— С какой фамилией ассоциируется моё имя?
Гульбанкин засмеялся:
— Конечно, Раскольников!
— И всё? А Родион Щедрин тебе ни о чём не говорит?
— Ну что ты, я же не совсем тупица непроходимая, классическую музыку слушаю иногда.
Между ними как-то с самого начала повелось, наверное в силу приличной разницы в возрасте, что Эдуард обращался к приятелю на ты, а у того в силу хорошего воспитания просто язык не поворачивался тыкать старшему товарищу. Зато иногда он мог разговаривать с ним менторским тоном.
— Вы, извините меня, путаете понятия. Классическим может быть не только опера и балет, но рок, панк, джаз. Элвис Пресли, Дюк Эллингтон, Микаэл Таривердиев это музыкальные классики, потому что являются образцом, проверенным временем. А Родион Щедрин работал в разных жанрах и оперы, и симфонии, и балеты, он с удовольствием писал музыку к лёгкому жанру кино. Так вот: моя покойная маменька являлась поклонницей Щедрина с тех пор, когда посмотрела фильм «Высота» с Николаем Рыбниковым и Инной Макаровой в главной роли. Вы должны немного захватить то время, когда вся огромная страна строила социализм. Так вот именно Родион Щедрин написал знаменитую песню на все времена «Весёлый марш монтажников-высотников».
— Конечно, я помню! — широко улыбнулся Гульбанкин и запел. — «Не кочегары мы не плотники, но сожалений горьких нет! А мы монтажники— высотники, и с высоты вам шлём привет»!
— Да! — подхватил Родион. — Моя матушка боготворила этого красивого, статного композитора всей душой, ходила на его концерты и следила за творчеством. Страдала, когда он женился по большой любви на Майе Плисецкой, и когда появился я, то получил его имя. Имя редкое и замечательное, в переводе с греческого означает герой. Недавно давали в «Мариинке» его оперу «Левша», я кое-как достал билет. И вы знаете, я так же как и мать в восторге от этого композитора, а Левша, кажется вообще с меня списан. Он и хитрый и простоватый, юморной, любитель выпить, он степенный, но у него совершенно отсутствует страх перед смертью. И самое главное он родом из Тулы, как и я!
Тогда Родион нацарапал на какой-то бумажке свой электронный адрес английскими буквами что-то вроде «родя тире щедрый собака майл точка ру». Эдуард сунул куда-то листок, потом забыл, а после того, как произошла та памятная игра, перерыл все возможные места, но записка бесследно исчезла. Скорее всего после стирки превратилась в сухой, скрюченный комок, похожий на жвачку в кармане рубашки, брюк или куртки. Гульбанкин пытался воскресить в памяти ту запись, но то ли тире ставил не в том месте, то ли неверно сочетал английские буквы для получения «щ», однако результата не добился. Эдик как в детстве погрузился в ванную с головой и замер, отсчитывая секунды, потом вырвался наружу, расплёскивая пенную воду. Он, как порванные бусы собирал в памяти мелкие моменты, которые могли хоть что-то рассказать о товарище, но со времени их последней встречи произошло так много разных событий, что воспоминания истёрлись и выцвели. Они связывались и договаривались о встречах по телефону, но вскоре последняя ниточка, ведущая к Родиону исчезла. Ему назначили последний— красный уровень химиотерапии. Первую процедуру Гульбанкин перенёс сносно, через двадцать один день он вернулся в клинику за следующей порцией яда, вот тогда его организм просто начал распадаться на части, выпали волосы, его выворачивало на изнанку и силы таяли. Однажды он надрывался над унитазом и выронил в воду телефон, лежащий в кармане рубашки. Эдуарду было настолько плохо, что он даже не попытался выловить аппарат. Он дополз до кровати и мысленно махнул рукой— всё равно трубку уже не спасти, купит новую, а номера восстановит. Буквально на другой день Марина принесла навороченный Айфон последней модели и вписала туда номера друзей, коллег, работу, даже такси, полицию и МЧС, но номера Родиона уже было не вернуть, однако в тот момент Гульбанкин думал о совсем других вещах. Эдуард Аркадьевич теребил свою память, закатывал и закрывал глаза, вызывая образ мужчины, но лицо, словно намеренно ускользало и расплывалось безликим пятном. И что он мог рассказать полиции об этом человеке? Гульбанкин вытерся мохнатым полотенцем, накинул халат и поднялся в кабинет. Он никак не мог понять, кто решил упечь его в тюрьму и зачем? Эдуард упёрся в версию с Родионом, а если тот вообще не при чём? Кому надо было проникать в дом и подбрасывать улики, указывающие на то, что именно Гульбанкин совершил все эти преступления? Он никого не подставлял, всем старался по возможности помочь, даже завещание написал, розадал всё и всем, никого не обидел. А может дело как раз и в завещании? Сначала решились на отравление, но погибла Светочка, тогда пошли на другой вариатн— упечь в тюрьму, там уж точно он быстро угаснет. Нет, такого не может быть, его компаньоны порядочные люди, Петруша милейший мальчик, Марина любит его. Остаётся только Родион. Если полиция найдёт его, тогда хоть что-то проясниться.
Гульбанкин достал лист бумаги и взял ручку, на секунду задумался и начал писать. Через час воспоминания о Родионе были закончены и теперь он с чистой совестью мог позвонить Александре. Почему-то Эдуард разволновался, он снова почувствовал себя тем пацаном, который за возможность нести портфель любимой девушки готов драться с целым миром. Она ответила быстро, как будто ждала его звонка.
— Здравствуйте Эдуард. — затараторила женщина, словно боялась, что у неё отберут телефон. — Как хорошо, что вы позвонили! Как вы себя чувствуете? Я в полиции пыталась получить встречу с вами, но получила отказ, потому что я не родственница и не жена. А домработница ответила по телефону, что она следит за домом. Вы не волнуйтесь!
— Всё хорошо, Саша, это вы не волнуйтесь. — мужчина перебил её. — Меня отпустили под залог. Я звоню вам сказать это и то, что наше свидание может состояться сегодня или когда вам будет удобно.
— Да хоть сейчас! — Александре показалось, что если она не увидит его немедленно, то снова потеряет. Женщина осеклась, боясь, что он прочитает её мысли. — Мне же надо отдать ключи от дома.
— Я заеду за вами через два часа, говорите адрес. — Гульбанкин коряво записал, прижимая трубку плечом. — Сначала мне надо заехать в полицию, надеюсь теперь надолго меня там не задержат.
Он, внутренне ликуя, переоделся и спустился вниз. Из кухни доносилось громыхание кастрюль и волшебные ароматы узбекского плова, логмана, каких-то диковинных специй и чеснока. Гульбанкин сглотнул слюну и крикнул в сторону кухни:
— Евгения Степановна, я обедать не буду, может быть позже. У меня дела.
— Да как так? — женщина высунула из дверей румяное, распаренное над кастрюлями лицо. — Я такую вкуснятину приготовила!
В это время в дверь позвонили. Эдуард, не спрашивая кто, открыл. На пороге стоял Юдинцев, тот был взволнован и не смотрел хозяину дома в глаза. Однако Гульбанкин находился в состоянии счастливой невесомости, не обратил на это внимания и снова крикнул домработнице:
— Компанию на обед составит Николай Петрович, а мне надо бежать. — потом обратился к компаньону. — Как ты узнал что меня выпустили?
— Позвонил адвокату. Ты же помнишь, что это и мой адвокат тоже, да собственно и всей нашей компании. — Юдинцев подхватил Эдуарда под руку и увлёк вглубь дома, подальше от ушей Сидоренко. — Нам надо очень серьёзно поговорить. Это не займёт много времени.
Гульбанкин с гостем вернулся в кабинет, они уселись в кресла напротив друг друга и он поторопил:
— Коля, я действительно опаздываю, так что выкладывай по-быстрому.
— Даже не знаю с чего начать. — замялся Юдинцев. Когда ехал на встречу, то в голове разложил всё по полочкам. Он представлял, что увидит Эдуарда Аркадьевича уставшим, раздавленным, больным, немощным, но тот выглядел энергичным, подтянутым и совершенно здоровым и от этого полочки в голове перепутались, а некоторые даже потерялись. — Начну с проблем в концерне, я не хотел обращаться в полицию, прежде решил поговорить с тобой. Ты помнишь тот проект биоэлектростанций, в который мы вложили кучу бабок?
— Конечно, но это сфера деятельности Переверзева.
— Я знаю, что это не моего ума дело, но случайно увидел один документ, и Марина со своей журналистской хваткой помогла раскопать некоторые нюансы.
Юдинцев рассказал всё о своих подозрениях, о том, что жена Сан Саныча Ирина основала странный фонд, куда постоянно утекают деньги из «Сливочного царства». Гульбанкин молчал несколько минут.
— Ты понимаешь, что он или она заинтересованы в моей смерти или устранении? А если поймут, что ты в курсе их афёр, возьмутся за тебя? — Эдуард неуверенно покачал головой. — Однако не верится, что они способны на такое, я имею в виду физическое устранение. В любом случае хорошо, что ты не пошёл в полицию. Сами разберёмся.
Гульбанкин поднялся, но Юдинцев удержал его.
— Подожди, мне надо ещё кое-что тебе сказать. — он замешкался подбирая слова, потом выпалил. — Мы с Мариной теперь вместе. Другими словами— живём вместе.
И только теперь он отважно посмотрел на Эдуарда, пытаясь уловить, какие чувства вызовет его признание, но тот, на удивление, оказался совершенно спокойным.
— Ты знаешь, я ожидал чего-то подобного. Это должно было когда-нибудь произойти. Марина прекрасная женщина и достойна лучшего. Я же давал ей лишь материальное, а душевного тепла, из-за того что был вечно занят, ей не доставалось.
— Так ты не сердишься на нас? — осторожно спросил Юдинцев.
— Я желаю вам счастья. — Гульбанкин произнёс это совершенно искренне, а про себя подумал, как хорошо всё складывается— не придётся оправдываться и нудно изъясняться, потом слушать истеричные упрёки. Ему тяжело было обидеть Марину даже мысленно после того, что она для него сделала.
— Так мы остаёмся партнёрами и друзьями?
— Коля, в моей жизни не так много тех, кем я дорожу и разбрасываться друзьями не собираюсь. А с Переверзевым надо поговорить в отсутствии жены Ирины, мне кажется это она его подталкивает к воровству. Ты же помнишь, каким он пришёл в начале, когда мы запускали производство? Мотался, как сайгак по полям в кирзовых сапогах, фермы стояли в навозе по колено, ведь это он всё вычистил, как Авгий.