Как любил он, оторвавшись от постылой работы, незаметно прокрасться, встать на пороге ее комнаты и несколько секунд просто глядеть на Алену — склоняющуюся над вязаньем или шьющую себе юбчонку из его старых брюк или читающую какую-нибудь ерунду, следить, как она с бессмысленной живостью водит глазами по строчкам шитья или книги. И, насладившись видом ее лица с милой родинкой на подбородке, так же тихо, на цыпочках уйти к себе, за свой пулемет, на котором он насобачился печатать (двумя указательными пальцами) с бешеной скоростью профессиональной машинистки…
Осенью семьдесят первого года врач по женским болезням осмотрев Алену, заявила:
— Голубушка! Пора заводить ребенка.
Алексей не очень настойчиво, но долго уговаривал ее. И не меняя невинного и милого выражения лица с родинкой на подбородке, Алена наконец резко ответила:
— Не хочу, чтобы у меня было тело в морщинах!
Больше они к этому разговору не возвращались.
Алена появилась в квартире, чтобы забрать очередную партию вещей. Алексей уже страшился ее — не хотел видеть, сидел в своей комнате и ждал, когда она уйдет. Прошло полчаса, час, полтора. В ее комнате было тихо. И Алексей решился: подошел к двери, отворил ее.
Алена крепко спала на своем стареньком диванчике, повернувшись лицом к стенке.
Алексей подошел ближе, наклонился: она улыбалась во сне, кротко и безмятежно, словно хотела сказать: «Вот наконец я и дома. Как я счастлива!» Он постоял, услышал телефон и на цыпочках побежал к себе.
Ну, конечно, Царева.
— Алена у вас? — спросила она без всяких околичностей.
— Давно ушла… — тотчас ответил он.
— Неправда! Борис мне сейчас звонил. Он ждал ее у вашего дома два часа.
— Ничего не понимаю, — удивился Алексей, наклеив на лицо одну из своих лучших китайских улыбок. И боковым зрением увидел, что Алена стоит в дверях и слушает его.
Механическим движением передал ей трубку.
— Я сейчас еду к тебе, — сказала Алена.
Алексей показал на себя.
— С Алешей… — добавила она и тут же бросила трубку на рычаг: — Борис уже там!
— Вот и хорошо! — бодро отозвался Алексей. — Надо же мне познакомиться наконец с человеком, который отнимает тебя.
— Я еще ничего не решила… — медленно произнесла Алена. — Ничего…
Когда они вышли к метро, она, поколебавшись, сказала:
— Нет… нет… я в Дегунино… Ты сам лучше с ним поговори… Я вас… боюсь.
И они разъехались, поезд с гулом ушел, унося ее в противоположный туннель.
Поднимаясь в лифте, Алексей все гадал, как выглядит Борис: красив, худощав, темноволос. И не угадал. Борис совершенно не походил на тех, кто мог нравиться Алене. Среднего роста, даже с животиком, но плотный, широкоплечий, самоуверенный. Небольшие зеленоватые глазки остро смотрели через стекла модных очков. На кухонном столе стояла открытая бутылка «Кокура».
Поздоровавшись с Царевой и подавая Борису руку, Алексей сказал:
— Мой любимый напиток в Коктебеле. Массандра? Конечно! Я даже стихи сочинил в честь этого вина: «Такова моя натура — жить не может без «кокура»…» И еще: «Что нам клей и политура, дайте лучше нам «кокура»…»
— Вот вы какой? — не то удивляясь, не то огорчаясь, сказал Борис. Его верхняя губа не закрывала неправильные зубы. — Впрочем, от Алены я о вас знаю все…
— А я о вас ничего не знаю, — ответил Алексей.
Царева, выпив изрядную рюмицу, деликатно вышла.
— Что же мы будем делать? — спросил Борис.
— Увы, мне остается ждать, — бодро сказал Алексей. — Знаете, есть такие стихи: «И нам, кроме ждать, ничего не осталось…»
— Стихов я знаю мало, — серьезно ответил Борис. — А вот зачем вы так вцепились в Алену, не понимаю. Она вас не любила и не любит, а любит меня. Разве это нормально — ждать возвращения женщины, которая вас не любит?
— А разве нормально, что любящая женщина говорит вам, что она до сих пор ничего не решила? — вопросом на вопрос отозвался Алексей.
— Вы правы… — Борис повел длинноватым носом, точно принюхиваясь. — Она держит и меня и вас. Но ведь до вашего развода осталось совсем немного — месяц… Тогда все и решится!
— Что ж, подождем развода. — Алексей хотел выдержать бодрый тон. — Пусть будет так, как будет.
Появилась Царева, стрельнула черными глазищами:
— Ну как, мужья, договорились до чего-нибудь? Я ведь тоже имею право на Алену. Считаю себя почти третьим мужем. Как-никак, она жила у меня месяц…
Алексей, все время изучавший Бориса, подметил, что тот остался недоволен этой репликой, хоть и постарался прибрать лицо.
— У каждого свои сроки, — усмехнулся Алексей. — У меня тринадцать лет, у вас — месяц. А у Бориса и того меньше…
— Дело не в количестве, а в качестве, — отпарировал Борис, явно желая уколоть Алексея. — Мы живем с Аленой душа в душу.
Алексей неслышно застонал, но миролюбиво ответил:
— Фейерверки обычно быстро гаснут и оставляют только кучку пепла. И ничего больше.
— То, что кажется вам фейерверком, просто нормальная семья. Нормальные отношения между мужем и женой, — понесся Борис.
— Но вы еще не муж, а она не жена, — поднялся Алексей.
«Для первого раза хватит. А то еще не выдержишь, ляпнешь что-то лишнее и уж тогда проиграешь…»
Они вышли вместе. Борис предложил подвезти его на «Жигулях», белых «Жигулях», уже знакомых Алексею.
— Лично мне вы симпатичны, — сказал Борис, высаживая его у метро «Аэропорт». — Мне очень жаль, что так получилось… Искренне говорю.
— Что делать! — в тон ему отозвался Алексей. — Что делать!
Домой он не пошел, а завернул в чебуречную, где пахло прогорклым маслом, несвежим мясом, пережаренным луком. Все столики были заняты, лишь один, в глубине, под зонтом табачного дыма укрывал одинокого посетителя.
Алексей попросил разрешения присесть. Седой мужчина с резкими морщинами загорелого лица кивнул. Слово за слово завязался разговор. Сосед предложил стакан сухого вина — пока принесут заказ.
— Черт знает, что попадает женщине под хвост. Живет-живет, а потом как взбрыкнула — и не поймать… — вздохнул Алексей, рассказывая незнакомцу об Алене. — Я, кажется, ее на руках носил.
— Надо носить то, что под силу, — потушил «Беломор» сосед. — Но успокойся. Она к тебе вернется.
— Вернется? — недоверчиво переспросил Алексей, заказывая бутылку вина. — Вы так считаете?
— Знаю, — уверенно ответил сосед.
Они выпили еще по стакану. Алексей потыкал вилкой чебурек. Еда не лезла в глотку.
— И когда же это произойдет?
— Могу ответить точно. Сколько ей сейчас?
— Тридцать три…
— Последний шанс… Все правильно. А вернется она года через три.
Алена разбудила его внезапным телефонным звонком рано утром. В голове плавали чаинки сна. Он едва разбирал, что она ему говорила, но вдруг словно о стекло порезался.
— Алеша! Увези меня. Куда хочешь. Только поскорей!
— Ты где? — со странной пустотой в душе спросил он.
— Я в Дегунино. Приезжай за мной. Сейчас я тебе дам точный адрес…
Он о чем-то говорил с шофером, улыбался ему, поддакивал и сам рассказывал, — но все шло, как на автопилоте. И одновременно сильно и чисто работавшее сознание листало перед ним книгу его переживаний — за этот год.
Такси повернуло к новому кварталу, который Алексей узнал по описаниям Алены. И в который раз, бессмысленно глядя на пелену дождя, с которым тщетно боролись механические дворники, он поймал себя на чувстве: будто он — не совсем он, а только часть (и не главная), что главное где-то над ним и вне его — в этом бездонном небе, откуда сыплется и сыплется вода, в этом уже по-осеннему резком ветерке или даже еще дальше, среди скрытых сейчас облаками кротких и прекрасных звезд.
— Кажется, здесь, — сказал шофер, подвозя его к подъезду.
И Алексей, озираясь, думал о том, что вот оно, место, где Алена прожила два счастливых месяца и откуда почему-то спешит уехать. Почему? Он, чувствуя легкую тошноту, поднялся на десятый этаж, позвонил в новенькую дверь. Алена открыла ему почти тотчас, словно видела, что он уже здесь. Проходя коридорчиком, он вынужден был придержаться за стену. В маленькой кухне, на столе, среди неприбранной посуды, консервных банок увидел знакомые темно-красные рюмки, и х рюмки с остатками вина.
Алена быстро собирала вещи в полупустой комнате, где матрац был брошен прямо на пол, а в углу, около проигрывателя лежали блоки американских сигарет. Алексей в который раз поймал себя на том, что и страдает искренне, и еще подыгрывает этому страданию, словно рассчитывает на какого-то, неизвестного ему зрителя.
Из комнаты Алена перешла в обширную лоджию и снова заставила его пережить подступившую тошноту, когда снимала сушившиеся полотняные простыни с такой знакомой двойной каймой.
Они почти не разговаривали: молча Алексей принял узлы и снес под сыпавшим дождем к машине, затем поднялся еще и еще раз. «Да, много успела Алена перетаскать в этот улей… — подумал он, завершая эвакуацию. — Только куда увезти ее? На юг? Да, на юг!..»
Тимохин отговаривал его от этой затеи:
— Вот увидишь, она все равно к нему вернется. Сейчас ты для нее — растопка. Костер стал гаснуть, надо подбросить дровишек, возбудить Бориса…
— Но я не могу ей отказать… — лепетал Алексей в телефонную трубку.
Все было готово к отъезду — они летели в Сочи.
Вспоминая затем месяц, прожитый с Аленой, Алексей не мог восстановить никаких подробностей — все слилось в одно напряженное ожидание: а что будет дальше? потом? Он видел, что и Алена живет на взведенных нервах, ночами пишет какие-то длинные письма, и напрасно пытался превратить этот месяц в праздник, состоящий из морских прогулок, обедов в ресторанах, походов в кино. Чувствовал, что Алена загипнотизирована, что она едва владеет собой, все время думает о Борисе.
— Он силен, как бык, и все давил на меня. Я потеряла волю…
— Как неуправляемая овца! — бросил Алексей, исходя злобой.
Они сидели высоко над городом, в сочинском ресторане «Старая мельница». В темном и прохладном зале было пусто. Низкорослые дубы подступали к самому окну. А в разрыве зелени, сливаясь с небом, сплошной голубой стеной стояло море.