Она уже начала выбираться из своего обжитого сугроба, как вдруг увидела синюю машину марки «Ауди», которая двигалась по улице Медицинской от проспекта Гагарина так медленно, словно человек, сидевший за рулем, присматривался к номерам домов.
В Нижнем Новгороде полным-полно «Ауди», в том числе и темно-синих, и даже по улице Медицинской в то время, пока Алена исполняла свою SMS-серенаду, они проезжали не единожды, однако почему-то при виде именно этой машины с номером, неопрятно залепленным снеговой нашлепкой, у писательницы неровно стукнуло сердце.
«Сейчас проедет – и я пойду домой», – пообещала она себе, еще глубже отступая в сугроб.
Впрочем, водитель, силуэт которого мелькнул за ветровым стеклом, похоже, интересовался только нечетной стороной улицы и на «Газель», притулившуюся на противоположной стороне, даже не глянул. А кстати, почему Алена все время употребляет глаголы в форме мужского рода? Ведь за рулем сидела женщина...
Алена зачем-то стащила перчатку и нервным движением сжала ее в кулаке.
«Ауди» чуть притормозила около красной кирпичной девятиэтажки с номером шестьдесят один и свернула во двор, остановившись именно около того подъезда, в котором находилась квартира Игоря.
Почти не дыша наблюдала Алена, как из машины вышла невысокая худенькая женщина в нутриевом полушубочке, узкой юбке и в полусапожках с острым носиком и на высоком каблуке. Ее темные, сильно мелированные волосы были непокрыты. Запирая машину, она повернулась, и Алена ясно увидела ее лицо с тяжелыми, обвисшими щеками – лицо, в котором было что-то бульдожье.
Бульдожье – и очень знакомое...
Ну конечно! Конечно, знакомое. Ведь именно эту женщину Алена видела в «Хамелеоне», когда разговаривала с Гнатюком.
Маленькая фигурка торопливой, семенящей походкой прошла к подъезду и скрылась в нем.
Алена стиснула руки, которые вдруг так задрожали, что перчатка упала на снег. Подняла ее, отряхнула, ударив о колено, снова натянула на руку – все это совершенно машинально, не соображая, что делает, не отводя взгляда от двери подъезда, словно ожидая, что вот она распахнется – и маленькая женщина, чье появление так взбудоражило Алену, выйдет на улицу, сядет в свою зловещую «Ауди» и уедет прочь, не причинив никакого вреда Игорю.
Да почему, с чего Алена взяла, что этот вред непременно должен быть причинен?! Мало ли «Ауди» на свете? Мало ли женщин с маленькой узкой ножкой? Мало ли сотрудников в «Хамелеоне»? Мало ли жильцов в доме номер тринадцать по улице Медицинской? Может быть, эта некрасивая дама с собачьей мордочкой тут вообще живет?!
С собачьей мордочкой...
Из глубин памяти выплыло бледное, искаженное страхом лицо с курносым носом, напряженными светлыми глазами и стиснутым в ниточку ртом – лицо ночного грабителя, который стоял нагнувшись над Игорем и снимал с его бессильной руки часы. Парень поднял голову, но Алена успела отпрянуть за угол за полсекунды до того мига, как он ее заметил. Тоненькая сумочка с ананасом, висевшая на ее руке, закачалась, зашуршала, и парень окликнул напряженным, ломким от страха голосом: «Кто тут? Моська, ты?»
Моська! Вот именно что на какую-то моську, на собачонку похожа эта неизвестная женщина, которая приехала на синей «Ауди»!
Не слишком ли много пугающих совпадений? А что, если это вовсе не совпадения? Если это она, та самая Моська, которая неведомым образом оказалась в тот вечер в «Барбарисе»? Что, если именно она стреляла в грабителя, не дав ему стать убийцей?
Но тогда получается, что это она спасла жизнь и Игорю, и Алене? Выходит, сейчас нет никакого повода нервно трястись и терзать ни в чем не повинную перчатку – на правую руку надела перчатку с левой руки, тоже мне, лирическая героиня Анны Ахматовой! Вообще, значит, не о чем беспокоиться?
Да и кто тебе сказал, что эта самая Моська пошла именно в квартиру Игоря?!
Никто не сказал. И правильно – вроде бы не о чем тревожиться. Но почему, почему, почему так болит, мечется сердце? Почему тяжко бьет кровь в висках, почему губы похолодели от страха?
Она достала телефон (чертова перчатка мешалась, мешалась, в конце концов Алена сняла и вторую, яростно скомкала обе и отшвырнула куда-то в сугроб... да провались они все вместе и по отдельности!), снова вызвала домашний номер Игоря. Какое-то время не подходили, потом раздался голос мамы:
– Алло? Алло? Да вы проходите, проходите! Алло?
Трубку бросили.
Милостивый боже... Кому она говорит – проходите, эта бедная, добродушная, легковерная женщина, которую Игорь обожает до такой степени, что Алена порою ревнует его к родной матери? Кому она говорит – проходите?!
Известно, кому!
Позвонить? Позвать Игоря к телефону? Сказать...
Нет, он ведь лежит, ему запрещено вставать из-за сотрясения мозга, а слушать какую-то безумную женщину его мама вряд ли станет. Спросит: «Кто вы?» И что Алена ответит? Писательница Дмитриева, страстная обожательница танцевального таланта вашего сына? Или просто так брякнет открытым текстом: его любовница?..
Она даже взвизгнула от ярости, но тут же взяла себя в руки, заметив, что какой-то мужчина в серой куртке прошел мимо, косясь на нее, мягко говоря, с недоумением.
Ну да, торчит взъерошенная дама в сугробе, вся снегом перепачкана, перчатками разбрасывается да еще и визжит, будто ее режут...
Режут, о господи! Какая однообразно-жуткая словесная цепочка нанизывается!
Ага, стоп, не надо дергаться. Есть выход... кажется, есть.
Нашла в справочнике мобильный Жанны, вызвала.
– Алло? Алена, привет, как дела, как настроение?
– Жанна, – с трудом справляясь с онемевшими губами, выговорила Алена, – вы только ни о чем не спрашивайте, ладно? Сделайте, что я прошу. Немедленно позвоните домой Игорю и спросите его маму, кто у него сейчас находится.
Молчание.
Долгое молчание...
Потом голос Жанны – несколько, скажем так, оторопелый:
– Алена, вы сейчас где?
– Я, – всхлипнула несчастная влюбленная, – я на Медицинской. Стою напротив его дома. И я видела, как в подъезд вошла...
Она умолкла, потому что знала: на следующем слове захлебнется рыданиями.
– Кто вошел? – мягко, словно говорила с душевнобольной, спросила Жанна. – Какая-нибудь блондинка? Ну, бросьте! Алена, уверяю вас, я точно знаю, что Игорь совершенно ни с кем не встречается, кроме... ну, вы сами понимаете.
– Она не блондинка! – взвизгнула Алена. – У нее мелированные волосы. Жанна, позвоните, я вас умоляю! Жанна, позвоните!
Щекам стало как-то... холодно и мокро.
А, ну, понятно, почему. Слезы даже мех воротника замочили, что ж говорить о щеках!
– Тише, тише! – Голос Жанны стал перепуганным. – Тише, Алена, ну конечно, я позвоню. Поговорю с мамой Игоря, а потом сразу вас наберу, ладненько?
– Жанна, скорей... – выдохнула Алена из последних сил и отключилась.
Смешно. Смешно! И глупо. Но если правду говорят, что любящее сердце – вещун...
О господи, какой кошмар – так любить! Как же ты въехала в это, разумная, насмешливая, высокомерная, хладнокровная писательница Дмитриева? Как ты позволила скрутить себя до такой степени?!
А если он тебя бросит... нет, сослагательное наклонение здесь ни при чем – когда он тебя бросит, ты что, с собой кончать будешь? Ты же этого не переживешь, безумная!
Да ладно, это еще не сейчас случится. И вообще, пусть бросает, лишь бы... лишь бы остался жив после встречи с Моськой!
Она посмотрела на мобильник. Как долго не звонит Жанна! Поднесла телефончик к уху. Нет, не звучат вожделенные птичьи трели.
В конце улицы показалась машина «Скорой помощи». Алена обмерла. А вдруг это за ней? Вдруг Жанна позвонила в 03 и попросила забрать из сугроба на углу Медицинской одну сумасшедшую писательницу?!
Нет, Жанна не знает, что она в сугробе.
«Скорая» медленно проехала мимо.
Телефон молчал.
«Так. Считаю до ста, а потом просто иду к Игорю домой. Плевать на позор. Плевать на его маму... То есть нет, на маму, конечно, не плевать, что я такое несу, да он мне в жизни не простит, если я плюну на его маму, спаси меня господи от такой глупости... Телефон зазвенел!»
– Алло! Алло, Жанна!!!
– Алена, тише, не волнуйтесь, все в порядке с вашим сокровищем. О господи, да возьмите себя в руки! Эта женщина – майор милиции, понятно вам?
– Кто-о? – проблеяла Алена, вынужденная вцепиться в грязный «газелий» бок, чтобы не рухнуть от изумления.
– Дед Пихто! – рявкнула Жанна. – Майор милиции Омелина Галина Николаевна! Я специально заставила Анну Сергеевну посмотреть ее служебное удостоверение!
– А кто такая Анна Сергеевна? – опять закричала Алена.
– Вы что, совсем спятили?! – завопила и Жанна. – Это маму Игоря так зовут, вы что, не знаете?
– Забыла, – упавшим голосом пробормотала Алена. – Я забыла. Забыла. Я совсем забыла. Забы...
– Алена! – прошипела Жанна. – Прекратите истерику! Еще раз повторяю: Анна Сергеевна посмотрела служебное удостоверение этой дамы. Она майор милиции и ей лет на пятнадцать больше, чем вам.
– А разве в служебных удостоверениях пишут год рождения? – снова напряглась Алена.
– Не пишут, – с интонациями сиделки из психушки ответила Жанна. – Но так сказала Анна Сергеевна. И добавила шепотом, что она страшна как смертный грех и ужасно неприятная. Так что волноваться вообще не о чем. Ясно?
– Ясно... – сквозь слезы выдохнула писательница.
– Не будете?
– Не буду...
– Алена, идите домой, а? – ласково попросила Жанна. – Уверяю вас, что с вашим сокровищем ничего не случится. Обещаете уйти?
– Обещаю, – насморочным голосом сказала Алена, простилась с подругой (с подругой, с подругой, теперь нет никаких сомнений!) и нажала на сброс – чтобы через секунду, всхлипнув, набрать новый номер.
Нехорошо врать, конечно, но она пока не может покинуть свой наблюдательный пост. Майор милиции... отлично, однако майор, генерал, да хоть фельдмаршал – а что она, эта милиционерша Омелина, делала в «Хамелеоне» рядом с Гнатюком? С Гномом! И почему у нее темно-синяя «Ауди» – совершенно как та, которая побывала около «Барбариса» в ночь нападения на Игоря и в ночь всемирного потопа? Нет, вопросы еще оставались, вопросов было много, и ответить на них мог только один человек из знакомых Алены Дмитриевой...