— Похоже, ты был непослушным ребенком, да, Джеймс?
Он едва не расхохотался. Он ограбил дом директора школы в тот самый вечер, когда ее окончил.
— Мама говорила, что я — дурное семя.
— Ужасно слышать такое от матери.
— Даже если это правда?
— Ты не дурное семя. Ты мой герой.
Этот неожиданный комплимент заставил его покраснеть. Он почувствовал гордость. И печаль. И смущение. Черт возьми, если трудный ребенок — это герой, то что сказать о закоренелом преступнике!
Далтон взял лицо Эмили в свои ладони и поцеловал ее. Только прикосновение к ней удерживало его от безумия, позволяло ему забыться.
Он должен был рассказать правду. Или хотя бы ту часть правды, которую в силах был рассказать.
— Она была моей женой, Эмили.
Она очнулась от опьяняющего поцелуя.
— Что?
— Та женщина, которая умерла от рака, была моей женой.
Настало молчание. Он ждал, прислушиваясь к тиканью часов. Возможно, они отсчитывали последние его секунды в этом доме.
— Ты был женат? — спросила она наконец.
— Да, но не официально. У нас была частная церемония. Мы произнесли обеты друг перед другом.
— Как ее звали?
Он не имел права этого сказать. Но не мог назвать и вымышленного имени. У Джеймса Далтона не могло быть жены. Он только что нарушил одно из правил Программы защиты свидетелей, разгласив информацию, имеющую отношение к Риду Блэквуду.
— Разве это имеет значение? Ее уже нет в живых.
Эмили не стала настаивать. Эта девушка была слишком почтительна к умершим, чтобы тревожить их память.
— Мы прожили с ней всего несколько лет, — сказал он. — А потом у нее начались проблемы со здоровьем. С подобными симптомами могло быть множество болезней. Нам и в голову не приходило, что это может быть рак… Ей было еще далеко до тридцати, и она никогда не курила. Рак легких редко встречается у людей моложе сорока. — Он нахмурил брови, сжимая в руке бутылку. — Прямо душу рвет, как подумаю, что сам был курильщиком. У моей жены был мелкоклеточный рак, а я подвергал ее опасности, вынуждая вдыхать дым.
— Ты же не знал, что у нее рак, Джеймс.
— Неважно. Я все равно виноват. Мы все виновны: я, ее отец, ее братья… — И бандиты, охотившиеся за ним, подумал он. Ублюдки, заправлявшие лос-анджелесской мафией. — Мы все курили. Все, с кем она общалась, подвергали ее риску.
— Это случилось давно? — спросила Эмили.
— Год назад.
— Мне так жаль, что ты потерял ее. И я понимаю теперь, почему мое состояние тебя беспокоит. — Она чуть заметно улыбнулась. — И почему ты так настойчиво заботишься обо мне.
— Если бы потерял еще и тебя, я бы не пережил этого. — Он поставил пустую бутылку на стол. Прежде он мог бы в ярости разбить ее, изранив руку осколками стекла. Эмили изменила эту часть его натуры. Но это не освободило его от грехов. Он до сих пор был соучастником убийства. И всегда им останется.
Далтон пришел домой с работы в шесть пятнадцать. Он был облачен в выцветшую рубаху, джинсы и пыльные сапоги и сиял ослепительной улыбкой.
— Привет, — сказал он.
— Привет. — Эмили последовала за ним в спальню, где он хранил свою одежду. Он всегда принимал душ и переодевался, как только возвращался с работы. Она уже знала некоторые его привычки. Правда, спал он по-прежнему на диване в гостиной.
— Кори опять у Стивена. Его мама взяла мальчиков на матч — пусть малыши поболеют за отца.
— Дружная у них семья, правда?
— Да.
«И мы тоже могли бы стать прекрасной семьей», — подумала Эмили.
— Хочешь, закажем сегодня ужин из закусочной? — спросил он, копаясь в ящике.
— Конечно. — Она невольно улыбнулась. Джеймс всегда обсуждал с ней ужин, разбирая свое белье. Она уступила ему часть шкафа, и он хранил свои вещи с удивлявшей ее аккуратностью.
Эмили сидела на кровати, прислушиваясь к хлещущей в ванной воде. Сейчас он выйдет в джинсах, низко сидящих на бедрах, и с падающими на лоб мокрыми волосами.
Эмили погладила полинявшую голову медвежонка Ди-Ди. Как дать ему понять, что она любит его по-настоящему?
Нет, не сейчас. Не так скоро. Для начала у нее есть прекрасная новость.
Когда Джеймс вернулся — точно такой, каким она его себе представляла, — чисто вымытый, с влажными волосами и неотразимо мужественный, она поднялась ему навстречу и сказала, глядя прямо в глаза:
— Джеймс… Результаты моего анализа готовы. — Эмили улыбнулась и обрадовалась тому, что смогла придать улыбке как можно больше силы и уверенности. Ее глаза, еще измученные ожиданием приговора, лучились надеждой. — Представляешь… Меня больше не надо жалеть. У меня больше нет рака. Я… я здорова.
— О господи… — Джеймс так крепко прижал ее к груди, что она почувствовала биение его сердца.
— Мы должны это отпраздновать, Эмили! Как только твоя нога заживет, мы куда-нибудь поедем. Будем пить, есть и танцевать.
— И заниматься сексом, — напомнила она. — Самым великолепным сексом, какой только можно представить!
— Вот это моя девушка!
Джеймс подхватил ее на руки и закружил по комнате. Эмили вдыхала аромат его тела. Так пахнет лес в ветреный день — дым костра и мускус, высокие, крепкие деревья и веточки мяты.
Глава девятая
Кто-то прикоснулся к нему. Теплая, нежная рука скользнула по его лбу. Далтон пошевелился на диване. Может быть, это сон?
В гостиной было уже темно. Кажется, он смотрел телевизор, положив голову на колени Эмили…
— Я заснул, — сказал он, догадавшись, что она все еще рядом.
— Совсем ненадолго. — Ее голос был таким же нежным, как ее прикосновение.
— Тебе надо идти спать.
— Я хочу остаться здесь. — Что ж, он тоже этого хотел. — Мне хорошо. Мне нравится вот так держать тебя на коленях, как ребеночка…
Моя Эмили, подумал он. Моя сладкая Эмили. Она само совершенство. Прошла неделя после того, как она сообщила ему о результатах анализа, и каждый день он благодарил Создателя за то, что угроза миновала.
— И еще я хочу… сказать Кори о том, что мы вместе, — продолжила она. — Что ты мой парень, а я твоя девушка.
Эти слова вызвали у него улыбку. Как будто они подростки, бегающие на танцы и целующиеся тайком от родителей, а не любовники, занимающиеся взрослым сексом в собственном доме.
— Я соскучился по тебе, Эмили.
Она поцеловала его. Ее волосы накрыли его лицо, как тонкое шелковое покрывало. Ее рот был теплым и манящим, язык — влажным и соблазнительным. У этого поцелуя был вкус страсти, наслаждения, летних ночей и жарких снов.
Эмили с трудом оторвалась от его губ.
— Скоро мы опять сможем заниматься любовью.
— Я говорил не совсем о сексе. — Джеймс старался отгонять от себя эти мысли, чтобы не возбуждаться, пока Эмили еще не оправилась после операции. — Я соскучился по твоей кровати, где мы спали вместе. Просто быть рядом с тобой.
— Мне тоже этого не хватает… Вот скажу Кори, и ты сможешь оставаться со мной. Я хочу, чтобы брат понимал, что происходит. Будет нехорошо, если однажды утром он зайдет в мою комнату и обнаружит тебя в моей постели.
Наверное, она расскажет ему какую-нибудь сказку о пчелках и цветочках, подумал Джеймс. Невинную, романтическую историю, понятную для ребенка шести лет.
— Ты правильно его воспитываешь. Кори растет отличным парнем.
— Надеюсь.
В наступившем молчании он глядел на призрачные тени на стене. Если бы он мог предложить Эмили что-то большее! Если бы он был достоин ее и Кори!
Она провела рукой по его голове, все еще покоящейся на ее коленях. Он редко так проводил время с Беверли. Заснуть перед телевизором — это было большой роскошью. Непозволительной роскошью для человека в бегах.
— Я все еще боюсь… — сказал он.
— Того, что происходит между нами?
— Да. — Он открыл глаза и снова начал вглядываться в тени. Ему почудилось, что он увидел ворону, но фигура с очертаниями птицы исчезла раньше, чем он успел проследить за ней взглядом.
— Я тоже боюсь, — сказала Эмили. — Но в хорошем смысле.
Да уж, хорошенький смысл — привязанность к преступнику.
Далтон сел на диване и включил ночник. В его слабом свете лицо Эмили казалось туманным, ночная сорочка — дымчато-серой, кожа — прозрачной, руки — бледными и тонкими.
— Я ждала, когда ты заговоришь об этом. Всю эту неделю я надеялась и молилась, что ты скажешь что-нибудь.
— Что?
— Я тебя люблю.
Что-то сжалось в его груди. Смятение. Нежность. Он похитил ее сердце. Вор отнял ее самое ценное имущество.
— Это я виноват, — сказал он.
— Никто в этом не виноват, Джеймс. Это любовь. Она просто случилась и все.
Далтон очень хотел успокоить ее. Страхи, даже в хорошем смысле, не лучший советчик для души и тела человека, идущего на поправку после тяжелой операции. Однако нужных слов не нашлось, и Далтон сказал:
— Я никогда не уверен насчет себя. Ни в чем…
— Ты пережил трудные времена. Ты потерял жену. Новое чувство всегда возникает нелегко.
Это не так, подумал он. Его чувство было таким сильным, что он не мог с ним справиться.
— Если я скажу тебе, что тоже тебя люблю, ничего не изменится. Я все равно буду бояться.
Глаза Эмили сияли.
— А ты любишь меня? — спросила она.
Лгать Джеймс не хотел. Он уже достаточно много лгал. И обманываться себя тоже не хотел. Он уже любил когда-то. Ему были знакомы все симптомы этой прекрасной болезни, они никогда не забываются.
— Да.
— Ты, Джеймс Далтон, меня любишь?
— Да! — Ну и допрос! Неужели она захочет получить письменную присягу, скрепленную кровью?
— Нет, ты правда меня любишь? Честное слово?
— Да, черт возьми! Люблю. Но я чувствую себя как бык, которому вот-вот поставят клеймо, так что не делай резких движений.
Эмили тут же вскочила, чуть не опрокинув журнальный столик, и бросилась ему на шею. Джеймс обнял ее, уткнувшись носом в затылок.
— Это ничего не меняет, — сказал он.