…Когда мечтаешь, чтобы ночь прошла поскорее, она тянется бесконечно; когда подгоняешь время, оно растягивается, как резина, минуты ощутимо превращаются в часы. Игорь, ворочаясь в темноте, каждый раз убеждался в этом, когда зажигал лампочку… А тут ещё Виталий вздумал куда-то пропасть!..
Утро наступило неожиданно, когда Игорь потерял уже всякую надежду его дождаться. Проснувшись, он убедился, что опаздывает. Полетела зарядка, полетел завтрак, Игорь умудрился порезаться даже электрической бритвой…
В прокуратуре Игоря ждали Савельев и помощник прокурора Кучанский, изящный, загорелый, чёрные брови вразлёт, весёлые карие глаза на тонком лице. Игорю он чем-то напоминал Виталия, хотя был смугл, черноволос и лет на десять старше.
С Кучанским было легко и приятно работать. Он понимал все с полуслова, незаметно подсказывал, как-то совсем необидно возражал или не соглашался и радовался удаче другого.
- Великолепно вы Носова прижали, - сказал Кучанский. - Это, знаете, высший пилотаж. Но… - он задумчиво стряхнул пепел с сигареты, - он психологически сломался все-таки быстрее, чем можно было ожидать. Не находите?
- Нахожу, - кивнул Игорь. - И тут есть одна мысль. Носов ведь связан ещё и с Анашиным, и с Булавкиным. Эта цепочка тоже ведёт к Лучинину.
- Тут вы спешите, - заметил Савельев. - Лучинин два раза приезжал рыбачить к Анашину. О Лучинине, видимо, что-то хотел сообщить вам Булавкин. Это ещё не цепочка.
- Но присмотреться необходимо, - мягко возразил Кучанский. - Советую все же не разбрасываться. Вторая цепочка пока гипотетична, а вот первая вполне реальна. Она все объясняет, вплоть до гибели Лучинина.
- Видимо, да, - не очень уверенно согласился Игорь.
Кучанский засмеялся.
- Вам сейчас нельзя сомневаться! - энергично воскликнул он. - Вы вышли на финишную прямую. Как вы теперь собираетесь действовать?
- У меня вот какой план. Глядите.
К одиннадцати часам Игорь все-таки успел вернуться в горотдел. И почти вслед за ним пришла Филатова.
- Да, - сказала она враждебно. - Ухаживал. Руку и сердце предлагал. Он даже к родителям моим ездил, их уговаривал.
- У вас было с ним объяснение?
- Было…
- И что же?
- Он сказал… что я его все-таки полюблю. Отвратительный человек.
Игорь помолчал. Ему было неловко расспрашивать её о таких вещах.
- Вы меня извините, что приходится…
- Я понимаю, - перебила она. - Спрашивайте.
- Он знал о ваших… о вашем отношении к Лучинину?
- Наверное… Во всяком случае, догадывался.
- Это его не остановило?
- Его? Нет. Это не такой человек. Он мягкий и вежливый только с виду. И умеет притворяться. Я же вам говорила.
- А он с вами не говорил о Лучинине?
- Никогда.
- Но, вероятно, ревновал?
- Наверное… Да, конечно, ревновал. Я однажды поймала его взгляд, когда он смотрел на Женю…
Глаза её вдруг наполнились слезами, и она поспешно закусила губу.
- Он писал вам когда-нибудь?
- Да…
- У вас сохранились эти письма?
- Что вы!.. - она удивлённо подняла на него глаза.
- Да, конечно, - смутился Игорь. - Простите. И последний вопрос: он вам говорил что-нибудь о планах на будущее?
- О, у него были самые широкие планы, - Филатова слабо усмехнулась. - Он очень честолюбив. Хотя… Но я вам уже сказала, что он умеет притворяться.
- Ну, тогда ещё один вопрос: вы знаете кого-нибудь из его знакомых вне завода?
Филатова задумалась, перебирая тонкими пальцами косынку, лежавшую на коленях.
- Да, - сказала она, наконец, и посмотрела на Игоря. - Он мне говорил о том самом человеке. Они друзья.
- Он не говорил, где они познакомились?
- Кажется, они когда-то вместе учились.
- Этого не может быть! - воскликнул Игорь, но тут же, усмехнувшись, добавил: - Впрочем, в жизни все бывает.
- Да, - тихо повторила Таня. - В жизни все бывает.
Потом она ушла.
А через несколько минут в кабинет постучала Анна Николаевна Бурашникова, маленькая, очень полная, в круглых очках, тёмные, с сильной проседью волосы были аккуратно собраны в пучок. На руке у неё висела большая потёртая сумка, тонкий ремешок глубоко вдавился в пухлую складку у локтя. Круглое лицо Бурашниковой светилось такой очевидной застенчивой добротой, что могло показаться простоватым, если бы не мудрый, терпеливый взгляд светлых, чуть выцветших глаз из-под очков.
Знакомство с ней произошло быстро, не успела ещё Бурашникова усесться возле стола, взгромоздив на колени свою сумку и вытереть мокрым, зажатым в кулак платком бисеринки пота со лба.
- Заходил, как же, - ответила она на вопрос Игоря. - И наряды смотрел.
- А из бухгалтерии выносил?
- Чего греха таить - выносил. «Хочу, - говорит, - досконально все изучить». Я ему говорю: «Не положено». А он мне: «Сделайте, мол, исключение. Надо подготовиться. Из Москвы комиссия едет». Ну, что ты будешь делать? И чего ему надо? Бухгалтерия его не касается. А Валентина Григорьевича, как на грех, не было, болел он. При нем бы не осмелился.
- Вы и другим позволяете в нарядах рыться?
- Ни, ни. Это уж кто так, понахальнее. И то на моих глазах, - она смущённо улыбнулась. - Никак авторитет не внушу. Все «тётя Аня» да «тётя Аня». Что с ними поделаешь? Но чтобы что пропало, такого не было.
- До первого случая, оказывается, тётя Аня, - усмехнулся Игорь.
Ему было легко, и просто беседовать с ней, особенно после того тягостного, душу вымотавшего разговора, какой был с Филатовой. Что ж, горе есть горе, никуда от него не денешься, ничем не отгородишься, даже если это чужое горе. Впрочем, Игорь уже привык делить с людьми их горе - такая работа. Что тут поделаешь? А не взвесишь чужое горе на своих плечах, не ощутишь его непомерной горечи, тоски и гнева, что тебе делать тогда на такой работе, какой из тебя прок? И горе Филатовой это теперь и его, Игоря, горе: ведь погиб хороший, нужный всем человек.
Тень пробежала по лицу Игоря, он невольно нахмурился, прогоняя эти, не ко времени возникшие мысли. И видно, Бурашникова заметила, перехватила что-то из них. Она тяжело вздохнула и вытерла платком лицо, будто смывая с него неуместную сейчас, добрую свою улыбку. И толстое лицо её стало сразу напряжённым и задумчиво-скорбным. Она, видно, тоже сейчас вспомнила Лучинина, Игорь готов был поклясться в этом. И он сразу ощутил, что лёгкость и приятность ушли из разговора, вернее, ушла видимость этого, которая появилась было вначале.
- Если надо, так и подпишусь, - вздохнула Бурашникова. - Никто больше взять их не мог, кроме него. Это точно.
- Но это ещё не все, Анна Николаевна.
Игорь достал зеленую папку из прокуратуры и стал листать страницы допросов. Сейчас в этой папке были собраны все протоколы - и те, что были у Роговицына, и те, что передал Раскатов в первый день по приезде Игоря и Виталия в Окладинск.
Наконец Игорь нашёл то, что искал, и, пробежав глазами исписанную страницу, сказал:
- Вы говорили, Анна Николаевна, что видели Лучинина в тот самый вечер. И что шёл он не один.
Бурашникова скорбно кивнула головой.
- Видела, как же. Темно, правда, уже было.
- Как видели, близко?
- Ближе некуда. Мимо забора моего прошли.
- Кто же с ним был?
- Вот не знаю я того человека.
- А если увидите, то узнаете?
- Ой, милый, не скажу. Память у меня только нацифры и документы. Их, ночью разбуди, вспомню. А на личность, ну прямо, никуда. Ей-богу, никуда, - огорчённо повторила она и, словно желая утешить Игоря, добавила: - А насчёт того, точно вам говорю: никто больше взять их не мог. Я так вчера и Валентину Григорьевичу сказала, когда он меня конф… конф… как уж он объявил, не помню. В общем, секретно спрашивал, по душам. Вам одному и велел про то сказать.
- Это очень важно, Анна Николаевна, - кивнул Игорь.
Потом ушла и Бурашникова.
А вскоре на её месте уже сидел, перекинув ногу на ногу и упёршись острым локтерл в колено, худой, усатый Симаков. Поминутно сдувая пепел с сигареты на ковёр и от волнения не замечая этого, он говорил:
- Я, так-эдак, прямо скажу: уважения к нему нету.
Чуть раскосые глаза его в упор смотрели на Игоря, а брови, сходившиеся как бы под углом, придавали этому взгляду какое-то укоризненное выражение.
- …Я пока людям говорю: помогать, мол, надо, так-эдак, - продолжал Симаков. - Но сам все больше вижу: не тому помогаем. Носов во где у нас у всех, - Симаков похлопал себя по шее. - А он чего делает? Мы вот поглядим, поглядим да на партбюро его вытащим, так-эдак.
«Добрый мужик, - подумал вдруг Игорь, - И справедливый. И умница. И все это чувствуют. Потому, наверное, и любят. Но ещё и характер».
- С Носовым ясно, - сказал он. - А вот Анашин откуда взялся?
- Это человек незнакомый, - покачал головой Симаков. - Но уже себя нахалом показывает.
- Кто ж его на завод принял? Ведь судимость у него.
- Ну и что? - Симаков укоризненно взглянул из-под, треугольника бровей. - Вон у нас Валерка Гончаров. Тоже судимость есть. А как вкалывает? На красной доске висит, так-эдак. Никто ему старое и не поминает. И пусть кто попробует!
- Это все верно, - покачал головой Игорь. - Только вы меня не поняли. С судимостью ведь не очень охотно принимают. Нам же самим нажимать приходится. А туг - раз и готово. Почему?
- Э, милый. Всяко, так-эдак, бывает. Кто ж его знал, что он за человек?
- Может, кто и знал. Я вас попрошу, Иван Спиридонович, поинтересуйтесь, как Анашина приняли, у кого он был. А то мне это не с руки. Лишний разговор пойдёт.
- Можно, чего ж.
Они простились. Игорь проводил его вниз и спросил у дежурного:
- Томилии не звонил?
- Никак нет, товарищ капитан, - ответил тот, поднимаясь.
Игорь досадливо кивнул.
Он не мог подавить растущего беспокойства.
- Вас товарищ подполковник просил зайти, - добавил дежурный.
Игорь стал подниматься по лестнице.
С Раскатовым они пошли обедать.