Они вошли в спортивный зал, с полом из отполированных дубовых досок. У стены стояла небольшая трибуна с рядами лавок, а стекла окон были матовыми. Бегавшие по площадке истощенные заключенные боролись за обладание баскетбольным мячом под бдительным присмотром вооруженных винтовками охранников. Прозвучал свисток, показавшийся оглушительным в замкнутом пространстве.
— Нет! — В мальчишеском голосе слышалось раздражение. — Гол синей команде! Мяч у красной команды.
На рукавах серых мешковатых роб заключенных были красные и синие повязки. С трудом держась на ногах, спотыкаясь, они заковыляли к щиту в дальнем конце площадки.
— Веди мяч, Владимир! Чего здесь непонятного? — Кричавший человек стоял у края площадки. На нем были черные спортивные шаровары и полосатая майка судьи. В нем было, наверное, два метра роста, а длинная грива светлых волос спускалась по спине почти до лопаток. — Мяч! Бери мяч, Темкин! — выкрикнул он, топая ногой. — Какой момент упустил! Мазила!
«Час от часу не легче», — подумал Майкл. На трибуне стоял Джерек Блок, жестом подзывавший их к себе. На ту же трибуну, но несколькими рядами выше хозяина взгромоздился и Сапог, у которого был вид свирепого бульдога.
— Привет! — сказал высокий человек с белой гривой, обращаясь к Чесне. Он улыбнулся, обнажая лошадиные зубы. Он носил круглые очки; на вид Майкл не дал бы ему больше двадцати трех лет. У блондина были темно-карие детские глаза. — Так это вы сегодня утром наделали здесь столько шуму?
— Да, Густав, это были они, — ответил Блок.
— Вот как! — Улыбка покинула лицо доктора Густава Хильдебранда, а взгляд его стал колючим. — Вы меня разбудили.
Может быть, в области разработок химического оружия Хильдебранд и в самом деле был новоявленным гением, думал Майкл, но это вовсе не мешало ему оставаться лопоухим простаком. Высокий юнец отвернулся от них и закричал заключенным на площадке:
— Не останавливаться! Продолжать игру!
Усталые игроки направились к противоположному щиту, и по пути кто-то из них упал, запутавшись в собственных ногах.
— Присаживайтесь. — Блок указал на скамью рядом с собой. — Чесна, будь добра, сядь со мной. — Ствол винтовки подтолкнул ее, и она села. Майкл сел рядом, а Лазарь, которому еще никогда в своей жизни не приходилось становиться свидетелем действа, подобного тому, что происходило на площадке, опустился на скамью рядом. — Здравствуй, Чесна. — Блок взял ее за руку. — Я так рад видеть те…
Чесна плюнула ему в лицо.
Блок улыбнулся своей серебряной улыбкой. Сапог поднялся с места, но Блок бросил ему:
— Нет-нет. Все в порядке, — и тот сел снова.
Блок вынул из кармана платок и стер плевок со щеки.
— Какая сила духа! — тихо проговорил он. — Ты истинная немка, Чесна. Ты просто сама не хочешь верить в это.
— Да, я истинная немка, — холодно согласилась она, — но я никогда не стану уподобляться тебе.
Блок не стал убирать платок в карман — на тот случай, если он ему вдруг понадобится снова.
— Разница между победой и поражением — это глубокая пропасть. Так вот, сейчас ты говоришь со дна этой пропасти. О, какой бросок! — Он восхищенно зааплодировал, и Сапог последовал его примеру.
Хильдебранд обернулся, на лице его сияла радостная улыбка.
— Это я его научил! — объявил безумный химик.
Игра на площадке продолжалась, заключенные без особого энтузиазма боролись за мяч. Один из них, задыхаясь, тяжело повалился на пол, и тогда Хильдебранд заорал:
— Вставай! Быстро! Ты центровой игрок, ты должен играть!
— Пожалуйста… я не могу…
— Встать! — В голосе Хильдебранда исчезли мальчишеские интонации, в нем слышалась угроза. — Сию же минуту. Ты будешь играть, пока я не объявлю, что игра окончена.
— Нет… я больше не могу…
Звук взводимого затвора винтовки. Заключенный встал. Игра продолжалась.
— Густав, доктор Хильдебранд, увлекается баскетболом, — пояснил Блок. — Он прочитал о нем в каком-то американском журнале. Сам я никогда не вникал в смысл этой игры. Мне больше нравится футбол. Но каждому свое. Да?
— Доктор Хильдебранд, несомненно, держит всю игру в своем железном кулаке, — сказал Майкл.
— Да угомонитесь же вы наконец! — На лице Блока проступил легкий румянец. — Неужели вам еще не надоело идти по этому следу, постоянно попадая впросак?
— Нет, я еще не добрался до того места, куда упираются следы. — Майкл решил, что настало время для большой игры. — Единственное, что мне пока неизвестно, — небрежно сказал он, — где находится тот ангар, в котором вы держите «крепость». «Железный кулак» — ведь это название бомбардировщика Б-семнадцать, так?
— Барон, вы не перестаете меня удивлять! — улыбнулся Блок, но взгляд его был настороженным. — Вы, наверное, работаете не покладая рук?
— Просто хотелось бы знать, — настаивал Майкл. — «Железный кулак», где он?
Блок немного помолчал, следя за тем, как незадачливые игроки бестолково бегают из конца в конец площадки, а Хильдебранд кричит на них, браня за ошибки и неточные броски.
— Недалеко от Роттердама, — сказал он. — На аэродроме люфтваффе.
Роттердам, подумал Майкл. Значит, не Франция, а оккупированная немцами Голландия. Почти тысяча миль к югу от острова Скарпа. Он был несколько раздосадован, находя подтверждение своим прежним подозрениям.
— К сказанному мне хотелось бы добавить вот еще что, — продолжал Блок. — Вы и ваши друзья — и тот бородатый господин, которому вы меня так и не представили, о чем, впрочем, я нисколько не сожалею, — останетесь здесь, на Скарпе, пока проект не будет завершен. Я думаю, что Скарпа окажется для вас куда более крепким орешком, чем Фалькенхаузен. Кстати, Чесна, обмен фигурами — это честная игра, ты согласна? Твои друзья нашли путь к сердцу Баумана, а мои сумели близко познакомиться с одним из тех господ, что встречали ваш самолет недалеко от Ускедаля. — Он сдержанно улыбнулся. — Вообще-то я на Скарпе неделю. Улаживал кое-какие дела и поджидал вас, барон. Когда я узнал, что вы бежали из Фалькенхаузена, я не сомневался, что вы отправитесь сюда.
На площадке столкнулись двое заключенных, и потерянный мяч поскакал по полу в дальний конец площадки. Блок поморщился.
— Наш радар следил за тем, как вы кружили по минному полю. Ничего не скажешь, это была ювелирная работа.
«Китти! — подумал Майкл. — Что стало с ней?»
— Я думаю, что в камере нашей гауптвахты вы будете чувствовать себя привольнее, чем в апартаментах Фалькенхаузена, — продолжал полковник. — К тому же там замечательно чистый морской воздух.
— А чем вы собираетесь заняться тем временем? Наверное, загорать на крыше?
— Не совсем. — Снова сверкнуло серебро улыбки. — В это время, барон, я буду заниматься подготовкой разгрома операции союзников на побережье Европы.
Это было сказано так небрежно, что Майкл, хотя у него перехватило горло, чувствовал, что он должен что-то ответить!
— Правда? Это что, сверхурочная работа?
— На это, скорее всего, уйдет гораздо меньше времени. Высадка сорвется примерно через шесть часов после начала. Английские и американские войска перетопят друг друга, пытаясь вернуться на свои корабли, и их командиры обезумеют от такой паники. Это будет величайшее бедствие за всю историю человечества — для врагов рейха, разумеется, — и триумф Германии. И при всем при том, барон, нашим солдатам не придется тратить на них драгоценные боеприпасы.
Майкл хмыкнул.
— И все это благодаря «Железному кулаку»? И газу Хильдебранда? Двадцать четыре пятидесятикилограммовые бомбы не смогут остановить тысячи солдат. И скорее всего, ваш газ первым же порывом ветра будет отнесен вспять, на ваши же собственные войска. Лучше скажите, где находится та психолечебница, из которой вас почему-то выпустили?
Блок пристально посмотрел на него. На лице его дернулся мускул.
— О нет! — Он гадко захихикал. — Барон! Мой дорогой! Чесна! Как, вы еще не знаете?! Вы что, и вправду думаете, что бомбы упадут по эту сторону Ла-Манша? — Он закатился от смеха.
Майкл и Чесна переглянулись. Внутри у Майкла шевельнулся клубок ужаса.
— Видите ли, мы не знаем наверняка, где на побережье будет происходить высадка. Существует дюжина вариантов. — Он снова засмеялся и поднес платок к глазам. — Вот это да! Какая неожиданность! Но где это будет происходить, не имеет абсолютно никакого значения. Если она начнется в этом году, то, по всей вероятности, это произойдет в течение ближайших двух или четырех недель. И вот тогда с началом операции, — сказал Блок, — мы и сбросим эти двадцать четыре бомбы на Лондон.
— Господи! — прошептал Майкл, представив, как это произойдет.
— Ни один из немецких бомбардировщиков не сможет прорвать воздушную оборону английской авиации. И никому из них не удастся не то что пролететь над Лондоном, но даже приблизиться к нему. Но американская «летающая крепость» сможет. Особенно если она после выполнения задания над Германией будто бы возвращается на свою базу. В этом случае британские истребители, возможно, даже предоставят «крепости» эскорт. Да и откуда может знать английский пилот, что следы от пуль не настоящие, а просто нарисованы уличным берлинским художником? Те двадцать четыре бомбы, — продолжал Блок, — помимо обычной взрывчатки начинены жидким карнагеном. Карнагеном называется изобретенный Густавом газ. Он покажет вам формулы и уравнения, сам я в них не разбираюсь. Мне известно лишь то, что при вдыхании газа в организме человека срабатывает какой-то внутренний механизм, в результате чего высвобождаются микробы, вызывающие разложение тканей. Эти микробы становятся плотоядными. Проходит от семи до двенадцати секунд, и плоть начинает… скажем так… разрушаться, ее разъедает изнутри. Желудок, сердце, легкие, артерии… короче, все.
Майкл, молчал. Он видел фотографии и был уверен, что это именно так.
На площадке один из заключенных, обессилев, упал и остался лежать неподвижно.
— Вставай! — Хильдебранд пнул его под ребра ногой, обутой в теннисную туфлю. — Ну! Поднимайся, я кому сказал! — Заключенный неподвижно лежал на полу. Хильдебранд обернулся к Блоку. — Этот го