— Когда ты вернёшься на работу?
— Как только разберусь с этой историей. Подозрения с меня ещё не сняты.
— Тебе нужна помощь?
— Спасибо. Мне самому надо во всём разобраться, но если понадобится, дам знать. Переверзева пока не тревожь, пусть думает, что его махинации шиты-крыты.
— Да, вот ещё что. — Юдинцев протянул связку ключей. — Это от дома и от машины, которую ты ей купил. Я поставил автомобиль на стоянку возле нашего офиса. Пойми, это не Марина передала, это я должен дать ей всё.
— Я понимаю. Вопросов нет.
Они крепко пожали друг другу руки. Эдуард, схватив листок со своими записями поехал в полицию, а потом на свидание. Юдин же с удовольствием уселся за стол. После такого сложного разговора, он готов был съесть в одиночку весь казан с пловом, но вовремя вспомнил, что обещал Марине сбросить пару килограммов, поэтому отказался от логмана, съел, к огорчению Евгении Степановны, лишь небольшую порцию рассыпчатого риса с бараниной.
Глава 12
День распалился жарой, плавился асфальт, и ребятишки лезли без спроса в городские фонтаны. Рафик включил в машине кондиционер, но оставил небольшой зазор в окне, чтобы табачный дым вытягивало ветром. Он не курил в салоне при Наташе, а находясь один смолил внутри почём зря. Знал же что жена будет ворчать, потому что табачный дым проникал в обивку, в чехлы и казалось даже в пластик, но ленился выходить из прохладного салона в городское пекло. Он катил по городу и вспоминал утренний допрос Колыванова. Они напару с Шапошниковым трясли его на протяжении двух часов, как спелую грушу, но с него сыпались лишь мёрзлые, мелкие ранетки. Егор твёрдо стоял на своём— сожительницу не убивал, а любил, в день смерти позвонил матери рассказать о случившемся, а та уже на другой день состряпала липовое свидетельство о браке. Мать поняла, что Егорушка вернётся в семейное гнездо, в котором прописан и имеет свою долю, а это её совсем не радовало. С отчимом, мужиком простоватым и работящим, Егор совсем не ладил, потому что тот объяснял пасынку примитивные вещи— мужик должен крепко стоять на земле, работать на ней лопатой, граблями и горбом, а не носить шёлковые галстуки под рубашку и не ублажать старых потаскух. Тьфу! Сердобольная мамаша нашла, казалось, самое хитрое и умное решение, но никак не могла предполагать, что появится вот такой пронырливый татарин, который раскроет её идеальный план. В ЗАГСе она служит давно, у неё прекрасная репутация и никому даже в голову не придёт заподозрить кристально-чистую работницу в мошенничестве. Колыванов всячески отрицал то, что знаком с официантом Кравцовым, вино Светочке предложил из лучших побуждений, всех присутствующих в тот роковой вечер знал кого лучше, кого хуже, но в друзьях ни у кого не числился. В общем пока ничего определённого выяснить не удалось и лишь на одно уповали полицейские: посидит Егор Колыванов в камере с такими же товарищами по несчастью пару дней, авось и вспомнит, зачем и как сожительницу отравил, потому что только у него и его матери имелись мотивы избавиться от женщины. Полицейские заподозрили, что план отравления эти двое могли разработать заранее и ждали удобный момент, чтобы привести в исполнение. Уже подъезжая к клинике Рафик остановился возле небольшого кафе, поел наспех и через десять минут уже не помнил, чем набил свё нутро— лишь бы не урчало, потому что помимо работы, его мысли были заняты тем, как встретятся мать и Наташа. Отца и брата он во внимание не брал, те всегда встанут на его сторону, а вот мать— женщина сильная, перенёсшая блокаду и имеющая очень жёсткие взгляды на семью, может запросто отчихвостить разлучницу Наташу. Рафика даже пот пробивал, когда он в мыслях рисовал такую картину: мать открывает двери и уперев руки в бока грозно произносит:
— Ну что, явилась? Лишила двух ребятишек отца и припёрлась как ни в чём не бывало! А ну, поворачивай оглобли! И чтобы я тебя больше здесь не видела!
Мужчина передёрнул плечами, как от озноба. Жуть, а не картина. Одна надежда, на кротость жены и на то, что мать сама пригласила их на обед. Ведь не ругаться же она их зовёт!?
Рафик возлагал большие надежды на разговор с Лёней Кравцовым, который подрядился работать официантом, а сам принёс отравленное вино. И сам себя полицейский одёрнул: пока не доказана вина подозреваемого, думать и говорить как о преступнике он не имеет право. Разочарованию не было предела, когда его встретил заведующий отделением со словами:
— Вы уж нас извините! Мой коллега, лечащий врач Кравцова, поторопился сообщить вам о том, что пациент пришёл в себя.
— А что это не так?
— Так, он в сознании, только, боюсь, вы ничего от него не узнаете. Он не может говорить. Мы поддерживаем его всеми возможными способами, но не можем спрогнозировать что будет дальше. Никто не знает будет он жить или нет, а вы хотите допросить. Одна самая большая надежда на Бога и молодой организм.
— Его кто-нибудь навещал?
— Приходили товарищи с работы, так они сказали, но в отделение реанимации никого не пускают. Медсёстры даже передачку от них не взяли. Пока он полежит здесь, а когда станет лучше, то переведём его в общую палату.
— Я бы хотел попросить вас никому не сообщать, что парень пришёл в себя и сегодня никуда не переводить. Завтра я пришлю сюда своего человека для дежурства. И, пожалуйста, предупредите персонал, вдруг кто-нибудь начнёт наводить справки по телефону.
— Да, конечно! Вы думаете, что тот кто покушался на него может повторить попытку?
— Возможно всё. — Рафик пожал плечами. — Но я могу, хотя бы увидеть его?
— Конечно, но не более пятнадцати минут. Однако что вам это даст? — доктор развёл руками. — И постарайтесь не волновать его.
Веснушчатая, молоденькая сестричка выдала полицейскому халат, синие бахиллы, проводила в белую палату и, уходя, тихо притворила за собой дверь. Рафик взял стул и сел рядом с кроватью. Он смог рассмотреть парня внимательно, что не удалось в тот момент, когда он обнаружил его в квартире, истекающего кровью. Короткий, тёмный ёжик стриженых волос, симпатичное, простоватое лицо, приоткрытый рот из которого змеилась прозрачная пластиковая трубка и бледная, казалось безжизненная кожа. Полицейский тронул его за вялую руку и негромко позвал:
— Лёша. Лёня! Кравцов! — парень разлепил веки и уставился мутным взглядом на незнакомого мужика. — Я из полиции. Ты, конечно, меня не помнишь, но это я обнаружил тебя в квартире с ножевыми ранениями. — Рафик старался говорить медленно, чтобы сказанное доходило до слуха и сознания больного. — Доктор сказал, что ты пока не можешь говорить, и это нормально после того, что случилось. Главное, что ты жив и скоро пойдёшь на поправку. — мужчина увидел тревогу в глазах Кравцова и поспешил успокоить. — С твоей мамой всё в порядке. Мы ей ничего не сообщали, чтобы не травмировать. Как только тебе станет лучше и мать вернётся из санатория, то я найду способ как можно тактичнее сообщить об этом. — Рафик взял небольшую паузу, потом продлжил так же мягко, но убедительно. — Давай так, я буду задавать тебе вопросы, а ты закрывай глаза если да и просто смотри на меня если ответ отрицательный. Хорошо? — Лёша опустил веки и полицейский с облегчением вздохнул и подумал: «Ну хоть что-то. Надо уложиться в отведённые пятнадцать минут, пока у парня есть силы».
Рафик провёл у постели больного в два раза больше времени, чем запланировал, он бы и дальше засыпал Кравцова вопросами, но пришла всё та же молодая медсестра, принесла капельницу и бесцеремонно оттеснила посетителя со словами:
— Ну как вам не стыдно, вы же видите, что больному очень тяжело. Приходите завтра, я уверена, что с каждым днём его состояние будет улучшаться, а сегодня достаточно! — девушка виновато глянула на полицейского и добавила. — Так главный врач сказал.
Но и этого оказалось немало. Из всех этих морганий картина немного прояснилась.
Шапошников сидел за столом и тупо перебирал мелким почерком исписанные Гульбанкиным листки. Тот кропотливо и ответственно описал почти все встречи, места и мелкие детали, которые вспомнил о тайном Родиона. Он попытался суммировать прочитанное: Родион имеет возраст тридцать семь— сорок лет, среднего роста, худощавый, волосы тёмно-русые, короткие, нос прямой, глаза зелёные, руки с тонкими пальцами, как у пианиста или программиста, правша. Он может и женат, но кольца на безымянном пальце нет, однако всегда отглажен и опрятен— чувствуется женская рука, татуировок на видных местах не имеет. Образован, эрудирован, увлекается японским искусством.
«Это ничего мне даёт, — тоскливо думал Сергей, — под такое описание попадает каждый второй русский мужчина и не только русский, а татарин, еврей, прибалт, тот, кто долгое время прожил или родился в России. Только пара вещей за которые можно зацепиться— редкое имя Родион и место рождения Тула. А может это и не Тула вовсе, а пригород или Тульская область. И как этот мужчина попал из Тулы в Санкт-Петербург? Приехал учиться и остался жить и работать? Может познакомился с девушкой потом женился и переехал к ней»?
Вопросов накопилось много и Шапошников бы не поверил в честность Эдуарда Гульбанкина— на что не пойдёт человек, которого обвиняют в серии убийств, насочинять может с три короба, но описанные им встречи были так правдивы, что полицейский всё-таки решил проверить. В областной тульской прокуратуре работал его однокурсник и Сергей как раз вспомнил о нём. В телефонной книге он кое-как нашёл нужные цифры и торопливо набрал номер. Дежурный соединил с товарищем буквально через пару минут. После традиционных слов приветствия Шапошников попросил приятеля напрямую:
— Ты знаешь, у меня тут какой-то маньяк орудует, уже четыре трупа. У нас есть подозреваемый, но прямых доказательств на него нет. И этот подозреваемый указывает на некоего Родиона, который якобы родился в Туле. Однако он не уверен, может это Тульская область. — Сергей слушал несколько минут, качая головой, потом просящим тоном продолжил. — Да понимаю, что это большой объём работы, но у вас же есть электронная база данных?