором не рассматривая содержимое контейнеров. Внутри только личные вещи— пара рубашек, трусов, носки, бритва, одеколон. Перевернули и перетрясли не только мусорку и в округе, но документов, бумажника, телефона и других вещей не обнаружили.
— Вы уверены, что это багаж убитого? — хоть Мешковец был старше всех присутствующих как по возрасту, так и по званию, однако обращался к подчинённым всегда на вы и не потому что держал дистанцию, а потому что уважал, знал— хлеб полицейского суров и горек, сам начинал с участкового.
— Уверены. На ручке оказался прикреплена багажная бирка из Шереметьева. Мы проследили весь путь еврея с того момента, как он приземлился в России. По номеру на бирке сотрудники аэропорта определили владельца, им оказался Ашкенази. Весь день он провёл в Москве, с кем встречался и что посещал установить не удалось, но всплыл он поздним вечером на Ленинградском вокзале, приобрёл билет на «Сапсан». В Санкт-Петербург Ашкенази прибыл ранним утром на Московский вокзал как раз за три дня до того, как обнаружилось его тело. Уехал в город на такси или другим видом транспорта не известно.
— Что у вас? — Семён Семёнович глянул на Шапошникова. — У вас есть все основания для задержания Гульбанкина? Он человек в городе и в бизнесе известный, большие средства жертвует на благотворительность. Не ровён час средства массовой информации начнут трепать нас, как Тузик грелку.
— Всё не просто, Семён Семёнович. Проверяем, но пока прямых доказательств у нас на Гульбанкина нет, только то, что в его доме при обыске были найдены некоторые вещи предположительно имеющие отношение к двум первым жертвам. В этот дом лезут все кому не лень, пока хозяин находился в больнице, кто-то там что-то искал, так могли и подкинуть улики.
— Что за улики?
— Баночка с гримом и пуговица. Всё это лежало в пластиковом пакете, в нижнем ящике письменного стола. Отпечатков пальцев на предметах нет. Частички грима обнаружили французские криминалисты на карте, найденной возле мёртвого тела Троепольского. Однако мы не можем с точностью сказать, тот ли это грим. Надо делать официальный запрос во Францию для того, чтобы они прислали химический анализ вещества. На это уйдёт много времени, и вдруг нам это ничего не даст. А вот пуговица точно с рубашки Ашкенази. Ещё на него, как на убийцу, указывает то, что он был в доме во время смерти Сатырова. Таксист точно указывает на бизнесмена.
— И зачем ему держать всё это дома? Гульбанкин же не идиот! И за каким лешим он поехал убивать Сатырова на такси? Что он сам об этом говорит?
— Клянётся, что никого и пальцем не трогал, что приехал к Отару Сатырову, чтобы предупредить об опасности, но тот уже был мёртв. В любом случае пришлось выпустить бизнесмена, адвокат добился для него свободы под хороший залог и подписку о невыезде, ну а мы будем выяснять— эта свобода для него временная или постоянная.
— У самого Гульбанкина есть какие-нибудь версии случившегося?
— Есть, но какие-то корявые. Он рассказывает о некоторых личностях, о которых толком ничего не знает. И если это не плод его воображения, то мы найдём их.
— Ну хорошо, эти картёжники, и их объединяет нечто общее, их убили одинаковым способом, а женщина за что пострадала? И способ убийства какой-то странный, как из классических детективов Агаты Кристи.
— Смерть женщины, похоже, из другой оперы. — включился Рафик. — Здесь тоже много непонятного, то ли хотели убить именно Светлану Еськову, а у сожителя был мотив, чтобы завладеть имуществом, то ли покушались на самого Гульбанкина. Там вообще тёмный лес— каждый из присутствующих был заинтересован в смерти бизнесмена. В концерне «Сливочное царство» происходит такой мухлёж, что Гульбанкина, наверное, обнимет родимчик, когда вскроются махинации.
Тут без стука вошла секретарша Мешковца и глянув на Шапошникова сказала:
— Вас повсюду разыскивает дежурный по управлению. У него что-то очень важное.
— Понял. — отрапортовал полицейский, вышел вслед за женщиной в приёмную и достал из кармана мобильный. Буквально через минуту вернулся и обратился к начальнику. — В дежурку звонили из больницы. Официант из ресторана Кравцов Лёша, который обслуживал вечеринку, пришёл в себя. Если он в состоянии говорить, уже сегодня мы сможем что-нибудь узнать.
— Тогда по коням. — скомандовал Мешковец и, как в начале разговора, посмотрел на часы. У него ещё осталось несколько минут, чтобы выпить кофе и отправиться в Министерство.
Гульбанкин набрал ванну. После нескольких дней в камере, он считал, что истребить душем этот запах не получится, необходимо глубокое погружение с ароматизаторами, пенами, шампунями и мочалками. Свои ключи он отдал Александре и когда адвокат вёз его домой, пришлось звонить домработнице Евгении Степановне, чтобы та встретила его у крыльца. Сердобольная женщина долго и жалобно причитала о тяжёлой судьбе хозяина, о его болезненной худобе, о том, что полиция наведывалась несколько раз, рыскала по всем щелям. Сидоренко, как и другие, пыталась прорваться в больницу к Эдуарду, приносила личные вещи и фрукты, но так и не смогла лично встретиться с больным, а потом этот внезапный арест, из-за этого накопила много информации, которая лилась из неё речевым потоком.
— Несколько раз звонила какая-то женщина, сказала, что вы просили её проведать дом, но вы-то мне никаких указаний не оставляли, на звонки не отвечали, поэтому я ответила, что во владениях полный порядок, я слежу за этим, а так же за бонсай. Садовник приходил в положенные дни, стриг газоны и поливал цветники. — домработница надела фартук и принялась готовить обед. Эдуард перемещался из холла в кабинет, из кабинета в ванную и везде слышал зычный голос Евгении Степановны. — Марина Владимировна не появлялась ни разу. Я слышала в городе кое-какие разговоры, но это не моего ума дело, сами всё узнаете. А Светочку похоронили чин-чинарём, я приходила её проводить, даже не поминки в ресторан попала. Плакала! Жаль бедную женщину! Звонил несколько раз Петруша, что-то у них там за проблемы с Егором— Светочкиным сожителем, но толком ничего не знаю. Да, чуть не забыла— официант, который приходил обслуживать банкет, похоже связался с какой-то дурной компанией, его зарезали ножом. Он вроде бы живой, но как надолго неизвестно…
Сидоренко говорила и говорила. Гульбанкин запер в ванной дверь, залез в ароматную пену и с головой ушёл под воду, чтобы не слышать уже надоевший голос. Какое ему дело до всех этих сплетен, до официанта, которого он видел один раз в жизни и то мельком, до Петрушиных проблем, до Марины. Все люди взрослые и каждый выбирает свой путь, а он не в состоянии облагодетельствовать весь мир, свою жизнь не может устроить, погряз в проблемах, перескакивает из больницы в тюрьму, вокруг смерти и убийства. Он простой мужик, которому нужен телевизор вечерами, ребёнок, чтобы дать воспитание и кров, поездки к морю и мороженое в парке. Он, ещё лёжа в палате, про себя понял, что с Мариной их уже ничего не связывает. Осталось одно-найти какие-то слова, чтобы сказать ей об этом и не обидеть, а то получается что-то вроде того— поматросил и бросил. Он представил реакцию её матери, та виделась ему женщиной жёсткой и властной, она подавляла свою дочь. Казалось старшая Веденеева желает заставить младшую сделать то, что по каким-то причинам не сделала сама и поправить своё материальное положение за счёт Марины. Они встречались несколько раз, но Гульбанкин всякими силами уклонялся от сближения, и от того, чтобы дама проникла в его дом. Хоть Марина настаивала на том, чтобы мать составляла им компанию в поездках за границу, в походах на театральные премьеры и выставки, однако Эдуард Аркадьевич всегда находил причины для отказа. Сейчас всё изменилось, ему хотелось думать об Александре. Эдуард решил, что как только приведёт себя в порядок, позвонит и назначит ей свидание. Он так давно не испытывал эти чувства, что сам оторопел от таких странных перемен. Эдик вспомнил когда это происходило с ним в последний раз. Стояла весна, мать-мачеха жёлтым ковром покрыла лужайки возле школы и он— пацан, с веснушками на лице и уже выгоревшей шевелюрой, идёт рядом с девочкой из параллельного класса и несёт её портфель. Он вспомнил, как сердце то ухало в пятки, то бросалось в голову, то возвращалось в грудную клетку. Эдик косил глазами, пытаясь рассмотреть что чувствует она и видел лишь её розовое ушко и длинную шею. Любовь всей его жизни, как ему казалось тогда, занималась гимнастикой, ровно и прямо ходила по бревну, садилась на шпагат и легко делала мостик. Она наравилась многим мальчишкам, но нести портфель доверила только Гульбанкину. Уже потом, когда Эдька учился в институте, внимательно следил за её передвижениями и переменами в жизни. Как-то от школьного товарища узнал, что она вышла замуж за какого-то барыгу, покатилась вниз, начала пить, а он воскрешал в памяти её образ и видел лишь длинную, белую шею и ушко с маленьким, переливчатым гвоздиком. Эдуард думал тогда— если бы он не был бы нищим студентом и имел хоть какой-то достаток, то никогда бы не дал ей споткнуться и упасть. В тот момент он ещё не знал о царских червонцах. Сейчас он очень чётко уяснил для себя, что никакое богатство не даёт ощущения счастья, какое он испытывает от предвкушения встречи с Александрой. Нет, конечно, когда он въехал в этот дом, то был счастлив месяц, когда приобрёл крутой внедорожник это состояние длилось неделю, когда поедал в ресторане на греческом острове Корфу омаров, политых лимонным соком, то наслаждался лишь тридцать минут. Однако он желал счастья стабильного, с утра до ночи, до конца своих дней. Эдик решил про себя— если судьба даёт ему шанс, надо быть полным глупцом, чтобы не воспользоваться им. И ещё одна, пока неразрешимая проблема, владела его мыслями, и если он её не решит, то запланированного счастья ему не видать. Эдуард силился вспомнить каждую мелочь, касаемую Родиона. Как он был глуп и недальновиден— сблизился с человеком, ввёл его в круг игроков, но даже не узнал его фамилии. Однажды Родион предложил сбросить на электронную почту Гульбанкина фотографии с изображением бонсай, которые он привёз из Японии. Однако Эдуард точно не помнил написание своего адреса, тогда он спросил, как сам может разыскать приятеля в сети, на что тот ответил: