Кори расправил узкие плечи, видимо подчеркивая свое мальчишеское достоинство.
— Ну, ладно, давай сюда эту дурацкую дрянь!
Мальчик размазал жидкость по коже, вылив из флакона гораздо больше, чем следовало, и вытер ладошки о штанишки. Надо, чтобы рядом с ним был взрослый, подумала Эмили. Ему нужен пример, подсказка настоящего мужчины, да, именно такого, как Джеймс Далтон.
— Теперь ботинки! — сказала Эмили. — Ты не можешь поехать на «Конюшни Тэнди» без ботинок.
— Эх, ну и возня. Не верю, что ковбои так мучаются…
— Ничего не поделаешь. — Эмили растроганно обняла брата. — Я должна беречься от солнца, и ты тоже.
— И Джеймс?
— Да, и Джеймс, и вообще все люди — кто больше, кто меньше, но рискуют все.
Кризис миновал. Кори решил, что пора обуваться, и понесся в прихожую, оставив взрослых наедине друг с другом.
С видимым отвращением закрутив колпачок флакона, Далтон сказал:
— Малышу не по себе.
— Я знаю. Кори приходится трудно. — Эмили окинула взглядом свою кухню. Здесь только кое-что сохранилось от обстановки их прежнего дома. Тот дом, где она выросла и где родился Кори, Эмили продала, чтобы начать новую жизнь. — Он очень чувствительный, но многого не понимает.
Джеймс погладил ее по голове.
— Как ты?
— Все в порядке. Просто эмоции.
— Еще бы, до операции всего пять дней…
Эмили намотала на палец прядь волос, недовольная тем, что их разговор принял такой оборот. Потом спросила:
— А ты будешь там?
— Ты уже хочешь этого?
Эмили тут же отругала себя за проявленную слабость. Да, она хотела, чтобы он отвез ее в больницу и оставался рядом, но напрашиваться…
— Хочу, не хочу… Я не маленький ребенок. Ручку в огонь не суну. В воду не упаду.
— Мы нужны друг другу, Эмили.
— Разве? Скажи еще: и не только для секса…
Далтон улыбнулся.
— Ну, не знаю. Мы занимались этим только один раз.
— Два раза! — поправила Эмили и шлепнула его по руке. Он засмеялся, про себя проклиная свою неловкость. — Да, чуть не забыла: только что хотела тебе сказать, что этой ночью я не закрою окно в свою комнату, но…
— Что?
— Я передумала.
— Ты уверена? — осторожно спросил Далтон, затем вдруг прижал к ее себе и поцеловал.
Кажется… она пригласила его в свою постель.
Только молодой месяц тускло освещал небо, когда Джеймс проскользнул через двор перед домом Эмили и подкрался к окну, укрываясь в тени. Этой ночью он был одет не как ковбой. Он выбрал темный пуловер, черные брюки и туфли на мягкой подошве. Он чувствовал знакомый прилив адреналина.
Может быть, прилив возбуждения? Джеймс беззвучно выругался. Какого дьявола он здесь делает?
Проникает как вор в чужое жилище — так подсказывал ему рассудок. Вор остается вором, сколько ни ешь пирожных.
Джеймс снова выругался. В спальне Эмили нечего было красть.
Нечего, кроме ее сердца. Впрочем, сердце можно только разбить…
Да что он, спятил? Рассудок потерял? Кто он такой, чтобы разбивать ее сердце?! Никакого такого Джеймса Далтона в природе нет. Это вымысел, иллюзия, дешевый трюк веселых дядек из ФБР… Если Эмили и влюбилась в кого, то этот счастливчик совсем не тот человек в маске, ставший невольным участником мистификации.
Так что правильнее, человечнее было бы убраться отсюда, подальше от ее постели.
Стоп… Но ведь это была ее идея! Если Эмили влюбилась в этого человека и оставила открытым окно, она вправе ждать, что он придет, если оставить открытым окно, и ей, может быть, все равно, какую из масок он сейчас примеряет.
Почему же, почему же он чувствует себя преступником?!
Он ощупал кирпичную кладку. Можно было бы заглянуть к Эмили и без приглашения. Кое-какой опыт по этой части имеется… Правда, сейчас не нужно обезвреживать сигнализацию, прятаться от камер наблюдения, сбивать со следа собак. Ничто не преграждает путь. Если не считать преградой незапертое окно. Да это просто забава для ребенка. А он взрослый мужчина, стремящийся быть со своей женщиной, обнимать и любить ее обнаженное тело.
Руками преступника, подумал он. Его отпечатки пальцев хранились в полицейских досье. Джеймс знал, кто он. Он затевал мордобой и ввязывался в потасовки в барах подчас лишь для того, чтобы почувствовать вкус собственной крови. Интеллект сделал его наглым и самонадеянным. Став солдатом мафии, он стал соучастником убийства.
Сейчас он явно притворяется кем-то другим. Выбора-то не было. Без помощи Программы защиты свидетелей ему пришлось бы на свой страх и риск скрываться от мафии. Или с пулей в спине лежать лицом вниз в наспех выкопанной яме. Небольшая разница, если разобраться. Ему все равно незачем жить. Его жена умерла, а сестру и сына он никогда больше не увидит. Сейчас его малыш даже не помнит его. У него нет никого. И ничего.
Кроме Эмили.
Дрогнувшей рукой он тронул раму, она подалась бесшумно…
В комнате слабо мерцали две ароматических свечи. Клубничный дымок усиливал предвкушение их близости… У Джеймса закружилась голова.
И вот он уже в комнате — высокая безмолвная тень в сумраке. Он был уверен, что Эмили ничего не слышит. Свернувшись калачиком, она лежит на кровати в одной коротенькой рубашке размером с почтовую марку. Вот она глядит на часы на ночном столике: гадает, когда же придет ее возлюбленный Джеймс Далтон…
А Джеймс тут как тут. Подзадоренный своим успехом, уже не как вор, а как искусный воин, он одним махом оказался у постели, обхватил Эмили за плечи и накрыл ее губы своими прежде, чем она успела вскрикнуть. Эмили прильнула к его рту, и Джеймс сильно всосал ее язык, заставив глухо простонать.
Когда Эмили начала задыхаться, Джеймс отпустил ее. Еще никогда, черт возьми, он не был таким возбужденным. В его жилах бешено пульсировала кровь.
— Джеймс! О господи, Джеймс! Как ты это сделал?
— Шел мимо. Вижу — а окно-то не заперто…
— Но я даже не почувствовала, что ты здесь. И вдруг это…
— Я всего лишь поцеловал тебя. Случись это впервые, я бы обязательно извинился и спросил разрешения.
— Ты целовал, но… не так… — Эмили пыталась подобрать нужное слово, — … волшебно.
Нет, подумал Далтон, волшебство тут ни при чем, — профессиональная работа, ничего больше. Он потянул за ленточку на ее легком одеянии, и распустил бантик.
В глазах Эмили мерцали отблески пламени свечи. Свободной рукой Далтон приподнял коротенькую комбинацию и обнаружил, что под ней ничего нет.
— Ты без трусиков?
— Представляешь, забыла надеть…
Далтон улыбнулся, увлекая ее на постель, и они обнялись так страстно, что он разорвал полупрозрачную ткань, едва прикрывающую ее тело, а она сломала молнию, нетерпеливым рывком расстегивая ему брюки. Потом она стащила с него пуловер и потянула за кольцо в его соске.
Джеймс прикусил губу в мучительном наслаждении, подавляя стон. Здесь не «Конюшни Тэнди» — где-то в глубине дома спит Кори.
Поцелуи Эмили опустились к его бедрам, и он почувствовал на члене горячую влагу ее языка и губ. Ее ласки были такими глубокими, такими невыносимо сладкими, что он вцепился в ее волосы, шепотом умоляя о пощаде. Когда-нибудь это убьет меня, подумал он. Сладкая, нежная, невинная убийца. И если она не остановится…
Он потянул ее за волосы вверх, потом снова пригнул, позволив пососать себя еще раз. Затем она отпустила его уже сама и поцеловала его пупок, провела языком по груди до самого соска.
— Тебе надо проколоть и второй, — сказала Эмили.
— То, что ты вытворяла сейчас со мной, надо объявить вне закона.
Эмили опустила руку к его бедрам, стиснула член пальцами.
— У меня в этой области побольше опыта.
— Ты опять за свое! Напомни мне, чтобы я сказал спасибо твоему дружку-однокласснику — Далтон обнял ее, прижал к себе, после того, как я выбью из него все дерьмо.
Эмили улыбнулась.
— Ревнуешь?
— Чертовски.
— Ты не забыл взять презерватив?
— Спрашиваешь! — Он показал ей пакетик, блеснувший серебряной фольгой.
И снова поцелуи, ласки, немыслимые ощущения заструились по их телам… Когда Джеймс вошел в нее, Эмили приподняла бедра, глубоко впуская его в себя, принимая каждый удар, каждый сладостный толчок. Они сплели пальцы рук, и Джеймс оседлал ее, чувствуя, как все его тело накрывает теплая волна.
Великолепная борьба. Опасная борьба… Джеймс принялся губами хватать губы Эмили, чтобы продлить близость и оттянуть развязку, но его жажда была слишком сильна. Их схватка перешла в отчаянные содрогания и горячечную лихорадку жарких, сплетенных тел.
Они оторвались друг от друга с бешено бьющимися сердцами. Сладкая, невинная Эмили дотронулась до его щеки.
— Тебя в детстве называли Джимми?
Джимми? Опять это… Он зажмурил глаза. Его звали Рид. Рид Блэквуд.
— Нет. Меня всегда звали Джеймсом.
— Тебе подходит имя Джеймс. Как Джеймс Дин. Какой сексуальный ты был парень! — Эмили гибко потянулась. — А Джимми тоже хорошо звучит. Джимми Дин. — Она фыркнула и тут же расхохоталась. — Так зовут парня из рекламы сосисок, скажешь, нет?
Он тоже рассмеялся. Пока что Эмили легко удается выбивать из него Рида Блэквуда!
— Ты выбрала не самое подходящее время, чтобы обсуждать сосиску Джимми Дина.
— Правда? Хорошо, поговорим о его сардельке…
Он повалил ее и принялся щекотать, а она, заливаясь смехом, называла его Джимми.
За дверью послышались шаги, и они замерли. Эмили приложила палец к его губам. Джеймс и не собирался разговаривать. Должно быть, ее братишка идет в туалет, проснувшись среди ночи по нужде.
Они ждали, казалось, целую вечность. Наконец скрипнула дверь, и шаги затихли в глубине коридора.
— Мы были на волоске от гибели, — улыбаясь, сказала Эмили.
— Это точно. — Джеймс привлек ее к груди, и она удобно устроилась в его объятиях. Он провел пальцем по ее телу, остановившись у бедра, но это прикосновение не было сексуальным, и ей показалось, что она чувствует его беспокойство. — Где он, Эмили?