восток, направляясь в сторону еще дымящих фабричных труб района Нойколн. С востока на город наползали черные тучи, и доносившиеся оттуда раскаты грома походили на залпы далекой артиллерии. Подъехав к длинному ряду выстроившихся вдоль узкой улицы домов, шофер остановился посреди мостовой, не обращая внимания на движение. Но на этот раз не было слышно ни пронзительных звуков клаксонов, ни нетерпеливых выкриков; флажок СС на капоте темно-серой машины отбивал желание возмущаться.
Из машины вышел здоровенный детина в форме адъютанта с островерхой пилоткой на голове и в высоких, до блеска начищенных сапогах. Зайдя с другой стороны, он почтительно открыл заднюю дверцу. Сидевший на заднем сиденье худощавый мужчина в военной форме, в фуражке и длинном плаще темно-зеленого цвета не спеша вышел из машины и направился к одному из домов. Детина последовал за ним, не отставая ни на шаг. Служебная машина темно-серого цвета осталась дожидаться их на прежнем месте. Дело, которое привело их сюда, не отнимет много времени.
Спутники мигом поднялись на второй этаж, и здоровенный кулак тут же забарабанил в дверь.
Из квартиры донесся сиплый голос:
— Кто там?
Офицер в темно-зеленом плаще молча кивнул.
Сапог поднял правую ногу и что есть силы пнул дверь. Послышался треск ломающегося дерева, но замки держались. Сапог побагровел от ярости и снова изо всех сил пнул ногой не желавшую поддаваться деревяшку.
— Прекратите! — кричал обитатель квартиры. — Умоляю вас, не надо!
Четвертый удар сорвал дверь с петель. Насмерть перепуганный Тео фон Франкевитц стоял на пороге. На нем был все тот же халат из синего шелка. Он попятился, споткнулся о столик и навзничь упал на пол. Сапог по-хозяйски ввалился в крохотную квартирку, оглушительно топая, стуча по полу железными набойками, которыми были подкованы сапоги. Рядом открывались двери, и встревоженные шумом жильцы соседних квартир выглядывали в коридор.
— Назад! Пошли вон! — заорал на них офицер.
Все двери разом захлопнулись, и было слышно, как щелкают запираемые замки.
Поднявшись на четвереньки, Франкевитц торопливо пополз по полу. Забившись в дальний угол комнаты, он принялся умоляюще ломать руки.
— Не надо! — срывая голос, кричал он. — Умоляю вас! Нет!
Его упавший на пол мундштук со все еще тлеющей в нем сигаретой был безжалостно раздавлен коваными подошвами надвигавшегося на него Сапога.
Наконец Сапог остановился, горою железных мышц возвышаясь над рыдающей у его ног худосочной жертвой.
Франкевитц в ужасе жался к холодной стене своей квартиры.
— Что вам надо? — наконец сумел выдавить он из себя, задыхаясь от слез, рыдая и кашляя одновременно. Он поднял глаза на офицера СС. — Чего вы хотите от меня? Ведь я же работал на вас!
— Работал. И, надо сказать, довольно удачно. — Офицер прошелся по комнате и брезгливо огляделся по сторонам. — Тут воняет. Ты что, никогда не открываешь окон?
— Они… они… не открываются, — заикал Франкевитц, шмыгая хлюпающим носом.
— Ну и хрен с ними! — Офицер нетерпеливо махнул узкой рукой. — Я как раз и пришел за тем, чтобы устроить тут небольшую приборку. Проект завершен, и твои таланты мне уже не пригодятся.
Франкевитц понял, что это означает. Лицо несчастного исказилось от охватившего его панического ужаса.
— Нет… Умоляю вас, ради бога… я работал на вас… я же ра…
Офицер снова кивнул. Это был знак Сапогу. Громила со всей силы пнул Франкевитца в грудь, послышался хруст ломающихся костей. Франкевитц взвыл от боли.
— Пусть заткнется! — приказал офицер.
Сапог взял одну из разбросанных по дивану цвета морской волны подушек и, вспоров ее, вытащил ком хлопчатой набивки. Схватив Франкевитца за волосы, он принялся запихивать в разинутый рот своей жертвы слежавшуюся диванную требуху. Франкевитц извивался и даже попытался выцарапать глаза своему мучителю, но Сапог легко увернулся от метивших ему в лицо пальцев; в отместку он ударил Франкевитца ногой по ребрам и разбил их, словно дряблую, размоченную в морской воде деревянную бочку. Стоны затихли, и теперь они уже не досаждали раздражительному Блоку.
Сапог ударил Франкевитца ногой в лицо, одним ударом сломав нос и выбив челюсть. Левый глаз художника заплыл; а по всему лицу растекся темно-лиловый синяк. Обезумев от боли и отчаяния, Франкевитц бросился к стене, цепляясь за нее ногтями: Сапог нанес ему удар по позвоночнику, Франкевитц упал, извиваясь, словно раздавленная гусеница.
В крохотной сырой комнатке было зябко. Блок не терпел любого проявления дискомфорта и потому перебрался поближе к маленькому камину, за решеткой которого среди догоравших углей танцевали языки умирающего пламени. Он стоял у самой решетки, пытаясь согреть руки. Он пообещал Франкевитца Сапогу. Сперва Блок собирался избавиться от художника куда более простым способом — при помощи пули. Проект был завершен, и впредь услуги Франкевитца им больше не понадобятся. Но, как и всякому крупному зверю, Сапогу была необходима тренировка, чтобы держать себя в форме. Это все равно как позволить хорошо натасканному доберману порезвиться на воле.
Мощным ударом в плечо Сапог сломал Франкевитцу левую руку. Франкевитц больше не сопротивлялся. Сапог был явно разочарован, но продолжал без устали пинать ногами безвольное тело художника.
Блок думал, что ждать ему осталось недолго. А потом они вернутся в «Рейхкронен», лишь бы только поскорее выбраться из этой вонючей…
Стоп.
Блок задумчиво смотрел на подмигивающий ему глазок догоравшего пламени, в котором съеживался, обугливаясь, клочок бумаги. Незадолго до его прихода Франкевитц разорвал его и бросил обрывки в камин, но огонь не до конца поглотил то, что ему было доверено. Блок мог разобрать, что было нарисовано на недогоревшем клочке: очень похоже на человеческое лицо с выбивающейся прядью черных волос, спадающей на лоб. Уцелел и один выпученный глаз, все остальное сгорело.
Знакомый рисунок. Очень знакомый.
Сердце Блока гулко застучало. Нагнувшись, он протянул руку и выхватил из золы уцелевший обрывок. Да. Лицо. Его лицо. Вся нижняя часть обгорела, но все же лихая черточка, обозначившая нос, тоже была ему хорошо знакома. В горле у Блока пересохло. Порывшись в золе, он нашел еще один недогоревший клочок. На нем отчетливо был виден фрагмент, изображавший броню с рядами заклепок.
— Отставить, — прошептал Блок.
У него за спиной раздался грохот от очередного удара. Франкевитц уже не стонал.
— Отставить! — рявкнул Блок, выпрямляясь и отходя от камина.
Сапог опустил занесенную для удара ногу. Этот наверняка раскроил бы Франкевитцу череп.
Блок опустился на колени рядом с Франкевитцем и, ухватив того за волосы, приподнял ему голову. Лицо художника выглядело поистине как творение в духе сюрреализма, выдержанное в сине-голубых тонах со всеми оттенками красного и лилового. Из кровоточащего рта торчала окровавленная пакля, алые струйки вытекали из развороченного носа, но Блок слышал, что в легких Франкевитца что-то еще еле слышно хрипит. Он из последних сил цеплялся за жизнь.
— Что это такое? — Блок держал обгоревшие обрывки перед самым носом Франкевитца. — Отвечай!
Тут он понял, что в таком положении Франкевитц ему все равно ничего не сможет рассказать, и тогда, выбрав на полу рядом с собой не залитое кровью место, он отложил в сторону обрывки рисунка и принялся вытаскивать кровавую паклю у художника изо рта. Это была грязная работа, и Блок, морщась, постанывал от отвращения.
— Придержи голову и открой ему глаза! — приказал Блок Сапогу.
Денщик ухватил Франкевитца за волосы и попытался пальцами раздвинуть ему веки. Один глаз был вдавлен глубоко в глазницу и вытек. Другой же, налитый кровью, выдавался вперед, словно передразнивая рисунок карикатурного человечка на обгоревшем клочке бумаги.
— Гляди! — приказывал Блок. — Ты меня слышишь?
Франкевитц тихо застонал, и у него в легких послышалось влажное клокотание.
— Это копия той работы, что ты исполнил для меня, так? — Блок держал обрывок у самого его лица. — Зачем ты его снова нарисовал? — Навряд ли Франкевитц стал бы заниматься этим ради собственного удовольствия. — Кому ты его показывал?
Франкевитц закашлялся, захлебываясь кровью. Его уцелевший глаз мигнул и наконец остановился на обуглившемся по краям обрывке.
— Ты нарисовал эту картинку, — продолжал Блок, с расстановкой выговаривая слова, как будто обращаясь к умственно отсталому ребенку. — Зачем ты ее нарисовал, Тео? Для чего тебе это понадобилось?
Взгляд Франкевитца остановился, но он все еще дышал.
Если так пойдет и дальше, то они от него ничего не добьются.
— Едрит твою мать! — злобно выругался Блок и, поднявшись с пола, прошел к телефону. Подняв трубку, он старательно вытер ее рукавом и набрал четырехзначный номер. — Говорит полковник Джерек Блок, — объявил он оператору. — Соедините меня с медицинской службой. Побыстрее!
Ожидая ответа, он снова и снова разглядывал обгоревшие обрывки. Вне всякого сомнения, Франкевитц по памяти воспроизвел свой рисунок и потом попытался его сжечь. Блок был встревожен. Кто еще мог его видеть? Надо во что бы то ни стало узнать это, но Франкевитц был нужен ему живым.
— Срочно пришлите машину! — приказал он офицеру медицинской службы гестапо, принявшему звонок, и тут же продиктовал адрес. — Выезжайте немедленно! — едва не срываясь на крик, распорядился он и бросил трубку на рычаг.
Затем Блок снова подошел к Франкевитцу, желая убедиться, что тот еще дышит. Если со смертью этого вонючего уличного художника окажется безвозвратно утерянной такая информация, на виселице придется болтаться ему самому.
— Не умирай! — приказал он Франкевитцу. — Слышишь меня, скотина?! Ты не умрешь!
— Если б я только мог заранее знать, что вы не хотите, чтобы он подох, то не стал бы так сильно молотить его, — недоумевающе пробормотал Сапог.
— Не бери в голову! Пойди лучше на улицу и дожидайся машины!
Спровадив Сапога, Блок переключил все свое внимание на картины, составленные у стены рядом с мольбертом, и принялся судорожно перебирать их, отбрасывая в сторону одну задругой, пытаясь и в то же время боясь обнаружить среди них нечто подобное тем клочкам, которые были крепко зажаты у него в руке. Найти ничего не удалось, но легче от этого ему почему-то не стало. Он проклинал себя за то, что сразу не отделался от Франкевитца, думая, что вдруг придется что-нибудь переделывать, а одного художника для такого проекта было более чем достаточно. Лежавший у его ног на полу Франкевитц зашелся в кашле, харкая кровью.