ения. К месту работы не привязан, может работать не только в офисе, но и дома. На момент смерти Левченко твёрдого алиби он не имеет. Однако установлено точно, что Караваев находился в России, когда был убит во Франции Константин Троепольский, а значит не причастен к этим убийствам.
— Может у него есть сообщник? Французы как-то расплывчато пишут о половой принадлежности убийцы.
Рафик неуверенно покачал головой.
— Судя по характеру Родион одиночка. Живёт тихо, разводит своих птичек и не испытывает таких страстей, в которых кипят такие, как Гульбанкин.
Мама назвала его Лёня-Леонид, только ему совсем не нравилось это имя, и среди пацанов его кликали Лёхой. Если бы не болезнь матери, он выбрал бы другую судьбу, другую жизнь и другую профессию. Кравцов хорошо учился в школе, не отлично, но по тем предметам, которые нравились он преуспевал, особенно по физкультуре. К сожалению жизнь распорядилась по-другому— вместо портфеля и ручки он таскал разнос в ресторане. Сначала Лёха смущался, но вскоре привык и ловко лавировал между столиками в длинном чёрном фартуке. Он начал различать клиентов, по пиджакам и галстукам выбирал перед кем можно ломать шапку, а перед кем не следует особенно расшаркиваться, всё равно чаевых не получит. Его воспитанием занималась только мать. Отца он почти не помнил, тот ушёл от них, когда Лёня пошёл в первый класс. Ушёл так, чтобы его уже не нашли ни судебные приставы, ни бывшая жена, ни друзья, у которых он на занимал большие суммы денег. Кравцов беззаветно любил мать, видел, как она страдает от того, что не может дать сыну самого лучшего, и от этого самоедства её здоровье начало сдавать свои позиции, а вскоре сердце заявило, что отказывается работать в полную силу, пришлось делать сложную операцию. Лёша работал не покладая рук, иногда дремал пару часов в бытовке и снова выходил в зал с разносом. Мать должна была проходить каждые шесть месяцев курс реабилитации или в частной клинике, или в санатории, а для этого требовались деньги. Вот почему он согласился на этот небольшой спектакль, который хорошо оплачивался. Всё это с првеликим трудом и пытался объяснить Кравцов полицейскому, который почти дежурил у его кровати. Лёха шёл на поправку и чувствовал себя почти прекрасно, просто ещё много спал и не имел того аппетита, который был до болезни. Зато уже ясно говорил и достаточно чётко излагал свои мысли. Рафаэль ничего не записывал, но задавал много вопросов и слушал очень внимательно. Полицейский выяснил, что за несколько дней до банкета, и до того как в ресторан «Северная пальмира» вплыла домработница Сидоренко в поисках официанта на три часа, к Лёхе обратилась какая-то дама со странной просьбой. Она встретила его почти возле дома, когда он возвращался с работы. На город опустились сумерки, и Кравцов брёл уставший и погружённый в невесёлые мысли— подходило время отправлять маманю на курс лечебной терапии. Он бы даже слушать не стал, но она сразу назвала сумму, а уже потом выложила просьбу. Это всё и решило. Да и задача за такие деньги показалась парню какой-то ерундовой и даже дурацкой. Сначала сделать так, чтобы обслуживать застолье взяли только его, а потом лишь принести на банкет бутылку вина и открыть. Даже работать не надо— притвориться, что или порезал, или ошпарил, или сломал руку, в любом случае представить всё так, чтобы была веская причина покинуть дом. Он, конечно, поинтересовался зачем весь этот маскарад, дама оказалась немногословной и грубо ответила:
— За деньги, которые вы получили надо знать именно то, что я вам сказала. — потом вдруг мадам сделалась игривой и весёлой. — Шутка, это всего только шутка! Я хочу просто разыграть своих друзей!
Как только Лёша получил деньги, он отправил мать в санаторий. Получить эту работу не составило труда: в ресторане все знали о трудном финансовом положении парня и всячески помогали. На следующий вечер Кравцов сделал всё, о чём просила мадам. Она отдала лишь половину оговоренной суммы, поэтому когда на другое утро он увидел её на пороге собственной квартиры, то совсем не удивился. В душе Лёха ликовал— на вторую часть вознаграждения он планировал купить новый телефон. День выдался выходной и парень радовался возможности провести его, как белый человек— не считать каждую копейку, а пойти в кино и выпить холодного пива. Он никак не ожидал того, что произойдёт дальше, просто его чувства в одну секунду отключились.
Рафик кое-как добился описания дамы. О том, чтобы везти парня в Управление, для составления фоторобота речи ни шло, он только-только начал приходить в себя. Доктора ещё не разрешали ему вставать, пришлось приглашать знакомого художника, который и составил примерный портрет. Лёха соображал с трудом. Первая встреча прошла в сумерках, разглядеть её толком парень не смог, второй раз, когда она передавала деньги и пакет с вином стоял жаркий полдень, и женщина напялила на себя огромную шляпу и солнечные очки. В последний раз, когда дама пришла к нему домой, то выглядела как спортсменка-любительница, которые пачками бегают по паркам. Из всех этих воспоминаний удалось наскрести портрет женщины в возрасте, но которая уделяет достаточно времени своей внешности и лицу. Полицейский силился выпытать хоть какие-то незначительные приметы:
— Ты должен помнить её руки. Ногти накрашены лаком? Они старые, с пигментными пятнами? Есть кольца? Ведь ты брал деньги!
— Да маникюр был, колец не видел.
— Цвет глаз?
— Не помню. — Лёха сморщился, как от боли. — Светлые. Зелёные или голубые, но не тёмные это точно.
— Волосы? Длинные, короткие, седые, крашенные?
— Волосы точно не видел. Она каждый раз появлялась то в шляпе, то в спортивной кепке. — парень замолчал на секунду, потом отвернулся к стене. — Не помню я ничего. Устал! Спать буду!
«Конечно, ты видел только купюры, которые она тебе протягивала. — сердито размышлял Рафик. — Мог хотя бы раскинуть мозгами— не за красивые же глаза дамочка осчастливила такими деньгами».
А вслух он выразил свои мысли безжалостно, глядя прямо на больного:
— Этим вином ты отравил человека. Женщину ни в чём не повинную. Ты волновался о здоровье своей матери и не подумал, что твои действия приведут к смерти другой матери. Её сын до сих пор оплакивает её потерю. Эта женщина хотела лишить жизни и тебя, ей не нужны были свидетели. Хорошо, что я появился вовремя. — полицейский распалился в душе и уже не испытывал чувства жалости к Кравцову. — Лежишь сейчас и мямлишь— то помню, то не помню… А ведь прекрасно понимал в тот момент, что соглашаешься не на простую шутку, а на что-то противозаконное. Телефон он решил купить! За счёт убийства человека! И отвечать будешь по закону за свои действия!
Рафик видел, как на шее парня запульсировала артерия, а из глаз полились слёзы. Лёха лежал опутанный проводами, прозрачными трубками капельницы и бесконечно жалел себя, свою мать и ту, неизвестную женщину, с которой так беспечно расправился. Всё можно изменить— жизнь, поведение, можно постричься в монахи, уехать в глухую деревню, да хоть на Марс, но что сделать с больной душой и совестью?
— Мой номер телефона на тумбочке. — сухо сказал Рафаэль. — Если что всплывёт в памяти, позвони.
Шестое чувство подсказывало полицейскому, что всё не так просто и радужно с тёмной фигурой мадам и невзирая на то, что на руках появился портрет неизвестной, найти её будет не так-то просто. Прежде всего необходимо выяснить зачем нужна была смерть или Гульбанкина или Светланы Еськовой. Они изначально предполагали, что женщина погибла случайно, собственно всё на это и указывало, и отравить хотели именно Гульбанкина. А Эдуард Аркадьевич, в свою очередь, планомерно уничтожал своих приятелей, с которыми сидел за одним игровым столом. Может быть именно он укокошил свою сожительницу, чтобы отвести от себя подозрения? Что-то тут не вязалось. Рафик вспомнил запись допроса французского таксиста, который подвозил предполагаемого убийцу к дому Троепольского, там тоже фигурировала женщина. А может некая дама мочит всех этих граждан, а Гульбанкина умело подставляет. Кто эта мадам? Зачем она делает это? Что ею движет, и ждать ли новых убийств? Так и случилось, как предвидел полицейский— почти безликий портрет женщины ничего не дал. Его показывали некоторым участникам этой драмы, но все качали головой, отрицая знакомство и лишь у Гульбанкина на лице мелькнула тень узнавания, однако через пару секунд он также как все пожал плечами.
— Вроде я когда-то видел это лицо. А может я что-то путаю— он ещё раз внимательно изучил картину, скоро повернулся к следователю с разочарованной миной. — Нет, я не помню эту женщину. А кто она?
— Предположительно это она наняла официанта принести отравленное вино к застолью.
— Но зачем? Может быть она соперница Светочки в амурных делах?
— Вы уже не рассматриваете версию, что отравить хотели именно вас?
В кабинете стояла невыносимая жара, как назло снова сломался кондиционер. Рафаэль закрутился и совсем забыл вызвать мастера, пришлось позаимствовать у соседей старый вентилятор, который монотонно шумел навевая тоску и дремоту. Рафик разглядывал подозреваемого исподтишка, тем временем перекладывал бумаги на столе. Он видел, что время, проведённое в камере, не прошло даром для бизнесмена— тот оброс, постарел и выглядел, как застиранная тряпка. На замечание полицейского Гульбанкин зло огрызнулся:
— Я ничего не собираюсь рассматривать. Это дело ваше. Прежде вы докажите, мою причастность ко всем этим смертям, и какой мне интерес в том!
— Изобличающих улик полно. Вас видели на месте преступления Сатырова и Левченко, этого уже достаточно, чтобы закрыть вас надолго по полной программе.
— Как я могу доказать свою непричастность? — устало спросил Эдуард Аркадьевич.
— Только чистосердечное признание и сотрудничество со следствием.
— О, Боже! — Гульбанкин закатил глаза и молитвенно сложил на груди руки.
В кабинет вошёл Шапошников и вклинился в допрос, как будто всё время находился рядом и знал, о чём шла речь.