– Предпочитаю в своей комнате.
Так, отлично: теперь он не сможет подняться вместе с ней, а будет вынужден ждать, когда она снова спустится.
Томас Бриггс жаждал спросить, какую именно из комнат богиня называет своей, чтобы представить, как она там расположилась, мечтал услышать, что это его комната, чтобы потом наслаждаться ее чудесным духом, но не осмеливался. Все это можно выяснить позже, у кого-нибудь из прислуги – да у той же всезнающей Франчески.
– Значит, мы не увидимся до самого обеда?
– Стало быть, до восьми, – уклончиво ответила Кэролайн и пошла вверх по лестнице.
Он неподвижно смотрел ей вслед.
Вот она поравнялась с Мадонной – с портретом Роуз Арбутнот, – и еще недавно казавшийся таким восхитительным темноглазый образ мгновенно побледнел и утратил символический смысл.
Леди Кэролайн миновала изгиб лестницы. Закатное солнце заглянуло в западное окно и осветило ее лицо во всей неповторимой красе.
Она исчезла. Солнце тоже скрылось, и пустая лестница погрузилась в полумрак.
Томас Бриггс дождался, когда в коридоре второго этажа стихнут шаги, по звуку закрывшейся двери попытался понять, в какую именно комнату вошла леди Кэролайн, а потом развернулся, прошел обратно через холл и опять оказался в верхнем саду.
Кэролайн увидела его из окна, потом заметила Роуз и Лотти, которые сидели в конце парапета, где хотела бы сидеть сама. Вот к ним подошел мистер Уилкинс, захватил мистера Бриггса в плен и принялся что-то рассказывать – должно быть, историю растущего посреди сада олеандра.
Бриггс слушал с терпением, которое Лапочка сочла похвальным, особенно если учесть, что олеандр принадлежал ему, а история повествовала о его отце. О чем именно разглагольствовал мистер Уилкинс, наглядно поясняли жесты. Вскоре после приезда эту историю рассказал Кэролайн Доменико. Он же поделился сюжетом с миссис Фишер, а та вовлекла в круг посвященных мистера Уилкинса. Миссис Фишер высоко ценила местную легенду и часто ее вспоминала. Речь шла о трости вишневого дерева. Однажды отец мистера Бриггса воткнул трость в землю посреди сада и сказал отцу Доменико, который в то время работал садовником: «Здесь у нас будет расти олеандр».
Бриггс-старший оставил трость в земле в память об отце Доменико, а вскоре – никто не помнит, когда именно произошло знаменательное событие, – трость дала поросль и оказалась вовсе не вишней, а самым настоящим олеандром!
Мистер Бриггс стоял и терпеливо слушал историю, которую наверняка знал с раннего детства. Возможно, впрочем, что в это время он думал о своем. Кэролайн не сомневалась, что так оно и было. До чего же прискорбно, необыкновенно прискорбно стремление лишить кого-то свободы, захватить и присвоить его личное пространство! Если бы только все вокруг умели стоять на собственных ногах! Почему мистер Бриггс не похож на Лотти, которая никогда ничего не хочет и не требует, а остается самодостаточной личностью и уважает независимость окружающих? С Лотти всегда очень хорошо. Ощущение свободы в компании подруги не исчезает.
Мистер Бриггс вовсе не был плохим: Кэролайн подумала, что он даже мог бы ей понравиться, – если бы не его излишний энтузиазм вплоть до навязчивости.
Нежной душой овладела меланхолия. Вместо того чтобы наслаждаться прохладой сада, пришлось сидеть в душной, нагретой предвечерним солнцем спальне. И все из-за мистера Бриггса.
«Эта мужская тирания невыносима!» – подумала леди Кэролайн и вскочила. Нет, невозможно! Она все равно вырвется на волю! Пока поистине незаменимый мистер Уилкинс удерживает мистера Бриггса своими историями, она быстро спустится по лестнице, выбежит из дома через главный вход и скроется за поворотом тенистой извилистой дорожки. Никто ее там не найдет, никому и в голову не придет там искать.
Она схватила шаль, так как собиралась задержаться надолго и, возможно, даже пропустить обед. Из-за несносного мистера Бриггса придется поголодать. Снова взглянув в окно, она убедилась, что путь свободен, выскользнула из дома, скрылась под раскидистыми деревьями извилистой тропы и с удовольствием устроилась на одной из расставленных для отдыха утомившихся путников скамеек.
Ах, до чего же хорошо, подумала Кэролайн и с облегчением вздохнула. Как прохладно! Какой ароматный воздух! Сквозь прямые стволы сосен просвечивала неподвижная гладь небольшого залива. На другой стороне светились окна домов. Вокруг, в зеленых сумерках, выглядывали из травы розовые гладиолусы и веселые компании белых маргариток.
Как же здесь спокойно! В полной тишине все замерло: не шевелились ни листья, ни стебли. Лишь издалека, с холмов, изредка доносился собачий лай, да еще, когда внизу, на деревенской площади, открывалась дверь ресторана, внезапно вырывался гул голосов, но как только дверь закрывалась, снова смолкал.
Она глубоко, блаженно вздохнула. Ах, до чего же…
Вздох прервался, не завершившись. Что это?
Кэролайн быстро наклонилась и прислушалась. Шаги. На извилистой тропе. Наверняка Бриггс. Ищет ее.
Может, просто сбежать?
Нет, шаги не спускались, а поднимались. Кто-то шел снизу, из деревни. Вероятно, Анжело с продуктами.
Кэролайн вроде бы успокоилась, но прислушавшись, поняла, что шаги не соответствовали быстрой, молодой поступи юноши. Кто-то, явно не привыкший к подъемам, шел медленно, тяжело и часто останавливался.
Мысль вернуться в дом даже не пришла в голову. В жизни она не боялась ничего, кроме любви. Даже банда убийц не напугала бы дочь Дройтвичей, если бы не превратилась в толпу поклонников.
В следующее мгновение шаги преодолели поворот и замерли.
Восстанавливает дыхание, не оборачиваясь, подумала Лапочка.
Поскольку путник – а по звуку шагов уже стало ясно, что идет мужчина, – не двигался, она обернулась и с изумлением увидела того, с кем в последнее время часто встречалась в Лондоне: знаменитого автора модных и забавных биографий куртизанок – мистера Фердинанда Арундела.
Кэролайн застыла в изумлении. Сам факт преследования уже почти не удивил, но вот как Арундел узнал, где она спряталась? Мать торжественно пообещала ей никому не говорить ни слова.
– Вы? – пролепетала леди Кэролайн, чувствуя себя преданной. – Здесь?
Он подошел и снял шляпу. Лоб его взмок от непривычно крутого подъема, глаза смотрели виновато, как у нашкодившего, но преданного пса.
– Прошу великодушно простить, – заговорил он наконец. – Леди Дройтвич сообщила, где вы отдыхаете. А поскольку по пути в Рим я проезжал мимо, вот и решил заглянуть и узнать, как у вас дела.
– Но… разве мама не предупредила, что мне нужен полный покой? Такой вот курс лечения.
– Да, сказала, поэтому я и не появился утром: предположил, что весь день проспите, а к вечеру проснетесь и захотите поесть.
– Но…
– Знаю: мне нет оправдания. Просто очень хотелось вас увидеть, вот и не смог противостоять желанию.
«Вот оно, печальное следствие привычки матери приглашать к ленчу модных писателей и моей неспособности проявлять истинное отношение к людям», – с горечью подумала леди Кэролайн.
С Фердинандом Арунделом она всегда держалась любезно, даже испытывала к нему нечто вроде симпатии – точнее, не испытывала антипатии. Он казался ей веселым, общительным, простым и смотрел всегда такими добрыми собачьими глазами. К тому же, хоть явно ею и восхищался, в Лондоне он никогда не посягал на ее свободу. Арундел был безвредным, симпатичным, весьма милым собеседником, умел скрасить скучный ленч остроумными репликами. И вдруг оказалось, что, как и все остальные, он тоже готов претендовать на ее свободу. Подумать только! Осмелился явиться даже сюда! Никому другому в голову не пришло приехать. Скорее всего, мать дала именно ему адрес, потому что сочла абсолютно безопасным и подумала, что он сможет чем-нибудь помочь: например, сопроводить в Лондон.
Единственное, что утешало: обходительный Арундел не мог доставить такое же количество неприятностей, как молодой активный мужчина вроде Бриггса. Влюбленный мистер Бриггс, потеряв голову, способен на безумства, на глупости. Можно представить, как он лезет по веревочной лестнице или всю ночь поет под окном серенады – иными словами, совершает неразумные и даже постыдные деяния. А мистер Арундел не обладает необходимыми для подобного безрассудства физическими данными: слишком давно (ему не меньше сорока) и шикарно живет на свете, так что наверняка не умеет, да и ленится петь. А уж сколько вкусных сытных обедов мужчина успевает съесть к сорока годам! Ну а вместо физических нагрузок сидит и пишет бульварное чтиво, то естественным образом приобретает фигуру мистера Арундела, скорее пригодную для любезных бесед, чем для дерзких приключений.
Впав в меланхолию при виде Бриггса, сейчас, при виде Арундела, Кэролайн настроилась на философский лад. Он здесь, отправить его обратно без обеда невозможно, а значит, придется накормить и, следовательно, принять неизбежное, но преходящее зло, и продемонстрировать приличествующее случаю гостеприимство. К тому же рядом с Арунделом можно хотя бы временно укрыться от Бриггса. С писателем она по крайней мере знакома. Он сможет рассказать лондонские новости о ее матери и друзьях. За обедом такой разговор послужит надежным защитным барьером между ней и тем, другим. Только один обед, ничего страшного. Можно собраться с духом и потерпеть.
Таким образом, леди Кэролайн настроилась на проявление дружелюбия и объявила:
– Здесь кормят в восемь, так что оставайтесь, чтобы вас тоже накормили. Присядьте, отдохните и расскажите, как поживают родители.
– Неужели и правда здесь можно пообедать? – униженно переспросил Арундел, вытер лоб и присел рядом. – Вот в этой дорожной одежде?
Все складывается слишком хорошо, чтобы оказаться правдой: просто смотреть на нее, слушать волшебный голос – уже достойная награда за тяжелый путь и страх унижения.
– Конечно можно, – сочувственно подтвердила леди Кэролайн. – Полагаю, вы оставили пролетку в деревне, чтобы ночным поездом продолжить путь.