— Они не регистрируют тех, кто приезжает и уезжает? — спросила Рейни, идя рядом с Куинси.
— Нет. Однако все водители должны предъявлять пропуска. Часовые могут потребовать у них права и спросить, куда они едут.
— Как выглядит пропуск?
Кэплан указал на белую пластиковую карточку, свисавшую с воротника блузки Рейни.
— Похож на нее, только цвета разные. Есть голубые, белые, желтые. Каждый цвет означает определенный уровень проверки. Желтая — пропуск несопровождаемого гостя, имеющего свободный проезд. Есть также карточки «сопровождаемого гостя»: это означает, что его не впустят обратно на базу без сопровождения определенного лица. Такая вот система.
Рейни опустила глаза.
— На мой взгляд, довольно простая. Не мог ли кто-то похитить карточку?
— Выдача и возврат пропусков регистрируются. И поверьте, полиция ФБР тщательно ведет их учет. У всех нас было бы неспокойно на душе, если бы карточку мог украсть посторонний.
— Я просто спросила, — пояснила Рейни. Кэплан сердито посмотрел на нее. Видимо, их предыдущий разговор задел его самолюбие.
— Пропуск украсть нельзя. Просто так на базу не войти. Черт возьми, к таким вещам мы относимся очень серьезно. Знаете, очевидно, вы правы. Убийца, видимо, кто-то из своих. И это чрезвычайно удручает меня, хоть и не знаю почему. Будь все так называемые хорошие парни действительно хорошими, у меня не было бы работы, верно?
— Нельзя сказать, что эта мысль ободряет, — заметила Рейни.
— Мэм, хуже этой мысли быть не может. — Кэплан взглянул на Куинси. — Знаете, я подумал… Поскольку изнасилование не было и оружием послужил наркотик, не следует ли нам искать убийцу и среди женщин?
— Нет, — ответил Куинси.
— Но ведь именно женщины убивают преимущественно ядом. Отсутствие изнасилования беспокоит меня. Мужчины не убивают женщину смертельной дозой наркотика только затем чтобы бросить ее труп в лесу. Мужчины — сексуальные хищники. А вы видели, как эта девушка была одета?
Куинси остановился.
— На жертве, — заговорил он, — была короткая юбка, что вполне обычно для этого времени года. Предполагать, что определенная манера одеваться побуждает к сексуальному насилию…
— Я этого не говорил! — перебил его Кэплан.
— Для хищников тут мотив не секс, — продолжал Куинси, словно не слыша его. — Могущество. Многие серийные убийцы не были сексуальными садистами. Например, Берковиц был, так сказать, чистым стрелком. Выбирал жертвы, подходил к их машине, расстреливал парочку и скрывался. Качинский довольствовался тем, что убивал и калечил с дальнего расстояния. Совсем недавно белтуэйские снайперы держали в страхе почти все Восточное побережье, стреляя по жертвам из багажника своей машины. Убийство совершается не ради секса. Ради могущества. И в данном контексте наркотики вполне объяснимы, так как представляют собой оружие контроля.
— Кроме того, — заговорила Рейни, — женщина не сможет пронести труп полмили по лесу. Такой силы у нас нет.
Они вышли из относительной прохлады леса, и солнце тут же сразило их палящим зноем, над мощеной дорогой колыхалось жаркое марево.
— Господи Боже! — воскликнул Кэплан. — А ведь еще даже не наступил полдень.
— День будет жарким, — заметил Куинси. — Плевать на академию, буду ходить в шортах, — заявила Куинси.
— И последнее. — Кэплан поднял руку. — Это следует знать вам обоим.
Рейни остановилась и раздраженно вздохнула. Куин ждал, уверенный, что услышит нечто значительное.
— Мы получили заключение токсиколога о жертве, в организме обнаружены два наркотика. Малая доза кетами— и значительно большая — несомненно смертельная — бенз— диазепина, ативана.
— Особый агент Маккормак называл оба вчера вечером, — сообщил Куинси.
— Да, — подтвердил Кэплан. — Маккормак знал, как наркотики применялись. Что скажете об этом?
Глава 21
Бетонные колонны на выезде из Ричмонда остались позади. Мак вел машину по шестьдесят четвертой автомагистрали между штатами, держа путь к темно-зеленым горам, резко выделяющимся на фоне светло-голубого неба, и горы постепенно приближались.
Они остановились у бензоколонки «Тексако», чтобы заправиться. Потом у магазина «Уол-Март», чтобы купить все необходимое: аэрозоль от насекомых, аптечку первой помощи, плотные носки, плитки высокопитательного концентрата, шоколад, бутылки с водой. Компас, нож и непромокаемые спички уже были у Мака в рюкзаке. На всякий случай они взяли еще комплект для Кимберли.
Когда вернулись к взятой напрокат «тойоте», Мак обнаружил на сотовом телефоне сообщение от Рея Ли Чи. Ботаник Кэти Левайн встретит их в летнем коттедже лагеря «Большие поляны» в национальном парке «Шенандоа» в половине второго. Не сказав ни слова, они тронулись в путь.
Появлялись и оставались позади города. Вдоль дороги возникали большие стройплощадки, потом постепенно исчезли. Они поехали дальше на запад, там земля раскинулась перед ними изумрудное море, и у Мака перехватило дыхание. Божественная страна, сказал бы его отец. Такой земли осталось немного.
По указанию Кимберли Мак свернул с шестьдесят четвертого на пятнадцатое федеральное шоссе, ведущее к тридцать третьему. Они проносились мимо широких полей, позади них стоял один фермерский дом из красного кирпича со свежевыкрашенной белой верандой. Миновали мо-ючные фермы, конюшни, виноградники и посевы.
За стеклами машины все зеленело, волнистый ковер квадратных зеленых полей окаймляли более темные рощи. Они видели коров и лошадей. Проезжали крохотные городки, где бросались в глаза жалкие продовольственные ларьки, старые бензоколонки и древние баптистские церкви. Городки быстро оставались позади, и они все больше углублялись в растущую тень от высокого горного хребта. Дорога медленно, но неуклонно пошла вверх.
После встречи с геологом Кимберли была молчалива. Опущенный защитный козырек бросал тень на верхнюю часть ее лица, и разглядеть его выражение было трудно.
Мак беспокоился за нее. Утром она появилась чуть свет, с впалыми щеками и лихорадочно блестящими глазами — явно не выспалась. На ней были льняные брюки, белая блузка и льняной жакет. Одежда эта выглядела строго и профессионально, но Мак подозревал, что Кимберли надела длинные брюки, чтобы спрятать под штаниной нож, а жакет — чтобы прикрыть выпуклость «глока» в пристегнутой к талии кобуре. Словом, у нее был вид женщины, отправляющейся на войну.
Мак подозревал, что на войну она отправлялась часто. Что после смерти матери и сестры жизнь для нее была, в сущности сплошной долгой битвой. Эта мысль причиняла ему боль.
— Красиво, — сказал он наконец. Кимберли передвинулась на сиденье, бросила на Мак быстрый взгляд и вытянула ноги.
— Нравятся тебе горы? Или ты городская девушка?
— Городская. Собственно, росла я в Алегзандрии, неподалеку от этих гор. Но Алегзандрия скорее пригород Вашингтона, чем Ричмонда. И мать больше интересовал Смитсонский институт, чем горы Шенандоа. Потом я поехала в Нью-Йорк учиться в школе. А ты?
— Горы я люблю. Да и реки, поля, сады, ручьи, леса всю природу. В детстве мне повезло. У дедушки и бабушки матери персиковый сад площадью в сто акров. Когда их дети вступали в брак, они дарили каждому по три акра для строительства дома, так что все братья и сестры жили рядом. Росли мы с сестрой вольготно, в окружении дюжины двоюродных братьев и сестер, широких просторов. Мать каждый день выставляла нас из дому, велела не умирать и вовремя возвращаться к ужину. Что мы и делали.
— Видимо, ты ладил с двоюродными.
— Нет, мы вечно цапались. Правда, больше для развлечения. Выдумывали игры, попадали в переплеты. В основном носились по округе как варвары. А вечерами играли в настольные игры.
— Всей семьей? Каждый вечер? В голосе ее прозвучало недоверие.
— Да. Поочередно, в домах всех дядюшек и тетушек. Начала это мать. Она не выносит телевизор, считает, что он портит мозги, называет его дурацким ящиком. Когда мне исполнилось двенадцать лет, наш она выбросила. Думаю, отец от этой потери так и не оправился, но нам после этого приходилось находить себе занятие, чтобы скоротать время.
— И вы стали играть в игры?
— В развивающие. В «монополию», в «скрабл» и прочие, кстати, и в мою любимую «риск». Кимберли вскинула брови.
— И кто выигрывал?
— Я, разумеется.
— Верю, — серьезно сказала Кимберли. — У тебя традиционные южные манеры, но в глубине души ты прирожденный игрок, что я вижу всякий раз, когда говоришь об этом деле. Ты не любишь проигрывать.
— Тот, кто сказал, что нет ни победителей, ни побежденных, явно был побежден. Комплекс разнообразных музеев, научных учреждений, художественных коллекций в Вашингтоне.
— Не спорю.
— Я и не ожидал этого, — усмехнулся Мак.
— А нас не привлекали настольные игры, — заговорила Кимберли. — Мы читали книги.
— Серьезные или развлекательные?
— Серьезные, конечно. Во всяком случае, на глазах у матери. Однако когда гасили свет, Мэнди тайком приносила в спальню экземпляры «Блаженной долины грез». Мы читали их под одеялом при свете фонарика. Хихикали до полусмерти.
— «Блаженную долину грез»? По-моему, тебе больше подошла бы Нэнси Дру [6].
— Нэнси мне нравилась, но Мэнди более умело, чем я, проносила контрабанду, а она увлекалась «Долиной». Кстати, и выпивкой, но это уже другая история.
— Ты непокорная.
— Все мы иногда непокорные. — Кимберли взглянула на Мака. — Скажи, большой обаятельный южанин, ты влюблялся когда-нибудь?
— Угу.
Кимберли пристально уставилась на него.
— Однажды. В подругу сестры. Она познакомила нас, мы понравились друг другу, и какое-то время все было хорошо.
— Что же произошло потом?
— Не знаю.
— Это не ответ.
— Милочка, от мужчины другого ответа ты не получишь.