— Не могу. Меня шеф искал. Он уже забыл, как я выгляжу, и понятия не имеет, чем я занималась. А для начальства что главнее всего? Чтоб подчиненные работали в поте лица, с энтузиазмом.
— С Виктором Петровичем я договорился, — вдруг объявил Серпантинов. — Не беспокойся.
— Ты знаком с нашим главным редактором?
— Только что познакомился. Я красочно описал ему свои приключения и попросил посоветовать толкового журналиста, который помог бы разобраться в этом деле. Он порекомендовал мне вас, уважаемая Инна Владимировна, как самого опытного, знающего, профессионального…
— Ну ты и хитрюга, — перебила она Серпантинова.
— Горжусь тобой, любимая, — искренне произнес Алексей. — Ты теперь можешь вполне официально ехать со мной, куда я захочу. И все во имя дела. С благословения главного редактора, я похищаю вас.
Инна посмотрела на недочерченные схемы, на сырой план дальнейших действий и махнула на все рукой. Она человек, и ничто человеческое ей не чуждо, хотя это ох как непрофессионально.
Серпантинов светился от гордости.
— Квартира недалеко от твоей работы, — вводил он ее в курс дела, — уютная, с хорошим видом из окна, даже мамочка одобрила.
— Ты успел показать ее Анастасии Назаровне? — с легким оттенком обиды спросила Инна.
Серпантинов замялся. Дернул его черт ляпнуть такое! Ведь он знал, что женщины народ ревнивый. Не первый год живет, мог бы и догадаться. И как теперь выпутываться?
— Правильно сделал, что показал маме. Она женщина мудрая, а я ничего не смыслю в новых квартирах. — Инна постаралась выговорить все искренне. Ведь она действительно не разбиралась в квартирных тонкостях, и Анастасия Назаровна действительно женщина мудрая. Все так, но почему же так мучительно дались эти разумные слова? Инна открывала в себе нечто новое, и это новое было далеко от совершенства. Какие, оказывается, меленькие, первобытные и низменненькие инстинкты дремали в ней до поры до времени.
«Хоть бы не превратиться в мелкую пакостницу», — испугалась Инна.
— Очень хорошо, что ты посоветовался с Анастасией Назаровной, — закрепила Пономаренко победу над собой.
— Я не испортил праздник? — опасливо спросил Алексей.
— Ну что ты, я бесконечно счастлива, что ты так любишь маму… — ляпнула Инна. «Господи, ну куда меня несет? — тут же выругала она себя. — Я ведь не хочу обабиться! Не хочу, а прет из меня такое…»
Серпантинов задумчиво переваривал услышанное. Он даже остановился, хотя до машины осталось несколько шагов, стоял и вертел в руках ключи от зажигания.
— Я осел, — тихо сказал Серпантинов.
«Ты осел, — мысленно согласилась Инна, — и я ослиха, а вместе мы пара ослов». Вслух же принялась успокаивать:
— Глупости, ты все правильно сделал.
Инна подошла к нему и взяла за руку.
— Поехали, очень хочется увидеть твой выбор.
Серпантинов кисло улыбнулся:
— Поехали, надеюсь, ты меня простишь…
Они так увлеклись собственными переживаниями, что не заметили, как сзади к ним подошел молодой человек. Некоторое время он прислушивался к разговору и, наконец, тихо сказал:
— Инна Владимировна, вам придется поехать со мной.
Инна обернулась, увидела незнакомого субъекта, крепче вцепилась в руку Серпантинова и ответила:
— Никуда я с вами не поеду.
— Это очень важно, — настаивал незнакомец.
— Молодой человек, кто вы и что вам нужно? — Серпантинов шагнул вперед, отодвинув Инну себе за спину.
Молодой человек потупил глаза и молчал. К ним подошли еще двое прилично одетых мужчин. На грабителей или бандитов они не были похожи. Инна скорее определила бы их в сотрудники солидного банка.
— Я не могу посредине улицы открывать тайны. Давайте сядем в машину, хотите в вашу, Алексей Вадимович, и поговорим.
— Еще чего! — возмутился Серпантинов. — Или вы называете свои имена, или мы расходимся в разные стороны.
Молодой человек вздохнул.
— Извините, если чем обидел, но у меня больше нет возможности уговаривать вас, — сказал он, быстро полез в карман брюк, извлек оттуда какой-то баллон и уже без всяких разговоров нажал на распылитель. Струя неизвестного газа попала прямо в лицо Алексею. Тот мгновенно свалился без сознания на руки парней.
— Что вы делае… — Инна не успела договорить, получила свою порцию газа и тоже потеряла сознание.
Инна проснулась легко: просто открыла глаза. Поняла, что лежит на спине, почувствовала запах дыма и, повернув голову, увидела недалеко от себя огонек сигареты. Кто-то сидел рядом и курил.
В комнате было темно. Пономаренко полежала несколько минут, понаблюдала, как некто затягивается сигаретой, потом осторожно провела рукой, ощупывая пространство вокруг себя. Очень хотелось найти тяжелую гантель или револьвер с полным барабаном, чтобы резко встать и достать до тлеющей табачной точки гантелью, либо прицельно выстрелить, опять же в сторону сигаретного огонька.
Кроме прохладной простыни, туго натянутой на матрац, рука ничего не нашла. Инна приподняла голову и, схватив подушку за уголок, резко выбросила ее в сторону курящего.
Некто закашлялся. Пономаренко вскочила с кровати и бросилась вон. Куда вон? Безумие. Что делать дальше, она не знала.
С самого начала Инна ошиблась в выборе направления, вместо двери наткнулась на другую кровать, или стул, или стол — в темноте не разберешь — и свалилась на пол.
Зажегся свет.
— Говорил, надо ее связать, — услышала она мужской голос.
— Надо было ей объяснить, куда ты ее везешь! — возразил другой голос, женский.
— Сама же требовала, чтобы я сохранял тайну.
Инна открыла глаза. Поднялась и увидела мужчину и женщину.
Женщину она узнала. Надюнчик, в больничном халате и с подушкой в руках. Оказывается, это она курила у изголовья и это ей достался удар.
— Инна, я хочу поговорить, — обратилась она к Пономаренко.
— Надюнчик, тебя вся милиция ищет! — зачем-то сказала Инна.
— Догадываюсь, поэтому ты здесь.
— Твои преданные друзья могли сообщить мне правду, и я бы поехала добровольно. — Инна обиженно потерла ушибленное колено.
— Артем, оставь нас, — попросила Надежда мужчину.
Тот покорно попятился к двери.
— Постойте, — крикнула Инна, — где Серпантинов?
— Ваш знакомый в смирительной рубашке сидит. Буйный очень.
— Надежда, сначала давайте освободим Серпантинова, — предложила Инна.
Их впустили к Алексею. Спеленатый, как младенец, он лежал, привязанный к кровати, и от бессилия дергал ногами. Инна начала смеяться. Увидев улыбающуюся Инну, Алексей успокоился. А когда развязали, кинулся обниматься.
— Инночка, я так беспокоился! Ты в порядке? — Серпантинов гладил ее, как ребенка, а Инна млела от нежности. Но, глянув нечаянно в сторону Надежды, она увидела в ее глазах откровенную зависть.
— Нас пригласила в гости Надя, — отстранилась Инна. — Довольно экстравагантным способом, но что сделано, то сделано.
— Надежда, а если бы мы коньки от страха отбросили?
— Да я не виновата, это братишка намудрил. Перестарался. Он за меня голову готов положить. — Надя закурила. — Теперь вы можете меня выслушать?
Инна кивнула, а Серпантинову ничего не оставалось, как принять предложение брата-врача отдохнуть в его кабинете.
Надежда глубоко затянулась и стала мерить шагами палату.
— Он тебя любит, — изрекла она на ходу.
Что тут скажешь?
Инна ждала откровений, ей даже показалось, что Надежда сейчас признается во всех убийствах. Вот так побегает-побегает по палате, покурит-покурит, потом остановится, посмотрит на Инну невидящим взглядом и буднично скажет, что она убила Алекса, за то, что он скотина, а потом убила Любунчика, за то, что она много знала, много на себя брала и давно ее доставала. Скажет и изобразит приступ шизофрении. Никто ее отсюда в тюрьму не заберет, наоборот, государство возьмет на себя обязательство лечить ее за свой счет. Надюнчик защищена, и опасаться ей нечего. А облегчить душу, видно, хочется, вот она и пригласила Инну в исповедники. Лучшей кандидатуры не найти.
— Я слушаю тебя, Надя, — нетерпеливо сказала Инна.
— Не могу так жить, не могу! Видишь, как руки дрожат? — Надежда закрыла глаза и вытянула перед собой руки. — Дрожат?
— Дрожат, — согласилась Инна и чуть не прибавила: «Не тяни, не томи, не мучай себя и меня, скажи, что убила Алекса, признайся, что угробила Любунчика, сразу станет спокойнее, глядишь, и руки перестанут дрожать, и ум за разум не будет заскакивать».
— Я на последней грани! Я боюсь сойти с ума. Помоги мне, Инна. — Надежда снова забегала по комнате, чуть ли не по стенкам, как мышь в закрытой наглухо банке.
«Что мне, сутану для исповеди надеть, крестом ее осенить и заголосить: «Покайся, раба Божия, покайся!»
— Наденька, прими успокоительное, — услышали они голос.
Инна оглянулась. Никого, кроме них, в палате не было.
«Может, это я посоветовала и не заметила? — подумала Инна. — Значит, тоже крыша едет. Славненько мы тут с ней заживем».
— Иди к черту, братец! — совсем не удивилась Надежда. — Не помогут мне твои лекарства. Вот кто мне сейчас врач! — Она указала на Пономаренко. — Ты мне поможешь, Инна?
— Ну да, постараюсь.
— Меня подставили! — выпалила Надежда и снова забегала по комнате. — Сволочи! Сволочи! Подлюки!
Она тяжело дышала, как загнанная лошадь, но продолжала ускорять шаг. И вдруг Надежда остановилась, повернулась к Инне, подняла над головой сжатые кулаки и пошла прямо на Инну, потрясая кулаками и выкрикивая: «Сволочи! Сволочи! Сволочи!»
«Да она безумна!» — испугалась Инна.
— Инна Владимировна, стойте и не шевелитесь! — приказал невидимый голос. Очевидно, за палатой наблюдали.
Инне стало спокойнее. «Спасут, ежели чего», — подумала она.
Надежда подошла совсем близко. Вид ее был ужасен: перекошенные судорогой губы, остановившиеся глаза, учащенное дыхание. Инна стояла как вкопанная, и это подействовало на больную женщину благотворно. Надежда вдруг улыбнулась и опустила руки.