— Что?
— Там, на другом рисунке — на хорошем — ты должен меня нарисовать в таком же платье, как у Чень Цзин. Мы сделаем отцу сюрприз… В красивом облегающем платье с разрезами на юбке. Я хочу, чтобы ты нарисовал, как я лежу, закрыв глаза, вот так, смотри… Ты слушаешь меня, дурачок? До чего ж ты странный мальчик!
— Прости… А какого цвета оно должно быть?
— Зеленого, — ответила она. — Или лучше черного, из натурального шелка… Нет, зеленого, только зеленого. Без рукавов и с высоким воротничком-стойкой. А что ты думаешь? Ты меня слушаешь или нет?
Я по-прежнему ощущал на щеке восхитительно-нежную упругость ее груди и не мог, не хотел думать ни о чем другом. Сусана и не настаивала, размышляя о чем-то своем, а чуть позже мне показалась, что она задремала, обхватив руками кота, однако вскоре я заметил, что глаза у нее приоткрыты и она насмешливо меня рассматривает из-под одеяла.
Когда стало теплее, Форкат перестал топить плиту, хотя на ней по-прежнему дымилась кастрюля с эвкалиптовым отваром, который он готовил на кухне. Воздух на террасе должен быть влажным — так советовал доктор Бархау. Однажды вечером, придя в особняк позже обычного, я столкнулся в дверях с сеньорой Анитой, собиравшейся на работу. Она сказала, что у Сусаны сейчас сеньора Конча, а Форкат спит. Я заглянул на террасу. Жена капитана, склонившись над Сусаной, натирала ее обнаженную спину полотенцем, макая его в кастрюлю с отваром бузины. Толстуха Бетибу утверждала, что эти процедуры разгоняют легочную жидкость и улучшают кровообращение, а также делают еще нежнее кожу хорошеньких девочек. Стоя спиной к двери, она не видела, как я вошел, но Сусана, лежавшая на кровати в спущенной до пояса сорочке, заметила меня краем глаза и, пока Бетибу растирала ее покрасневшую влажную спину, смотрела на меня пронзительным недобрым взглядом. Когда же толстуха, шлепнув ее по попке, сказала по-каталонски:
— Ну а теперь поворачивайся грудкой, дочка, — она, продолжая смотреть на меня насмешливо и вызывающе, медленно перевернулась, едва прикрыв рукой груди, и показала мне язык.
В этот миг сеньора Конча что-то заподозрила, повернулась, но я вовремя отскочил от двери и уселся за стол в гостиной.
Процедура еще не закончилась, и я, открыв папку, набросал по памяти плюшевого кота, который важно сидел на кровати, охраняя покой Сусаны, и у меня получилось неплохо — все, кроме кошачьей морды. Становилось жарко, весь дом пропах зельем Бетибу. Наконец толстуха вышла с террасы, вынесла кастрюлю и прошуршала мимо, так меня и не заметив. На ходу она покачивала своим могучим задом, распространяя вокруг одуряющий запах — странную смесь пота и травяного настоя.
Когда я вошел на террасу, Сусана лежала на кровати лицом вверх — раскрытая, с обнаженными ногами, скрестив руки на груди и закрыв глаза. Я на цыпочках подошел к кровати, сказал ей «привет», но она не ответила и даже не пошевельнулась, притворяясь мертвой, так что я довольно долго разглядывал ее едва прикрытые сорочкой бедра и длинную белую шею, на которой пульсировала жилка. С закрытыми глазами ее лицо казалось еще более худым, изможденным и бледным. Рот у нее был приоткрыт, на передних зубах виднелось красное пятно. На груди лежал листок бумаги, который она придерживала пальцами, и я прочел накарябанную губной помадой надпись:
Я перечитал послание несколько раз, снова взглянул на приоткрытые губы спящей красавицы, на зубы с кроваво-красным пятном, на рот, наполненный сладчайшей влагой, в которой кишели микробы; когда же я наконец решился, момент был упущен: Сусана открыла глаза, и я увидел ее кривую недобрую усмешку, которую так хорошо знал. Она сунула руку под подушку, выхватила платок, усеянный алыми пятнами, и помахала у меня перед носом. На мгновение я уловил исходивший от платка запах одеколона, а также другой, знакомый приторный запах, который, как мне кажется, я узнал, но, завидев страшные кровавые пятна, инстинктивно отдернул голову. В следующий миг я сообразил, что это розыгрыш, но опять было слишком поздно. Она хохотала, размахивая окровавленным платком:
— Это же губная помада, идиот. Бестолочь. Трус.
Глава шестая
1
Вечером, обойдя всю центральную часть города, Ким покупает себе одежду в универмаге «Вин-Онь» на Нанкин-роуд. Торговые улицы Шанхая, заполненные толпами снующих пешеходов, напоминают бурлящие потоки красного смородинового морса, мятного ликера, лимонного сока, россыпи рубинов и золотых монет. Киму ни разу еще не доводилось видеть такой пестрой суеты, такого лихорадочного коловращения, такого изобилия товаров в магазинах и на уличных прилавках. В роскошной высокой витрине, украшенной яркими пурпурными звездами, — розовые свадебные платья. Проворные рикши везут своих клиентов сквозь толпу пешеходов и потоки машин, и только дьявольская интуиция помогает им ориентироваться в этой невообразимой толчее. В северной части города, неподалеку от реки Сучжоу, кое-где остались следы от японских бомбежек семилетней давности. Мимо проезжают груженные цветами трехколесные велосипеды, оставляя во влажном воздухе сладковато-гнилостный аромат. Ким подзывает рикшу и приказывает отвезти его на Шаньдун-роуд, чтобы взглянуть на «Желтое небо», ночной клуб, принадлежащий Крюгеру. В это время клуб еще закрыт. Его название написано желтыми буквами на большом красном стеклянном фонаре, висящем над входом.
Когда на город опускаются сумерки и зажигаются первые огни, Ким запирается в комнате, надевает новую белую рубашку и вешает под мышку кобуру, затем ставит браунинг на предохранитель и проверяет магазин. Он не любит неожиданностей. Чуть позже, одетый в безупречный смокинг, он садится в черный «паккард» Леви и едет в «Катай-Отель», расположенный на перекрестке Нанкин-роуд и набережной, это совсем недалеко. Фонари на бульваре Банд отражаются в речной воде. Чень Цзин в элегантном черном шелковом чипао садится рядом с ним, чтобы поговорить откровенно. Что это за страшная опасность угрожает ей и мужу? Ким не забыл указаний, данных Леви, — не упоминать имени Крюгера-Омара, чтобы не встревожить Чень Цзин, и отвечает весьма уклончиво.
— Я старый друг Мишеля, вместе мы пережили много опасных приключений, и у нас были общие идеалы. Поэтому я здесь, — объясняет Ким. — Он попросил меня приходить сюда и следовать за вами повсюду как тень, что я и делаю. Не спрашивайте меня больше ни о чем, мадам Чень, потому что я и сам ничего толком не знаю.
Желая сменить тему, он добавляет, что город ему очень понравился и что он хотел бы остаться здесь насовсем, устроиться на работу в какую-нибудь компанию, принадлежащую Леви, и в ближайшее время собирается обсудить этот вопрос с Чарли Вонгом, деловым партнером ее мужа. Чень Цзин слушает рассеянно. Она достает из сумки зеркальце и задумчиво любуется своим отражением, затем длинным блестящим ногтем мизинца проводит по алому контуру в уголках рта, убирает зеркальце и, глядя на дорогу, с улыбкой говорит:
— Так, значит, вы ни на минуту не дадите мне остаться одной?
Ким искоса рассматривает ее тонкий профиль и внимательный притворно равнодушный глаз под неподвижным тяжелым веком.
— Я этого не говорил.
— Но вы позволите мне отлучаться хотя бы в дамскую уборную, не так ли? — улыбается она.
Ким смеется, отметив, что у нее вполне западный, несвойственный китаянкам юмор; она так молода и красива, ей нравится кокетничать и шутить — несомненно, ее научил этому Мишель… Однако Чень Цзин не шутит и не кокетничает, в чем нам скоро предстоит убедиться. Когда они приезжают в отель, она вспоминает, что у нее есть для Кима хорошая новость: муж позвонил из Парижа и сказал, что вчера ему сделали первую операцию, которая прошла успешно. Ким искренне обрадован, однако в голосе Чень Цзин ему слышится плохо скрытое нетерпение, словно ей хочется поскорее сообщить эту новость и заговорить на другую тему.
Коктейль в «Катае» устроен французскими промышленниками и финансистами в честь полицейского начальства и властей этого района, само собой, купленных с потрохами. Всеми делами здесь заправляет бессовестный бандит-китаец по имени Ду Юэшэн, больше известный как Ду Большие Уши… Впрочем, о нем я расскажу вам позже. Праздник, как я уже упоминал, проходит в роскошной зеленой гостиной на восьмом этаже, где собрался весь цвет шанхайской иностранной колонии, густой запах жасмина, доносящийся с террасы, смешивается с ароматом самых разнообразных и изысканных духов. В углу, на небольшом возвышении перед микрофоном стоит одетая во все зеленое молодая китаянка. Держа в руке, обтянутой зеленой перчаткой, длинный зеленый мундштук с зеленой же сигаретой, она поет тонким голоском «I Get a Kick Out of You»[17] под аккомпанемент пианино, за которым сидит негр в белом костюме. Какой-то развязный американец, выпив больше, чем следует, подходит к певице и, громко хохоча, предлагает ей стакан мятного ликера.
Неотразимая Чень Цзинфан окружена всеобщим вниманием. Она любезно отвечает на вопросы о здоровье мужа, а затем представляет Жоакима Франка, испанца, близкого друга Мишеля, который только что приехал из Парижа. Не желая утомлять ее своим присутствием, Ким оставляет девушку в компании друзей и подходит к стойке за бокалом вина. Там он встречает Вонга и говорит, что в будущем хотел бы устроиться на текстильную фабрику. Вонг в курсе его планов, однако считает, что правильнее было бы дождаться возвращения Леви и обсудить это дело вместе. Безусловно, он может рассчитывать на его помощь:
— Мишель сказал, что вы знакомы с инженерным делом, а главное, вы для него как брат.
Чуть позже, в разгар душной июльской ночи Ким обнаруживает Чень Цзин в другом конце гостиной, где она мило беседует с высокопоставленными китайскими сановниками, и, глядя на нее издали, невольно любуется ее совершенной холодной красотой, а вскоре, услышав песню, которая напоминает ему счастливейшие часы, проведенные с твоей мамой, просит прощения у Чарли Вонга и выходит на террасу со стаканом виски в руке, чтобы увидеть с высоты небоскреба бульвар Банд, волшебный город под усеянным звездами небом, пристань и тихую реку, где отражаются неоновые огни, похожие на пестрых светляков. Он чувствует под мышкой знакомую тяжесть оружия, которая напоминает о кровавом прошлом, а также о тайной цели: убить человека, недостойного того, чтобы жить, а уже затем наладить свою собственную жизнь в далеком прекрасном городе; этот последний выстрел навсегда избавит его от привычной тяжести под мышкой, а заодно освободит измученную память. «Отличная возможность», — повторяет он, стараясь себя приободрить. Сжимая в руке ледяной стакан, он облокачивается на парапет роскошной смотровой площадки; он очарован музыкой и ароматом жасмина, на душе легко, он чувствует себя молодым и полным жизни, он рад этому новому повороту судьбы, верит в удачу и кажется себе неотразимым в элегантном смокинге — отличный момент на миг оглянуться назад, на пройденный путь, Ким, наш долгий скорбный путь надежды, усеянный ловушками и переполненный ложью, в конце которого ты, к счастью, вновь встретил старого друга Мишеля Леви; задумавшись, ты понимаеш