Миссис Уилкинс, конечно, тоже заметила малоприятную особенность поведения миссис Фишер, но в ее хаотичном мозгу родилось сравнение с кукушкой. Если бы она пребывала в том же психологическом состоянии, как во время их первой встречи с пожилой дамой, то, несомненно, пустилась бы в бессвязные и непоследовательные рассуждения о кукушках, однако ощущение счастья уничтожило и нервозность, и зажатость. Она испытывала безмятежное спокойствие, могла контролировать собственную речь и не произносить ужасных слов, которые лились из нее как из рога изобилия, держалась вполне свободно и абсолютно естественно. Вызванное невозможностью оказать гостеприимство разочарование мгновенно испарилось, потому что трудно оставаться разочарованной в раю. Ее даже не раздражали властные, хозяйские манеры миссис Фишер. Какая разница? В раю все замечательно, так зачем же возражать? Подруги просто заняли места по обе стороны от самозванки, хотя в другое время и в другом месте эта ситуация не осталась бы без внимания. Солнце уже высоко поднялось над заливом и теперь с любопытством заглядывало в два обращенных на восток окна. Комнату наполнял яркий свет, а в распахнутую дверь вплывал чудный аромат множества цветов. Особенно восхищали пышные фрезии.
Нежный аромат этих растений беспрепятственно проник в столовую и встревожил истосковавшееся обоняние миссис Уилкинс. В Лондоне фрезии оставались недоступными. Изредка она заходила в магазин и спрашивала, сколько они стоят – просто для того, чтобы взять букет в руку и вдохнуть аромат, – прекрасно зная, что цена неприемлема: целый шиллинг за три стебелька. А здесь фрезии росли повсюду, выглядывали из каждого уголка и щедрым ковром покрывали клумбы. Подумать только: при желании ничто не мешало собрать огромный букет и поставить в комнату, которую заливало солнце. И можно было сидеть в легком белом платье, и волшебный апрель проживал свой первый день!
– Полагаю, вы сознаете, что мы находимся в раю, не так ли? – обратилась Лотти к миссис Фишер с той фамильярностью, с какой, наверное, на небесах один ангел разговаривает с другим.
Они намного моложе, чем ей показалось в Лондоне, подумала миссис Фишер, и не так уж малопривлекательны. Пропустив мимо ушей очередное неуместное высказывание миссис Уилкинс, она вспомнила, как во время встречи на «террасе» подруги решительно отказались представить или принять рекомендации.
Разумеется, ничто не могло ее огорчить, никакие человеческие поступки: она давно и основательно укоренилась в респектабельности, за ее спиной нерушимой стеной стояли три великих имени, которые она представила, и они отнюдь не были единственными, к кому можно было бы обратиться за поддержкой и свидетельством. Даже если бы эти молодые дамы – не существовало серьезных оснований верить, что третья (та, что гуляла в саду) действительно была леди Кэролайн Дестер, ей просто сказали, что это так, – на поверку оказались теми, кого Браунинг имел обыкновение называть (как ясно она помнила его забавную и оригинальную манеру выражаться!) ночными бабочками, то разве это могло каким-то образом помешать? Пусть порхают по ночам, если им нравится. Шестьдесят пять лет жизни просто так не проходят. В любом случае через месяц отдых закончится, и больше она никого из них не увидит. А пока здесь, в замке, есть множество мест, где можно посидеть спокойно вдали от них и предаться воспоминаниям. К тому же миссис Фишер обладала собственной гостиной: чудесной комнатой с мебелью медового цвета, с окнами на море, в сторону Генуи, и с дверью на крепостную стену. Замок располагал двумя гостиными, так что пришлось объяснить леди Кэролайн – действительно очаровательному созданию, кем бы она ни была на самом деле; Теннисон с удовольствием пригласил бы ее на прогулку по холмам, – которая явно намеревалась завладеть медовой гостиной, что из-за своей трости она нуждается в небольшом личном пространстве.
– Вряд ли кому-то захочется видеть слоняющуюся повсюду старуху, – сказала миссис Фишер. – А так я с удовольствием буду проводить время в одиночестве или в комнате, или на этой удобной крепостной стене.
В гостиной стоял диван, письменный стол и очень удобное кресло Спальня ей тоже досталась замечательная: с окнами на две стороны. В одно окно по утрам заглядывало поднимающееся из моря солнце: она так любила утреннее солнце! – а второе окно выходило в сад. Они с леди Кэролайн выяснили, что в замке всего две спальни с двумя окнами – конечно, самые просторные. В каждой стояло по две кровати, но они сразу же распорядились перенести вторые кровати в две оставшиеся спальни. Таким образом, простора и удобства стало еще больше. Леди Кэролайн тут же превратила свою комнату в спальню-гостиную, забрав из общей гостиной диван, а миссис Фишер, к счастью, не пришлось хлопотать, так как в ее личной гостиной и так было все необходимое. Сначала леди Кэролайн подумывала забрать большую гостиную себе, поскольку между приемами пищи столовая на первом этаже вполне могла служить двум другим гостьям местом отдыха – очень приятная комната с красивыми стульями, но потом ей не понравилась форма большой гостиной: это круглое помещение с узкими окнами-бойницами в толстых стенах и расчерченным стропилами потолком в форме купола или зонта располагалось в башне и казалось слишком темным. Неудивительно, что леди Кэролайн с завистью смотрела на медовую гостиную, и если бы она, миссис Фишер, не проявила твердость, непременно присвоила бы уютный уголок, что было бы абсурдно.
– Надеюсь, – с улыбкой проговорила миссис Арбутнот, пытаясь донести до сознания миссис Фишер то обстоятельство, что, не будучи в полной мере гостьей, та ни в малейшей степени не являлась здесь хозяйкой. – Надеюсь, ваша комната достаточно удобна.
– Вполне, – ответила миссис Фишер. – Не желаете ли еще кофе?
– Нет, спасибо. Может быть, вы желаете?
– Нет, благодарю. В моей спальне стояло две кровати. Вторая напрасно занимала место, и я приказала ее убрать. Сразу стало намного просторнее и удобнее.
– Ах, так вот почему в моей комнате оказалось две кровати! – воскликнула осененная внезапным прозрением миссис Уилкинс, которой присутствие в крохотной келье второй кровати с первого же взгляда показалось странным и неестественным.
– Такого указания я не давала, – возразила миссис Фишер, снова обращаясь к миссис Арбутнот. – Просто попросила Франческу убрать лишнюю мебель.
– Но в моей комнате тоже две кровати, – заметила миссис Арбутнот.
– Вторая, должно быть, явилась из спальни леди Кэролайн. Она также приказала одну убрать, – пояснила миссис Фишер. – Глупо держать в комнате больше кроватей, чем требуется.
– Но мы тоже приехали без мужей, – парировала миссис Уилкинс. – Непонятно, зачем нам по две кровати, если там никто не будет спать? Нельзя ли и у нас тоже убрать лишнюю мебель?
– Кровати, – холодно парировала миссис Фишер, – не могут быть убраны из всех комнат: должны же они где-то стоять.
Все замечания миссис Уилкинс казались миссис Фишер крайне неуместными. Всякий раз, открывая рот, дерзкая особа произносила какую-нибудь глупость. Упоминание о мужьях никогда не поощрялось в том обществе, к которому привыкла миссис Фишер. В 80-е годы, на которые пришлась ее молодость, к мужьям относились серьезно: считали их единственным настоящим препятствием на пути к греху. Если же приходилось упоминать о кроватях, то не следовало при этом говорить о мужьях, это считалось неприличным.
С подчеркнутой чопорностью она повернулась к миссис Арбутнот и настойчиво предложила:
– Позвольте все-таки налить вам еще кофе.
– Нет, спасибо. Может быть, выпьете сами?
– Право, не хочу. Никогда не пью за завтраком больше двух чашек. Не желаете ли апельсин?
– Нет, благодарю. А вы?
– Нет. Никогда не ем фрукты за завтраком. Это американский обычай, а я слишком стара, чтобы менять привычки. Вы сыты?
– Вполне. А вы?
Прежде чем ответить, миссис Фишер помолчала. Что это за манера: вместо ответа непременно повторять только что заданный вопрос? Порочная привычка? Если так, то необходимо немедленно ее искоренить. О каком отдыхе с комфортом может идти речь, если соседка не обладает приличными манерами.
Она посмотрела на миссис Арбутнот. Пробор в волосах и гладкий высокий лоб успокоили. Нет, эхо рождено не привычкой, а случайностью. С такой же вероятностью дурными привычками может обладать голубь. Глядя на кроткую женщину, миссис Фишер подумала, какой чудесной женой она могла бы стать для бедного Карлайла: куда лучше, чем ужасная умная Джейн, – приласкала бы его и успокоила.
– Может быть, тогда пойдем? – предложила дамам миссис Фишер.
– Позвольте помочь вам подняться, – заботливо проговорила миссис Арбутнот.
– О, спасибо: прекрасно справлюсь сама – да и трость, опять же…
Миссис Фишер на удивление легко встала, так что миссис Арбутнот напрасно беспокоилась.
– А я возьму один из этих грандиозных апельсинов, – заявила миссис Уилкинс, оставаясь на месте и через стол протягивая руку к полной оранжевых фруктов черной вазе. – Роуз, ну как ты можешь отказаться от такой красоты! Посмотри! Возьми вот этот! Он просто великолепен! – Она взяла самый большой апельсин и предложила компаньонке.
– Нет, настала пора приступить к делам, – отказалась миссис Арбутнот, направляясь к двери, и вежливо обратилась к миссис Фишер: – Думаю, вы простите, если оставлю вас.
Дама тоже поспешила к двери, и двигалась при этом без видимого труда и довольно быстро, чтобы не оставаться наедине с миссис Уилкинс.
– В какое время вы бы хотели получить ленч? – спросила миссис Арбутнот, пытаясь удержаться на поверхности если не в качестве полноправной хозяйки, то хотя бы не в качестве гостьи.
– В половине первого, – лаконично и уверенно ответила миссис Фишер.
– Сейчас же передам поварихе. Конечно, придется преодолеть языковой барьер, – улыбнулась миссис Арбутнот, – но я привезла небольшой разговорник…
– Повариха уже знает, – отрезала миссис Фишер.
– О? – удивилась миссис Арбутнот.