Алена подняла лицо к небу, с которого вновь начал сеяться снег.
Вот странность какая: почему, когда идет снег, небо не черное, а особенного, не то белесого, не то мутно-оранжевого оттенка?
Не худо бы сбыться мечте этой смелой...
Но с неба по-прежнему падает белый,
Белый, белейший,Нежный, нежнейший,
Снежный, снежнейший
Снег.
– Скажите, – выбравшись из-под арки, Алена подошла к мачо, который был все еще не в силах поверить в отставку, а потому топтался около двери ресторана, не осмеливаясь, впрочем, войти. – Вы тут машин не видели?
– Видел, как не видеть, – отозвался он угрюмо. – Полно было машин.
– А «БМВ» с тремя восьмерками в номере тут не стоял?
– Такого не наблюдалось, – сообщил охранник. – Минут двадцать вон там, около поворота, простояла «Ауди» не то черная, не то синяя, но номера я не приметил.
«Ауди»? Снова «Ауди»?
Забавно... Впрочем, мало ли «Ауди» на свете? И что в том, что она «минут двадцать простояла» именно около поворота под арку? Это могло значить бесконечно много – и ничего.
– А шофером там был кто – мужчина или женщина?
– Да я внутрь не заглядывал, – пожал плечами охранник.
Да, пожалуй, Валера правильно сделал, что расторг с ними, этими мачами, договор на охрану ресторана!
Не тратя больше времени на пыжа, Алена перебежала дорогу и ткнулась в дверь магазинчика «Горячая еда».
Заперто! Вот те на... Но тут же Алена разглядела листок бумаги с надписью: «Открыто! Звоните!», приклеенный под кнопкой звонка, и нажала на него.
Шансов на то, что Равиль работает и сегодня, не было почти никаких, однако дверь открыл именно он.
– Привет, – проговорила Алена, не веря своим глазам. – Вы что, с утра до вечера тут? Без перерывов и выходных?
– Ну, практически да, – отозвался Равиль, щуря утомленные глаза. – Когда не в институте, то здесь. Это ж моего отца магазин. А отец болеет сейчас. Кому ж работать, как не мне? А вы что тут делаете? Романчик привезли, да? Как здорово!
Эх ты, про обещание-то свое писательница начисто забыла!
– Романчик за мной, – быстро сказала она. – Я здесь неожиданно оказалась. А вы сегодня ничего подозрительного около «Барбариса» не видели?
Увы, нынче сверхценный свидетель ничего полезного не наблюдал. Ни «Ауди», ни какой-либо другой машины он не заметил. Подозрительные личности в поле его зрения не появлялись.
– Ладно, спасибо, – уныло сказала Алена, поняв наконец, что на сей раз ей не повезло. – Только скажите, Равиль, а кем Костя Катков работает в «Том свете»?
Узкие глаза Равиля стали круглыми.
– А Костя Катков вам зачем?!
– Нужен, – исчерпывающе ответила Алена.
– Для сюжета? – таинственно прошептал Равиль. – Для нового детектива?
Да здравствуют поклонники творчества дам-детективщиц!
– Точно! Вы угадали, – скромно кивнула одна из них.
– Нет, Костя вам не подойдет, – авторитетно заявил Равиль. – Он бывший актер, а значит, пьяница, у нас подсобником был, но пил не просыхая, это раз, а во-вторых, он наврал. Ни в какой «Тот свет» он не перешел, а уехал к родственникам в деревню. А вот в какую – не скажу. Потому что не знаю.
Да, вздохнула Алена, облом, и не простой, а Облом Обломович. И вдруг она сообразила, что не задала Равилю самый главный вопрос:
– Скажите, Равиль, а правда, что Костя Катков похож на Алена Делона?
Равиль даже покачнулся.
– Кто? – ахнул он. – Костик на Делона похож? Ну, тогда я – Рутгер Хауэр, копия! Костик такой простенький, что на него два раза подряд ни одна девушка не взглянет. Нет, это не Делон!
Конечно, это был не Делон. Это снова был облом – вернее, уже полный и окончательный Облом Обломович Обломов.
Прекрасная погода. Тихий, тихий снежок, влажный, мягкий воздух, ни ветерка. Тепло – не ниже двух-трех градусов. Он стоял на Откосе над Чкаловской лестницей, глядя во мглу, в которую уходили ступени. Где-то там, в этой мгле, лежала Волга. Он вспомнил ее тихий, медлительный ход, этот мягкий перелив шелковых серебристых волн... До чего хочется сейчас спуститься по ступенькам в эту мглу, которая напоминает туман, сгустившийся над его жизнью, – хочется спуститься по ступенькам, дойти до воды, коснуться ее ладонью...
Ну да, зима ведь. Река скрыта под снегом и льдом.
Он поднял лицо, подставил его осторожным касаниям снежинок, зажмурился, чуть улыбаясь, когда снежинки легким холодком обжигали горячие, утомленные веки. Как хорошо, какое счастье – вот такая зима. Нет свистящего, режущего ветра, мороза нет, который дерет лицо наждаком. Конечно, и здесь, бывает, заморозит, запуржит, оледенит, ошеломит ветром так, что в комок сожмешься, света белого не взвидишь, но почему-то долгие годы он вспоминал именно такую зиму в этом старом городе: тихая, влажная ночная мгла, в которой тонет Волга, и нежные, прохладные прикосновения снежинок к зажмуренным векам.
Он приехал вечерним поездом и города еще толком не видел. Наверное, Нижний изменился, расстроился, преобразился, но какое счастье, что перемены никак не коснулись этой старой площади, на которой стоит памятник великому летчику, а на пьедестале изображена карта его полетов. Когда он был маленький, ему казалось, что какой-то дурак взял да и запустил булыжником в округлый каменный цоколь, и от удара камень покрылся причудливой сеткой трещин. Только потом он узнал, что это, оказывается, карта, – и ужасно удивился. И еще – почему-то ему всегда было жаль, что Чкалов стоит спиной к Волге. С другой стороны, наверное, не слишком-то удобно было бы, если бы он повернулся тылом к городу... и все-таки летчик должен смотреть в заволжские дали, а не на толпу праздно гуляющих горожан.
Сейчас, впрочем, никакой толпы не было, город рано ложился спать, площадь была практически пуста. Надо было и ему уже пойти поискать приюта в одной из близлежащих гостиниц, в «России» или в «Октябрьской», потому что неохота уезжать отсюда, из самого сердца города.
Он неохотно отстранился от настывшего парапета, подобрал сумку, вокруг которой уже намело небольшой сугробик, и пошел по набережной, вглядываясь в знакомые здания. Окна во всех были темны, и это его огорчило, как если бы он встретил старых приятелей, которые не захотели с ним разговаривать и отвернулись от него. Хотя понятно, почему не горел свет: это все офисные здания, ну кто в такую пору будет на работе торчать, огорчаться тут совершенно нечему...
А вот, кстати, о приятелях. Это не они будут от него отворачиваться – это ему придется избегать встреч с людьми из своего прошлого. Нет, оставался один человек, с которым он хотел бы повидаться. Но смысла нет: ничего от этого человека не узнать, старый друг был далек от тех дел, которые когда-то заставили его бежать из родного города под покровом ночи, а потом возвращаться так же тихо, так же тайно, хоронясь от чужих взглядов.
В поезде он просто извелся: казалось, все на него смотрят, все узнают, а он не может вспомнить каких-то старых знакомых.
Чепуха, конечно, все были заняты своими делами, никто на него не пялился, однако он вздохнул более или менее облегченно лишь здесь, на Откосе.
По-хорошему, еще по дороге с вокзала следовало сойти с маршрутки на Маяковке (теперь она называется Рождественкой) и заглянуть в одно местечко. Однако его что-то остановило. И правильно, кстати: из маршрутки увидел, что у входа там собралось несколько машин. Ну да, ведь там теперь ресторан, посетители еще не разъехались, наверное. Ну и отлично, он приедет немного позже, когда никого уж явно не останется, и руки у него будут развязаны.
Нужно поскорей устроиться в гостиницу, а потом спуститься туда, вниз, к...
Скрип шагов за спиной заставил его обернуться так резко, что обгонявшая его молодая парочка испуганно шарахнулась в сторону.
Черт, да с чего он взял, что из-за спины вдруг вынырнет призрак прошлого? Никто не знает о его приезде, никто и вообразить не может, что он вернулся!
Хотя нет. Зря он так. Эти люди сделали все, что могли, только бы выманить его из укрытия. Поэтому он теперь должен ожидать засады в самых неожиданных местах.
И глупо будет идти туда, на Маяковку, ночью. Вот как раз и угодит в нежные лапки тех, кто ждет его приезда. Они убеждены, что выманили его из укрытия, они расставили сети.
Нет, он придет днем, когда Маяковка, то есть Рождественка, переполнена народом, снующим из магазина в магазин, когда есть возможность затеряться в толпе и увидеть со стороны все, что ему нужно знать.
Конечно, одним наружным наблюдением сыт не будешь. Придется сделать пару-тройку звонков, кое-что уточнить. Причем устроить все это надо будет похитрее. Чтобы оставаться незамеченным до тех пор, пока он не разрешит загадку по имени «Алена Дмитриева».
Известная писательница! Какая же она известная – вот он ее, к примеру, не знает. Впрочем, она его не знает тоже, так что они, безусловно, квиты!
Однако им предстоит познакомиться, обязательно и непременно.
Пожалуй, день уйдет на сбор информации, а вот послезавтра...
Ну а пока – устроиться в гостиницу. В какую – в «Россию» или в «Октябрьскую»? В «Октябрьскую» или в «Россию»?
Разницы, по большому счету, никакой. Главное – попросить номер с видом на Волгу.
Метель мироздания намела какие-то очень уж глубокие сугробы в моей жизни, подумала Алена, с трудом продрав глаза после ночных приключений. Голова болела, тело ныло, шея поворачивалась с трудом. Поглядев на себя в зеркало, Алена в первую минуту даже зажмурилась. Еще бы! Веки опухли, лицо оказалось украшено черными кругами, потому что, воротясь домой никакая от усталости, Алена сразу рухнула в постель, забыв даже умыться. Зубы, что характерно, почистила, а тушь смыть забыла. Вот она и потекла – жуткая картина!
Слегка оклемавшись под душем, она потащилась к компьютеру, на ходу прихлебывая кофе. Проверила электронную почту (ничего нового), открыла перечень последних файлов, с которыми работала, посмотрела название одного из них – «Заказной роман», достала из заначки конверт с семью тысячами евро и поворошила их пальцем. Почему-то она не тратила эти деньги и не несла их в банк. Хотя, наверное, следовало бы отнести, сигнализация-то у нее барахлит. Ага! Не забыть позвонить на телефонную станцию и вызвать мастера!