– Допомогай!
Худой паренек в замызганной, закопченной, но явно дорогой и теплой куртке с готовностью подставил руку. На щите они понесли пораненного побратима вниз…
Первичный пункт «медичной допомоги» был развернут в холле гостиницы «Украина», саму гостиницу не зачищали по одной простой причине – просто не до того было. Командования особо никакого не было просто потому, что и троица, и комендант Майдана Парубий вчера дрыснули домой. Троица вообще без причин, Парубий вроде как был «ранен в руку» и уехал на больничку. Были признаки того, что с зэком уже договорились о местах в правительстве, распределении квот в Раде, возврату к Конституции 2004, и теперь Майдан просто сливали в унитаз. Но Майдан не так просто было слить в унитаз – вот об этом те, кто договаривался и на Банковой, и в Раде, пока не соображали.
Потом, правда, сольют…
Раненого на щите втащили в холл отеля, тут крови было столько, что… Нет, нельзя сказать, что кровь была по всему полу разлита. Но ее мазки, жирные красные мазки, были то тут, то там. Суетящиеся люди с красными крестами и без, наступая на нее, просто кровь уже не замечали…
– Сюда! Сюда!
Сдали пораненного и побежали назад. Никто не отдавал им никакого приказа – да и почти никто в то утро приказов не отдавал. Побежали просто потому, что там, где за алюминиевыми щитами укрываются от пуль снайперов, где дым ест глаза, а голос со сцены Майдана доносится отдаленным эхом, может быть, нужна будет помощь. И каждый готов был встать на место пораненного или убитого побратима. Потому что верили: еще шаг, еще два, и будет перемога. О длине пути тогда не знал никто…
Парнишка посмотрел по сторонам, в надежде увидеть ее, но не увидел. Побежал на выход… навстречу еще кого-то тащили – и тут столкнулся с пацанами из своей сотни.
– Мурзик!
– Ты чего тут?
– Пораненного помогал тащить.
– А… мы на снайперов пошли.
– На снайперов?
Эта дикость… ее нельзя было описать словами и вряд ли получится понять тем, кто не был там. Идти на снайперов – значит, идти на вооруженных и готовых убивать людей. На людей, у которых явно должно быть прикрытие и которые тренированы убивать. И они шли на них – часто вообще ни с чем, иногда – палка, шлем, часто самодельный бронежилет. Потом скажут, что на Майдане собралось первое поколение независимой Украины, поколение без «непотрибного совкового багажу у голови». В чем заключалось это «отсутствие багажа в голове»? В том, что ты идешь на снайпера с голыми руками? В том, что ты веришь, что снайпер не посмеет в тебя стрелять? Или что твоя смерть что-то изменит в голове политика, который научился пьянствовать, хапать и б…ствовать еще в комсомоле, потом из верного ленинца перекрасился в пересичного украинца и вместо портрета Ленина портрет Шевченко повесил и на площади памятник Шевченко поставил вместо памятника Ленину? Или что снайпер украинец и ты украинец, и поэтому…
Бог весть. Наверное, и я не смогу объяснить[60].
Но они шли. Шли на снайперов с голыми руками.
– Так, ко мне!
«Афган» был одним из «афганской палатки», которая на Майдане была.
Там собрались люди, которые прошли Афганистан. Совки, можно сказать. Многим довелось участвовать и в других вооруженных конфликтах. Все они отчетливо понимали, что происходит, – начался разгон Майдана, милиции выдано боевое оружие, и можно ждать чего угодно. Кровавого чего угодно. Озверевшему от трех месяцев холода, голода, океана ненависти, бутылок с зажигательной смесью срочнику выдай автомат, и он пойдет и покрошит всех. Просто ради того, чтобы все это закончилось и можно было вернуться в казармы. Может, они на это и рассчитывали – три месяца мариновали «Беркут» и вэвэшников, чтобы разозлить и довести до той черты, когда каждый сможет взять автомат и бить очередями по толпе.
Еще хуже будет, если придут войска. Возможно, не свои. Кое-кто уже тогда понимал, что при победе Майдана Россия будет поставлена перед выбором: либо просто утереться, либо… А Путин не Ельцин, и он утираться не будет…
Прошла команда блокировать здания, где находятся снайперы. Уже чистили Украинский дом, откуда, вероятно, были выстрелы. Но скорее всего, снайперы дальше, на охране правительственного квартала.
«Афган» понимал, что будет кровь. И что первыми лягут вот эти пацаны, которые просто не видели, как выглядит застреленный в голову человек, и которые не воспринимают слово «смерть». Поэтому он решил, перед тем как идти на зачистку, услать своих пацанов, которые были в сотне, куда подальше. Сделать это можно было только одним способом – дать им задание.
– Слушать сюда…
…
– Телефоны все зарядили?
– Так.
– Выдвигаетесь на Грушевского, всем роем. Ведете себя как гражданские, никаких палок, ничего. Рассредотачиваетесь – из расчета, чтобы просматривать всю улицу до Кабмина сколько получится. Ваша задача – зафиксировать снайперов, если получится. Вы – разведчики. Звоните, если что, снимайте на телефон. Если попытаются затримать – уклоняйтесь, бегите к стадиону. Партизан не разыгрывать. Все понятно?
– Зробымо, – ответил за всех один из пацанов.
– Тогда – пошли, живо!
– Слава Украине!
– Героям слава!
Улица Грушевского была перекрыта баррикадами у памятника Валерию Лобановскому, там шли жестокие столкновения все время, особо жестокими они были вчера, когда «Беркут» предпринял попытку прорыва. Но никакого жесткого блокирования территории Майдана не было, можно было обойти через парк у стадиона «Динамо». Там вообще-то была титушня, но пройти можно было. Царил полный бардак.
Они рассредоточились, потому что группа из пяти человек запросто могла привлечь внимание титушек, а поодиночке мало ли кто идет.
Славик решил идти не по парку. Он перелез через ограду, обойдя баррикады, и перебежал дорогу. Там был очень интересный Музейный переулок, он был как бы ответвление от Грушевского, треугольной формы, очень небольшой. Внутри этого треугольника было только одно здание – Национальный художественный музей. Но на него выходили тылом еще несколько зданий, и самое главное – именно в этот переулок можно было выйти и с Украинского дома (Институтская, 1), и с клуба Кабмина (Институтская, 7), и со здания Нацбанка (Институтская, 9 и 9 А), и даже с самого Кабмина (Грушевского, 12/2), если не хочешь светиться на Грушевского. Дело в том, что между Институтской и Грушевского существовал незастроенный пятачок территории, который был лучшим путем отступления снайперов. Туда можно было загнать одну, две, три машины, погрузиться и уйти. Уйти по Грушевского или даже через парк, мимо стадиона…
Он осторожно выглянул в переулок и увидел стоящий «Лэндкруизер» с украинскими номерами и грузящихся в него людей. С громоздким снаряжением. Один был в черной шапке. Моментально похолодевшими руками достал телефон – он позволял снимать, просто выставив телефон из-за угла, самому не высовываясь. Поставил на запись видео и начал снимать. Снимал секунд двадцать, пока сзади не схватили…
Они оба узнали друг друга.
– Александр…
– Откуда у тебя эта куртка?
– Отец дал.
– Где он?
– Я не знаю.
– Где он?! Какого черта ты тут делаешь?!
– А вы…
– Отвечай на вопрос!
Первый выстрел ударил рядом с ними, подняв фонтанчик мерзлой земли. Человек, которого Славик знал как лучшего друга отца и офицера СБУ, резко развернулся, выхватывая пистолет. Славик успел увидеть стрелка – в черной куртке с капюшоном он стоял за оградой Мариинского парка. Потом пули достали их, и они полетели на землю.
Славик пришел в себя вечером в какой-то больнице.
Он был ранен дважды, но оба раза не тяжело. Оба раза в руку. Его перевязали и укололи антибиотик…
Он попытался бежать, но обнаружил, что больница это странная – с охраной и решетками на окнах.
Офицер, который его спас, пришел только на третий день. Присел на кровати, положил рядом мобильник. Тихо спросил:
– Где твой отец?
– Не знаю.
– Куртку отец дал?
– Да.
– Когда?
– Еще в январе.
– Теперь понятно, почему тебя не убили.
???
– На куртке есть наклейка. Она означает «свой».
Видимо, на лице Славика отразилось недоверие, поэтому – эсбэушник показал снимок куртки – днем, и ночью, в инфракрасном.
На самом деле метка действительно была. Мы заказывали куртки небольшой партией и конкретно для себя, и фирма сделала нам отдельную, специально под нас, метку. Куртка была не армейская – для зимы, для охоты, для рыбалки…
– И что?! – с какой-то агрессией спросил Славик.
– Да ничего. Ты ведь не видел, что там, у машин снимал, верно?
…
– На, посмотри. – Эсбэушник достал еще фотокарточку.
Фотокарточка выпала из враз ослабевшей руки.
Папа… Как же так, папа…
Берег Днепра.
5 июля 2019 года.
Продолжение
Значит, вот как…
Ну…
Знаете, тут можно целую мелодраму придумать в мексиканско-бразильском стиле. И ты поверил… типа такое. Но я-то в Украине жил. И знал… хорошо знал ведь тот бред, который тут годами происходил.
Мы ведь к этому долго шли. Последовательно. Шли к братоубийственной бойне. К гражданской войне, когда возможно все – в том числе и сын на отца. То плакат: узнала, что внук голосовал за Регионы – переписала хату на кота[61]. То во время оранжевой революции появлялись заметки, что люди разводились из-за того, что один голосовал за Ищенко, а другой за Осиповича… проскакивали откровения, мол, как я могу в постель с врагом ложиться. Понимаете, с врагом. В своей семье. Я не знаю, были ли в те уже далекие и кажущиеся нереальными годы люди, которые осознавали, чем все может кончиться. Которые оценивали накал противостояния в Киеве и понимали, что речь идет уже не о политическом противостоянии, а о глубочайшем расколке общества, выходящем далеко за рамки предвыборной кампании и выборов. В девятом многие пошли на избирательные участки, ведомые жаждой реванша. И получили свой реванш. В четырнадцатом жаждой реванша были одержимы уже другие, но пошли не на избирательный участок, а на Майдан. И свой реванш тоже получили.