Козак поднял свой бокал.
– За дружеские отношения…
Он знал, что грузины просто так не пьют, надо сказать что-то. Наука грузинского тоста иностранцу непостижима.
Вино было удивительно тонким и совсем не кислым.
– Отличное вино.
– Скажу, чтобы дали тебе в дорогу с собой. Думаю, ты еще не забыл наши традиции.
– Не забыл. Так почему мне не надо лететь в Украину?
Дато был мрачен как туча.
– Послушай, друг, я не хочу, чтобы об этом разговоре знали.
Американец сделал знак – рот на замке.
– Я воевал в Украине. Мои люди там воевали.
– Как контрактники? – не понял Козак.
– Нет. Нас направило правительство. Мы получили приказ, который должны были выполнить. Я потерял несколько человек там.
Вот так-так. Об этом известно не было. Грузинская армия принимала участие в войне на территории Украины?!
– …Я видел своими глазами тех людей, которые там воевали. Видел тех, кого мы должны были называть друзьями. Это звери, друг. Они врывались в города… они грабили, насиловали, расстреливали. Нет предела тем мерзостям, которые я там видел. Они воевали с русскими, как и мы, но с кем бы ты ни воевал, ты должен оставаться человеком. Я был в Афганистане и могу сравнивать. Те, кто там воевал – украинские националисты, бандеровцы, – они хуже талибов. Намного хуже.
– И наше правительство их поддерживало, – мрачно сказал Козак.
– Это не первая ошибка вашего правительства, друг. Мы живем вместе, бок о бок, многие сотни лет. Все знаем друг о друге. А вы не знаете ничего. Есть достойные враги. Русские пришли на мою землю с войной, но они не грабили, не насиловали, не расстреливали грузин, не издевались над мирными. Может быть, нам когда-нибудь удастся помириться… Если не мы, так наши дети, внуки помирятся. Но после того, что я видел в Украине… я не представляю, как после этого мириться. Если бы такое сделали с моим народом, как то, что они сделали с русскими… я бы взял кинжал и пошел их резать. По одному. Меня убили бы, конечно, но за кровь я бы взял кровью. И с процентами.
– Ты сам снайпер, верно?
– Да.
– Что скажешь о них? Там были снайперы?
Грузин задумался.
– Были, конечно. Но немного. Среди них мало хороших стрелков, и у них почти не было хороших винтовок, да. В основном использовали «СВД», очень старые. Потому что у них не было ничего другого.
– Ты сам какое оружие использовал?
– Тоже «СВД». Мы не должны были выделяться.
– Понятно. А снайперы на полтинниках у них были? Что-то можешь про них сказать?
– Ты имеешь в виду «барретт-фифти»?
– Что-то в этом роде.
Грузин снова с сожалением посмотрел на бокал.
– Кстати, были. Но не в украинской армии, в основном в ополчении. Ополченцы захватили старые оружейные склады, им досталось много оружия времен второй мировой. В том числе винтовки, которые использовали как противотанковые. Калибр четырнадцать и пять, он очень распространенный у нас, потому что под него предусмотрен пулемет БТР, бронированного транспортного средства. Легко достать патроны, а со снабжением сам знаешь, как бывает. Потом часть этих винтовок досталась украинским… гвардейцам, их использовали в некоторых местах, например, в битве за Донецкий аэропорт. С обеих сторон. Русские дали ополченцам свои новые винтовки, двенадцать и семь, а украинцы потом закупили… ваши «барретты». Да, таких винтовок было немало. Но сказать, что из них стреляли снайперы… скорее, это выделенные стрелки, которые должны были останавливать транспортные средства и пробивать стены домов и построек. На дальность они не стреляли.
– Останавливать транспортные средства?
– Да, друг. У украинцев не было защищенных машин, как в Афганистане, только старая бронетехника. «Барретт» может остановить БТР и даже БМП, если бить в борт. Я не говорю про машину, а украинцы, друг, часто использовали банковские микроавтобусы и даже обычные маршрутки. Такая винтовка вскрывала их как консервную банку.
– Банковские микроавтобусы?
– Ну, да. Другого-то не было.
– То есть… получается, у пророссийских сил были опытные стрелки, умеющие стрелять из крупнокалиберных винтовок по движущимся машинам.
– Конечно, были, – уверенно заявил Дато, – и немало.
– С какой дальности они стреляли?
– По-разному. Триста-четыреста метров обычно. На этих винтовках чаще всего не было прицелов, понимаешь?
Так и есть.
– Как это?
– У этих винтовок очень большая отдача, – начал объяснять грузин, – раньше они использовались против танков. Танков Германии, мы воевали с ними, когда был СССР. Там не нужна была дальность, там нужны были мощные бронебойные патроны, чтобы пробить танковую броню или повредить гусеницу танка. Потому на этих винтовках не было прицела и даже места, чтобы поставить прицел, не было. Понимаешь? Потом они начали приваривать кронштейн русского образца и ставить прицелы. Иногда малой кратности – три и пять, он разработан русскими еще семьдесят лет назад, но до сих пор выпускается, он такой прочный, что русские использовали его в пушках. И я слышал о снайперах, которые использовали белорусские двенадцатикратные прицелы в стальном корпусе, закупленные волонтерами из России. Вот это было довольно опасно…
– Ты сам видел эти винтовки?
– Да, ведь иногда они попадали к украинцам как трофеи. Украинцы использовали, по крайней мере, одну такую винтовку при защите Донецкого аэропорта и были очень довольны ею. Потому что, если идет легкая бронетехника, по ней надо стрелять из здания. Но если стрелять из «РПГ-7», ты сгоришь сам, потому что из помещения стрелять нельзя. А из та-кой винтовки можно. Да и боезапас ей доставлять проще.
– Ясно. А кого ты знаешь из украинских снайперов, которые пользовались этой винтовкой?
Грузин прищурился.
– Зачем ты спрашиваешь, друг? Почему тебя интересуют эти снайперы?
Козак понимал, что не должен был говорить это. Но решил сказать. Он знал, что у грузин принята культура открытости между друзьями, и если он будет лгать или скрывать что-то, будет только хуже.
– Мы задержали человека в аэропорту. Он оказался украинцем и сказал, что имеет какую-то важную информацию. Мы повезли его в штаб-квартиру на бронированной машине ФБР. Но по пути нас расстреляли с путепровода. Это был снайпер.
– С крупнокалиберной винтовкой?
– Да, двенадцать и семь. Примерно с двухсот пятидесяти ярдов по движущейся цели. Он стрелял в машину – стекло буквально вырвало пулей. Мой напарник погиб.
– Сожалею, – сказал грузин, – надо выпить в честь погибшего.
– А как же полиция?
– Плевать. Уважение к мертвым важнее.
Они разлили вино. Молча выпили.
– Теперь я пытаюсь понять, что произошло и кто за это ответственен. Понимаешь, почему мне нужны координаты украинских снайперов. Тех, кого ты знаешь и с кем ты работал. Кто, по-твоему, мог бы это сделать.
– Ты думаешь, что снайпером мог быть украинец?
– Я ничего не думаю, – сказал Козак, – я работаю в ФБР сейчас. У нас есть преступления и есть версии. Пока я должен проверить именно эту.
Грузин достал телефон, порылся в нем.
– Я не знаю, кто еще жив… кто-то погиб во время наступления русских, кто-то сбежал. Вот, записывай. Охрименко Юрий…
Из Тбилиси в Днепропетровск летал старенький аэробус. Когда они заходили на посадку в аэропорту, Козаку показалось, что он вот-вот грохнется… неприятное такое чувство, и непонятно, почему оно появилось. Но он подавил его в себе…
Аэропорт Днепропетровска был небольшим, он и близко не был сопоставим с такими монстрами, как JFK или Хитроу. Скорее это был аэропорт небольшого, на сто с чем-то тысяч, городка, который внезапно стал чем-то большим, чем он был на самом деле. Движение было очень интенсивным, самолеты взлетали, садились, снова взлетали. Едва выйдя на трап, Козак заметил знакомый высокий хвостовой плавник. «С-130»…
Трап передвигался на пикапе «Форд» сорокалетней давности, а вместо аэропортового автобуса был полуприцеп для пассажиров, который был прицеплен к обычному грузовику. Здание аэровокзала было небольшим и явно не рассчитанным на большое количество пассажиров, ожидающих стыковочного рейса.
Едва они зашли, он увидел молодого парня, который ожидал его с большой табличкой «КОЗАК». На руке у него была желто-синяя повязка, которая означала и синдром Дауна, и флаг Украины[26].
Козак подошел к нему.
– Габриэль Козак.
– Отлично, – обрадовался парень, – это все ваши вещи?
Он говорил по-английски с каким-то странным, тягучим акцентом.
– Да.
– Отлично. – Он протянул Козаку точно такую же повязку. – Повяжите это на руку, пожалуйста.
– Зачем?
– Это солидарность с народом Украины. Поможет пройти таможню быстрее.
Козак решил, что вреда от этого не будет, хотя в правилах поведения агента ФБР был пункт о полной аполитичности и нежелательности высказывания солидарности с кем-либо или чем-либо во время работы.
– Отлично. Идем.
Они пошли к таможенному терминалу. От Козака не укрылось то, как смотрели на них пассажиры, когда они шли к зеленому коридору. Вообще, еще в самолете, где было немало украинцев, он заметил, что люди устали и сильно озлоблены.
Таможенник посмотрел на паспорт Козака.
– Украинец? – спросил он по-русски.
– Да, – ответил по-русски же парень, – украинская диаспора, США.
Таможенник обрадовался, протянул руку. Козак вежливо пожал ее. На вещи даже не смотрели, можно было гранатомет пронести.
Они вышли из здания, перед ним было полно машин такси, и все сильно походило на Балканы. Со своим, конечно, колоритом – весь фасад в сине-желтом, на некоторых машинах тоже ленточки…
Парень подвел его к старой машине какой-то европейской марки. В США знали «Мерседес», «БМВ» и «Фольксваген» – и все.
– Как ваше имя? – спросил Козак, устраиваясь впереди.
– Валдис. Я из Литвы, работаю в посольстве. Еще год, и у меня будет грин-кард, понимаете?