— Мне действительно неизвестно. Кто это сделал?
Вопрос доконал Харта. Он мог допустить: его подозревают, он мог допустить: с ним хотят расправиться, — но допустить, что его считают дураком, было выше его сил.
— Слушаю вас, — сухо проговорил Харт.
«Как бы то ни было, мне не выбраться живым из этой истории. — Харт по-настоящему разозлился. Когда его охватывала такая злость, его ничто не пугало. — Хорошо, господа, предположим, вы принял# решение покончить со мной, но я не Уиллер и не Гурвиц, я так просто не дамся, не надейтесь. Не для того я выбиваю двенадцать из двенадцати, чтобы лишить себя удовольствия попортить несколько чиновных шкур, наживших геморрой в нашей теплой компании. Даже сейчас, несмотря на то что ваши компетентные мальчики обшарили меня с ног до головы, остаются способы сделать больно двум-трем рафинированным хлюстам, вроде того, которого сейчас отослали из комнаты. Я тоже профессионал, тоже кое-чему научился за эти годы. Помню войну, помню, как ребята погибали в восемнадцать, двадцать, двадцать пять, а мне без малого шесть десятков, — грех жаловаться, хотелось бы, конечно, подольше покоптить мир, повторения не будет — это ясно, но себя дешево не уступлю, да и миссис Уайтлоу, если на то пошло. Вот такая программа, джентльмены!»
Сэр Генри поднялся, сделал несколько шагов и непринужденно оперся о металлическую раму. Серебристая полоса стала как бы его продолжением по вертикали вверх, подчеркнув неправдоподобно прямую линию пробора седовласого стареющего мужчины.
— То, что случилось с вашими коллегами — Барнсом и
Розенталем, — ужасно, но они никогда не были особенно ценны для нас. Другое дело вы. Непростительно даже предполагать вашу нелояльность, я с негодованием отметаю такое предположение. Отметаю на корню. Потому что знаю вас десятки лет и верю безоговорочно. Но другие, кто выше меня, те, кто призван беречь интересы компании, могут сомневаться. и они сомневаются. Я сделал все, чтобы рассеять их сомнения, но вы же знаете, чем искреннее в чем-то убеждаешь руководство, тем подозрительнее оно относится к вашим аргументам…
— Извините, сэр. Это краткий курс управленческой этики? Или я чего-то недопонял?
— Недопоняли, — обрезал сэр Генри, и Харту стало ясно, что перед ним вовсе не старый, мягкосердечный, бескорыстно опекающий молодость джентльмен, а сильный, жестокий человек, который из всех способов жизненной игры выбрал единственно, на его взгляд, верный — игру за себя. — Главного недопоняли. — Сэр Генри еле сдерживался. — Если вам и есть на' кого надеяться здесь, то исключительно на меня. Короче, чтобы кончить всю эту дребедень с подозрениями, вам надо пройти проверку на детекторе, и мы никогда больше не вернемся к этой печальной теме.
«Вот оно что! Проверка на детекторе. Я никого не предавал, я только борюсь за свою жизнь, может, я не так молод, у меня иногда жмет за грудиной, покалывает под левой лопаткой и отдает в челюсть, меня изрядно помотали в последнее время, но чего-чего, а самообладания пока еще не занимать. Если я сиживал за турелью пулемета на высоте, которую и ангелы боятся посещать, а внизу — да где там внизу? не было ни низа, ни верха, ничего — лишь дикий грохот, вонь и гарь, если я прошел через такое и уцелел, то бояться чего-либо в жизни смешно до коликов».
— Как хотите, — устало ответил Харт.
— Вот и хорошо, — подхватил сэр Генри, — эмоцпи — пустая штука. — Он нажал на кнопку и сказал, как будто в пустоту: — Маллиген, зайдите.
Вошел Маллиген, как и предполагал Харт с пустыми руками и неприязненно поглядел в его сторону. «Сволочь! Он еще на меня смотрит волком, сопля», — пронеслось у Харта. Молодой сотрудник застыл в ожидании распоряжений.
— Маллиген, мы обсудили с мистером Хартом все, что необходимо. Он согласился с моими доводами. Вы узнали, все готово?
— Да, сэр!
«Ишь, какой бравый парень, ему и в голову не приходит, что через десяток-другой лет его самого потащат на детектор или на что-нибудь похлеще, до чего додумается к тому времени славное человечество». Харт вытащил платок, отер лоб и шею.
— Какая жара, — участливо сообщил сэр Генри, что означало на самом деле: не нужно волноваться, приятель, чему быть — того не миновать.
«Посмотрел бы я на тебя, мудрец, если бы нам пришлось поменяться местами!» Харт аккуратно сложил платок и вежливо ответил:
— Жуткая жара!
Он вспомнил расплавленный асфальт на дорогах графства, вспученные животы коров, запах крови на фермах… Рассказать бы об этом саркастически улыбающемуся джентльмену, который взирает на жизнь черт знает с какого этажа. Впрочем, нет, им никогда не понять друг друга. Харт покосился на пропитавшийся потом воротник своей рубашки и повторил:
— _ Жуткая жара!
— Проводите мистера Харта. — Сэр Генри дружелюбно улыбнулся, сомкнул ладони и, вытянув обе руки вперед и вверх, потряс ими, как делают чемпионы на пьедесталах почета.
Когда Харт и Маллиген вышли из комнаты, сэр Генри снова нажал на небольшом Застольном пульте какую-то кнопку, в которых он, судя по всему, недурно разбирался, и проговорил:
— Сейчас приведут. Проверьте его по тому перечню вопросов, что я прислал раньше. Ну что ж, что не стандартные? Как-нибудь разберетесь. Раскиньте мозгами.
Харт послушно шел за Маллигеном, они спускались и поднимались на лифтах, шли длинными коридорами, несколько раз Маллиген показывал какие-то пропуска. Если бы Харту понадобилось сейчас вернуться одному, он ни за что не нашел бы дорогу.
Наконец, они оказались в глухом коридоре, сквозь мутно-серый, как будто предрассветный полумрак которого кое-где пробивалось свечение красных лампочек. Маллиген толкнул одну из дверей, над ней тускло мерцал матовый баллон. Вбшли в пустую комнату. Вдоль светло-зеленой стены стоял небольшой диван. Напротив белела дверь. Она открылась, и на пороге показался юркий мужчина средних лет, с усами и в рубашке с закатанными рукавами, — Харт почему-то сразу окрестил его «лжесвидетель» Маллиген протя нул бумажку. «Лжесвидетель» пробежал ее, тщательно сложил, спрятал в нагрудный карман и высоким голосом скомандовал Харту:
— Проходите.
Маллиген остался. Харт прошел за провожатым в не большой тамбур, куда выходили три двери. «Лжесвидетель» своим ключом открыл среднюю — в помещение с низким потолком и мощным кондиционером: после духоты коридо ров Харт поежился.
По периметру потолка светились люминесцентные трубки. В центре громоздилось сооружение-, напоминающее стол, в разные стороны от него ветвились кабели и провода, на полу валялись исписанные самописцами бумажные ленты.
— Можете вымыться, — «лжесвидетель» махнул направо, — там раздевалка и душ.
Через несколько минут Харт вышел из раздевалки сел на маленький белый, стульчик.
В комнате трое — наверное, техники — склонились над приборами и тихо переговаривались, не обратив на Харта ни малейшего внимания. Один из них давно взвинченным тоном сказал:
— Все равно разведусь! Пускай все летит к дьяволу Не могу больше.
— Не заводись! Та или другая — никакой разницы. Все они одинаковы, — ответил второй.
Дальше Харт уже не пытался следить, кто что говорит и бездумно фиксировал фразы.
— Обидно столько времени истратить на…
— Не жалей, что-нибудь подвернется.
— Заявила: «Я вышвырну тебя на улицу голым!» А если бы ты видел, как жрала, ну — землечерпалка…
— Ха-ха! Кому она нужна? Они все нужны кому-то при муже. А мужа нет, так, побаловаться — пожалуйста, и не больше
— На что-нибудь жалуетесь?
Харт не сразу понял, что вопрос' предназначен ему.
— На что-нибудь жалуетесь? — с нажимом и легким раздражением повторил усатый «лжесвидетель».
— Нет. — Харт посмотрел ему прямо в лицо, подумал и добавил: — Иногда скачет давление. Не часто.
Тот открыл тетрадь, что-то записал, потом вставил листок бумаги в пишущую машинку и застрочил, как из пулемета. Харт прикрыл глаза.
Машинка-пулемет… Чего он так строчит, усатый? Неужели дурацкие шланги и кабели помогут им влезть в человеческую душу? Детектор лжи! Но он-то никому не лжет. Он жалеет о гибели однополчан, жалеет милую миссис Уайтлоу и ее дочку и, чего там крутить, жалеет себя. Перед вылетом из Роктауна он сидел на берегу небольшого озера, и у его ног плавали утки: взрослая серая и целый выводок маленьких утят. Он смотрел на них, удивлялся, и было чему. Всего каких-нибудь триста лет назад ситуация казалась бы невероятной: вечно голодный человек, охотник, и его жертвы мирно проводят время друг с другом. Сейчас это так естественно, утки всего лишь часть природы, а не объект для охоты. Человек научился обходиться, не убивая их. Может, он научится обходиться, не убивая себе подобных? Не сразу, так хоть через сто или двести лет…
«Правда, — неожиданно подумал Харт, — и сейчас некоторые кретины охотятся с подсадными утками…» И будто выбило какую-то пробку из сознания — все стало ясным. Отвратительно ясным: их троица — подсадные утки. Богач Моуди был исключен из нее. Возможно, он и летал на разведчике, который действительно разбрасывал листовки. Но они трое — его прикрыли. Ненужный приезд джипа с водителем-японцем. Их подставили. Потом провели на мякине. И накололи, как жучков, на иголочку. Заложили их души чужим деньгам.
— Б-б… — проблеял Харт. Бешеная ярость овладела им. Подонки! Гнусные подонки!
— Сядьте в кресло, — усатый указал на кресло, опутанное проводами.
Харт выполнил — просьбу-команду с каким-то садистским удовольствием.
Один из техников подобрал бумажные ленты с пола и запихнул их в урну с цифровым замком. Другой заправил чистые ленты в три выходных устройства и проверил самописцы. «Лжесвидетель» опоясал Харту грудь гофрированным резиновым шлангом диаметром около двух дюймов.
— Не жмет?
— Нет, — выдохнул Харт.
Потом усач прикрепил к его ноге манжету, обошел кресло — Харт почувствовал дыхание на затылке, — проверил, хорошо ли закреплен шланг на спине:
— Бобби, дайте мне…
Не успел усач сформулировать просьбу, как сумрачный Бобби, наверное, тот, кто решил разводиться во что бы то