сторный серо-зеленый костюм, белье, носки и парусиновые туфли. А также принесли миску с водой, кусок мыла и бритву.
Побрившись и одевшись, Майкл вышел из своей комнаты и осмотрел дом. Он нашел Лазаря в комнате дальше по коридору. Русский был наголо обрит, и голова его теперь была гладкой, как: колено, но зато у него была густая борода, а его огромный носище словно стал еще больше. Лазарь был все еще очень бледен и вял, но на его щеках уже проступил легкий румянец, а в темно-карих глазах появился живой блеск. Лазарь рассказал, что к нему здесь относятся очень хорошо, но вот бутылку водки и пачку папирос принести наотрез отказались.
— Послушай, Галатинов, — сказал он, когда Майкл уже собрался уходить, — а все же хорошо, что я раньше не знал, что ты такой важный шпион! А то стал бы нервничать, волноваться!..
— А сейчас не волнуешься?
— Хочешь сказать, что я оказался в самом гнезде шпионов? Галатинов, мне так страшно, что я готов в любую минуту наложить в штаны! Если фрицы накроют это место, всем нам придется затанцевать на чудных проволочных галстуках!
— Не накроют.
— Да. Может быть, наш волк нас защитит. Ты уже слышал об этом?
Майкл утвердительно кивнул.
— Значит, — сказал Лазарь, — вы собираетесь в Норвегию. Какой-то чертов остров у юго-западного побережья. Так? Златовласка мне уже рассказала об этом.
— Все правильно.
— И вам нужен второй пилот. Златовласка сообщила, что у нее есть транспортный самолет. Она не сказала какой, и это заставляет меня думать, что, верно, далеко не новый. — Он поднял указательный палец. — А это означает, товарищ Галатинов, что на таком самолете скорости не разовьешь и потолок у него низковат. Я уже сказал это Златовласке и теперь вот говорю тебе: если мы нарвемся на истребителей, то нам крышка. Ни один транспортный самолет не сможет уйти от «мессершмитта».
— Я знаю об этом. И ей это тоже известно. И все же ты согласен работать с нами или как?
Лазарь удивленно заморгал, как будто поражаясь самой постановке вопроса.
— Мое место в небе, — сказал он. — Разумеется, я с вами.
Майкл ни минуты не сомневался в том, что русский согласится. Выйдя от Лазаря, он отправился на поиски Чесны. Ему удалось разыскать ее в дальней гостиной, где она изучала карты Германии и Норвегии. Чесна показала ему предполагаемый маршрут их полета и обозначила на нем места трех остановок, где им предстояло пополнить запасы горючего, оружия и продовольствия. Лететь придется в темноте, говорила она, и весь перелет займет четыре ночи. Она показала ему на карте место, где им предстоит посадить самолет в Норвегии.
— Полоска равнины между двумя горами, — рассказывала Чесна. — Вот здесь будет дожидаться наш агент с лодкой. — Кончиком карандаша она коснулась места на побережье, обозначенного на карте маленькой точкой, — поселок Ускедаль. — Скарпа здесь. — Она указала на крошечный островок с сильно изрезанной береговой линией («Как коричневая короста», — подумал Майкл), который находился примерно в тридцати милях вниз от Ускедаля и в восьми или девяти милях от берега. — Вот здесь мы, скорее всего, натолкнемся на патрульные катера. — Она нарисовала кружок к востоку от Скарпы. — Мины, наверное, там тоже есть.
— Тебе не кажется, что это место мало напоминает курорт?
— Кажется. Там еще не сошел снег, и ночи очень холодные. Нам придется взять с собой теплые вещи. Лето в Норвегию приходит поздно.
— Я не имею ничего против холодной погоды.
Чесна снова посмотрела на него, и взгляды их встретились. Она пристально смотрела в его зеленые глаза. Глаза волка, думала Чесна.
— Да тебя, я вижу, ничем не проймешь.
— Просто я знаю, как этому противостоять.
— Это так просто? Включаешь и выключаешь себя, в зависимости от обстоятельств?
Ее лицо было так близко! Аромат ее тела был прекрасен. Еще чуть-чуть, и их губы встретятся.
— А мне казалось, что мы говорили о Скарпе, — сказал Майкл.
— Говорили. А теперь мы поговорим о тебе. — Ее взгляд задержался на его лице, а затем она отвела глаза и стала сворачивать разложенные карты. — У тебя есть дом? — спросила Чесна.
— Да.
— Нет, я имею в виду не обыкновенный дом. Я имею в виду дом. — Она снова посмотрела на него, ее светло-карие глаза были задумчивы. — То место, частью которого ты стал. То место, где ты оставил частицу своего сердца.
Майкл задумался.
— Я не знаю. — Сердце свое он оставил в России, в далеком русском лесу, который был так далеко от каменного дома в Уэльсе. — Я думаю, что есть — или, по крайней мере, был, — но вернуться туда я не могу. Да разве это кому-нибудь удается? — Она промолчала. — А у тебя?
Чесна убедилась в том, что карты сложены точно по сгибам, и убрала их в коричневый кожаный планшет.
— А вот у меня нет дома, — сказала она. — Я люблю Германию, но это любовь к безнадежно больному другу, который должен скоро умереть. — Она смотрела в окно, на залитые золотистым солнечным светом зеленые деревья. — Я помню Америку. Ее города… просто потрясающе, дух захватывает. Такие пространства! Как в огромном соборе. Знаешь, ко мне перед войной приезжал один человек из Калифорнии. Он сказал, что видел все мои фильмы. Он спрашивал у меня, не хотела бы я поехать сниматься в Голливуд. — Она слегка улыбнулась, воскрешая в памяти воспоминания. — Он тогда еще говорил, что меня узнают во всем мире. Он говорил, что мне нужно обязательно поехать туда и работать в стране, где я родилась. Конечно, это было еще до того, как все в мире так круто изменилось.
— Изменилось, но не настолько, чтобы в Голливуде перестали снимать кино.
— Я стала другой, — сказала она. — Я убивала людей. Кто-то из них заслуживал пули, а другие просто оказывались на пути. Я… мне пришлось повидать столько мерзостей, что иногда… мне больше всего хочется вернуться назад, забыть обо всем, как будто этого никогда не было. Но если дом, что носишь в сердце своем, уже выгорел дотла, кто сможет отстроить для тебя его заново?
Ответа на этот вопрос у Майкла не было. В окно заглядывало солнце, и в его лучах ее светлые локоны переливались, вспыхивая золотым блеском. Ему хотелось дотронуться до ее волос, глубоко запустить в них пальцы. Майкл протянул уже было руку, но Чесна глубоко вздохнула, щелкнув застежкой планшета, и он отдернул руку.
— Извини, — сказала она. Положив планшет в вырезанную изнутри книгу, она засунула ее обратно на полку. — Что-то я слишком расчувствовалась.
— Да нет, все в порядке. — Он ощущал легкую усталость. Нет смысла неволить себя, когда в этом нет необходимости. — Я пойду к себе.
Она кивнула.
— Тебе надо побольше отдыхать, пока еще есть такая возможность. — Чесна обвела рукой книжные полки на стенах гостиной. — Здесь есть что почитать. У доктора Стронберга большое собрание книг по наукам и мифологии.
Значит, это все-таки дом доктора, подумал Майкл.
— Нет, спасибо. Я пойду, если не возражаешь.
И вдруг внимание Чесны привлекло название на одном из выцветших книжных корешков. Книга стояла между томиком о богах скандинавской мифологии и книгой по истории района Черного Леса. Она называлась «Völkerkunde von Deutschland» («Немецкие народные сказки»).
Чесна никак не думала снимать эту книгу с полки. Ее ждали более важные дела.
И тем не менее она взяла ее.
Она нашла, что искала. Среди глав, посвященных водяным, лесным великанам и пещерным гобблинам.
Das Werewulf. Оборотень.
Чесна захлопнула книгу. Причем так громко, что находившийся у себя в кабинете доктор Стронберг подскочил в кресле от неожиданности. Это просто смешно! Так думала Чесна, ставя книгу на место. Она направилась к двери. Но шаги ее все замедлялись.
Ее душу терзал вопрос, от которого было невозможно уйти: каким образом барону, Майклу, удалось отыскать их лагерь в ночном лесу?
Ведь это невозможно. Или…
Чесна снова возвратилась к книжным полкам. Рука ее коснулась переплета. Если она прочитает эту главу, рассуждала она, то это, наверное, не будет означать, что она поверит в то, что такое возможно? Конечно же нет! Просто безобидное любопытство, только и всего. Оборотней не бывает, как не бывает водяных или еще каких-нибудь лесных привидений.
Что плохого, если она прочитает об этом мифе?
И Чесна сняла книгу с полки.
Глава 3
Майкл рыскал по темному лесу.
Его охота сегодня оказалась более удачной, чем прошлой ночью. Он набрел на поляну, на которой мирно паслись три оленя — самец и две оленихи. Почувствовав опасность, они сорвались с места, но одна из самок хромала и не могла уйти от волка, который быстро догонял ее. Майкл видел, как ей больно; одна из ног оленихи была сломана, и кости плохо срослись. Он набросился на нее и повалил на землю. Борьба заняла всего несколько секунд.
Он съел сердце; было очень вкусно. С его стороны это вовсе не было проявлением какой-то особой, хищнической жестокости; просто жизнь была такова. Олень и олениха недолго постояли на вершине холма, глядя оттуда на волчье пиршество, а потом растворились в ночи. Он наелся досыта. Было бы крайне неразумно бросать оставшееся мясо; он отволок добычу в густой ельник и пометил территорию вокруг — на тот случай, если сюда вдруг забредет собака фермера. Завтра ночью это мясо будет еще вполне съедобно.
Кровь и соки сырого мяса придали ему силы. Он ожил, мускулы стали упругими. Но вся его морда и брюхо были в крови, и, прежде чем лезть через открытое окно в дом, нужно было что-то срочно предпринять. Он бежал по лесу, принюхиваясь, пока наконец не почувствовал, что в воздухе запахло сыростью. Вскоре он услышал плеск ручья, бегущего по камням. Он вошел в него и принялся плескаться в студеной воде, смывая с себя кровь. Он старательно вылизал лапы, чтобы убедиться, что на когтях не осталось крови, и, утолив жажду, отправился в обратный путь.
Еще в лесу он снова превратился в человека и, поднявшись с земли, побрел к дому, ступая босыми ногами по майской траве.