Раньше первые пять километров не представляли большой опасности. Так близко к Острову засад не случалось. Но с недавних пор всё изменилось, и теперь надо быть начеку везде.
Ближайшие районы прежнего Петербурга Остров объявил своим «санитарным поясом». Там не разрешалось жить, не разрешалось промышлять. Конечно, контролировать все эти сотни квадратных километров было нереально. Но эти районы просматривались с крыш Острова в бинокль или снайперский прицел. А ещё иногда пролетал дрон. Каким-то образом Мозг поддерживал штук пять коптеров в рабочем состоянии. И у Кауфмана было несколько летающих единиц.
И самое главное: сюда регулярно совершались рейды наёмников. Всех подозрительных ловили и доставляли в город, а всех захваченных с оружием вешали на столбах на месте. Их тела обычно долго не висели – в сыром климате быстро портились, птицы довершали начатое, и вот уже труп шлёпался на старый тротуар.
Для предупреждения на столбах висели угрожающие таблички с черепом и костями.
За этим кордоном начинались дикие районы, где могли встретиться любые разбойники разной степени отмороженности. Некоторые из них специально охотились на «питеров».
Коренных жителей Питера – точнее, острова, поскольку в других районах мегаполиса никто не жил, кроме горстки кочующих старателей, – обитатели окрестных деревень называли не питерцами, а питерами. Иногда и с буквой «д» в серединке.
Обычные оборвыши, оседлые, в заболоченном городе не жили. Они обитали уже за пределами старого Петербурга, там, где раньше были дачные посёлки. Но дачи здесь – совсем не то, что у них в Сибири.
Деревни эти Сашка представлял застроенными деревянными утлыми домишками, но, когда ему случилось побывать там, он увидел, что на самом деле люди жили в нормальных кирпичных коттеджах. Правда, основательно «убитых» и запущенных. Сами внешние домов из кирпича и дерева почти не строили, находили пригодные, немножко ремонтировали и жили в них. Жилья вокруг было больше, чем людей.
Нельзя сказать, что Остров постоянно враждовал с ними. С некоторыми существовали более-менее стабильные отношения. Одно время ближайшие сёла даже покупали энергию у Острова – прокидывался длинный провод на столбах. Но это прекратилось ещё во времена бригадирства Самореза, позапрошлого главаря всех северных оборвышей, который провод лично обрезал и сагитировал дикарей на большое восстание. А после окончания открытого противостояния чинить не стали, потому что Остров повысил расценки – и просто нечем стало платить за энергию.
Саморезом царька, первым взявшего титул «Большой бригадир», звали не потому, что он, впадая в психоз, резал себя бритвой, а потому, что любил вкручивать саморезы пленным в тело с помощью электрического шуруповёрта. Мог до сорока штук вогнать, и только потом – последний в голову. Говорили, что некоторые ещё какое-то время жили с одним шурупом в мозгу, но после второго не выживал никто. Когда он сдох, убитый своими подельниками, на Острове был настоящий праздник, запускали фейерверки.
Но даже в этих договорных поселениях, которые исправно платили за пользование построенными Островом дорогами, где находилось несколько латифундий с приказчиками-островитянами… даже тут, куда регулярно заходили патрули… любой житель Острова (а опознавать их местные умели!). оказавшийся тут один, а не в составе вооружённого отряда, был в постоянной опасности.
Островитян не любили. Это мягко сказано. Могли похитить для выкупа. А то и просто зарезать, как свинью. И, как поговаривали шёпотом, пустить на котлеты.
Если в деревнях людоеды были всё-таки исключением, то про кочующие бригады рассказывали всякое. Мол, те из них, которые не боятся идти в поход за тысячу километров зимой, часто брали с собой «консервы». На случай, если не сумеют никого на месте поймать. «Все, кто пожил в Городе, – как говядина. А кто живёт там постоянно – как свинина». Такая у материковых якобы поговорка.
С этой вроде бы «мирной» стороны иногда из-за Поребрика прилетали пули. Пару раз – снаряды, выпущенные из старого миномёта. И всё чаще в последнее время – самодельные, набитые порохом «хлопушки», то есть ракеты из стальных трубок, которые ещё никого не убили, но вызвали несколько пожаров и просто держали жителей Острова в напряжении.
Нельзя сказать, что островитяне были холёные и образованные, как прежние люди. Даже на Острове никто не жил, «как раньше». Находящиеся на вершине пирамиды – к этому приближались. Но их было не больше двухсот человек. Середнячки, среди которых находились и бойцы разношёрстных отрядов, имели чуть больше комфорта, чем «наружные». Они хотя бы могли есть почти досыта. И пить.
Различия в облике питерских пролов и запоребриковых оборвышей (запоребрышей) всё же были. Последние обычно выглядели более тощими, грязными и оборванными, оправдывая своё название. Для Саши это, впрочем, откровением не было – так выглядели люди во всём известном ему мире за исключением, пожалуй, Сибирской державы… да и то не всей. И ещё нескольких главных городов Орды.
Те же, кто находился в Питере ещё ниже пролов, у подножья пирамиды, или даже в её подземельях, – пеоны, закупы или холопы, – жили не лучше обитающих за периметром. А может, и хуже. У последних была пусть иллюзорная, но свобода… до встречи с первой бандой в плохом настроении. А контролировать и монетизировать труд холопов в городе умели ещё лучше, чем снаружи. Но всё равно большинству островитян внешние завидовали чёрной завистью.
Поэтому и существовал Поребрик. Не будь его, Остров уже утонул бы в море тех, кто кланялся ему для вида, но за спиной желал смерти.
Даже Туз не стал бы утверждать, что периметр непроницаем. Александр же знал по опыту, что он проходим в обе стороны для одиночек, достаточно отмороженных, чтобы плыть ночью на лодке. Или даже вплавь, если силён, в мутной холодной воде среди мусора, рискуя попасть в луч прожектора, всплывая лишь несколько раз, чтоб глотнуть воздуха. Если лодку после усиления мер безопасности провести без разрешения стало трудно, то пловцов полностью остановить было нереально. Хотя многие из них и оказывались на дне.
Но всё равно в «особые периоды» (видимо, когда агенты доносили о концентрации сил вольных бригадиров) наёмники забирали плавсредства у населения, а у тех, кто не хотел сдавать, – лодки и даже плоты просто уничтожали. Потому что массовое прибытие армады москитного флота, даже вёсельного, безлунной ночью, стало бы для магнатов настоящим кошмаром.
Но полноценный штурм не давал провести Поребрик. А ещё он отпугивал чужаков, внушал им, что город не будет легкой добычей.
Если бы кто-то посмотрел из космоса, то увидел бы чёткую границу между этими зонами по наличию электрического освещения. Остров в ночи, наверное, светился почти как раньше: Променад с казино, окна жилых домов и даже огни на крышах и фасадах. Иллюминацию иногда усиливали по праздникам.
Но за его пределами была чернильная первобытная ночь. Летом она была краткой, а зимой… не каждый заблудившийся чужак мог дожить до утра.
Оборону Острова отряды держали сообща, держа выделенные участки по периметру владений их магнатов. Смежные зоны патрулировались по очереди. Рейды на материк тоже делались по очереди, и очень редко – совместно.
Они выехали за пределы Старого Питера. Следуя агентурным данным, отряд «миротворцев» на шести машинах двигался на северо-запад. Туда, где вдоль залива тянулась нитка относительно населённых земель. С этими деревнями, которые раньше были пригородами или курортными и дачными поселками Северной столицы погибшей страны, у Острова были или «особые» отношения, или хотя бы контакты. Сюда можно было добраться с Васильевского по морю, поэтому местные слишком не зарывались, да и зависели они от него. Восточнее же начинались совсем дикие края, потому что там не было нормальных водных путей, а дороги были немногим лучше, чем где-нибудь на Урале. Но там и плотность населения была куда ниже. Хотя те места не затапливало в наводнения, как Питер и другие приморские земли. Но море – это рыба, а рыба – это жизнь. Более надёжный источник пищи, чем поля и охота. До войны, как говорили, тут всё было в садах и огородах, но теперь климат стал хуже, и с одного урожая просто не выживешь.
Но именно оттуда, из этих бесплодных земель, которые тянулись до самых Северных морей и до неведомой Финляндии, – постоянно приходили новые бригадиры с такими смешными для цивилизованного уха именами… но такие грозные и для своих, и для того, на кого они решали «наехать». А ещё где-то жили «чукчи», вспомнил Младший. И ещё мог жить кто угодно. Почти вся карта даже ближайших областей была сплошным белым пятном.
Дорога стала хуже, но проходимый автомобиль шёл ровно, почти без тряски. Какая-то мысль, как муха, давно кружилась у Саши в голове.
«Чёрт, записка для Анжелы!».
Забыл. Но пить боржоми было поздно… Хотя он и не знал, откуда это выражение.
В какой-то момент парень слегка отвлёкся, ушёл в себя с открытыми глазами, продолжая поддерживать связь с реальностью и смотреть в окно, где были только многоэтажные дома в обрамлении разросшейся и подходившей к самой дороге зелени.
Только так и можно было спать в дороге, иначе растрясли бы и дали по ушам за такой проступок. Но он не спал. Он вспоминал.
«Вот вам и блэкджек… Всё рухнуло, дядя Женя. Не только для тебя, но и для всех, кто пошёл в этот поход. Потому что нельзя садиться играть с шулером. Вы несколько раз победили, потому что пришла удачная карта. И надо было на этом уходить. Прятаться, копить силы, что угодно… Но вас подтолкнули к тому, чтобы остаться за столиком и снова поставить на кон. Всё. И вы закономерно проиграли. Даже если карты не были крапленые, и игра была по-своему честной. Просто профессионал, как я знаю теперь, бьёт любителя… на длинном отрезке… в итоге победа остаётся за ним. Всегда. Но тогда я этого не знал».
Теперь, после своих скитаний и за годы жизни в Питере Александр Данилов-младший понял железную правоту этой мысли. Побеждает умение и число. Но тогда он был гораздо моложе и глупее и верил, что можно победить, имя в запасе одну ярость и ощущение своей правоты.