— Верно. Но еще чему вы учили? Забыли? Беспощадности к врагам.
— Уж не Венцов ли твой враг или этот Профессор? А, Арсений Петрович?
— Лично — нет. Пьянство — враг. Распущенность, которую она ведет за ручку, — враг. Жизнь на дармовщину — враг. А из этого я вывел самого главного врага — погоню за ветром.
— Слушай, Арсений, мне не до философии. Понимаешь ты — корма, корма, корма спасать! И что ты мне о ветре, о погоне…
— А погоня за ветром — это борьба со следствием, но не с причинами. Вот чему вы меня научили — вы и отец. Бороться с причинами прежде всего. Сколько вокруг вашего совхоза, Василий Спиридонович, дармоедов кормится? Вы каждый год выпрашиваете штаты, а людей у вас за глаза. Если бы все работали, сокращать бы еще пришлось. А сколько сходит с трудовой дороги?
— Ну, какое это твое милицейское дело? — окончательно разгорячась, вскрикнул Бахтин. — Мы-то по молоку, по мясу, а у тебя…
— Вот-вот…
— Что вот-вот? Ты Венцова не оскорбляй. Выпусти его. Он — работник. Его споили, да он же и виноват.
— Экий он дите малое — споили! Дайте два часа — разберусь. Их надо наказать хотя бы за угон машины. Самое малое — товарищеский суд. И принудительное лечение.
— Да ты что, Арсений Петрович!
Капитан промолчал, задумался. Покачал головой, сказал:
— Вот до чего можно дойти. Вы крутитесь, крутитесь вокруг Венцова, а он и в ус не дует. Да и не знает, что о нем у вас голова болит. Пусть она первым делом болит у него. А получается, что он ни перед кем не виноват. И ответственности у него ни перед кем. Даже перед собой. Разбаловали вы народ. До общественного порядка вам и дела нет.
— А это уж ваша забота, ваша. У меня и без того…
Капитану надоело препирательство, и он не удержался, выговорил:
— Что такое «общественный порядок»? Прежде всего работа. Ну, что вам объяснять? Неловко мне от этого разговора…
— Значит, не выпустишь?
— Нет, Василий Спиридонович. Разберусь, тогда.
— Перед детьми, женой не срамил бы Венцова.
— Сам он себя срамит.
Прохорову пришлось выпустить задержанных — позвонил начальник районного отдела УВД. Значит, Бахтин уже побывал у него. «Твоя милиция может быть доброй хотя бы раз в году?» — спросил язвительно майор и повесил трубку.
После ночной обильной росы обовьюжела овсянка, и Бахтин, уезжая в Энергоград, видел, как метался по полю, гоняясь за копешками, трактор Ивана, собирая их в неровный золотистый вал. Поодаль от высокого и длинного омета, задрав в небо стогометатель, стоял «Беларусь», готовясь начать новый стог. И оттого, что трактор уже работал, злости на Венцова у директора не было.
Сегодня исполком райсовета обсудит и, если найдет возможным, утвердит генеральный план застройки центра совхоза «Талый Ключ». Еще неделю назад Вавилкин позвонил Бахтину и предупредил, что не райкому, а райсовету сподручнее это дело. «А на бюро райкома партии мы вас послушаем по другому вопросу», — пообещал секретарь. «Ну, это когда еще! — успокоил себя директор. — А сейчас — вперед!» Ему уже виделось свое село Талый Ключ, обновленное и красивое, как и большие деревни, которым еще жить да жить. Он не переставал верить, что придет на землю новый крестьянин, как ты его ни назови, и земля не останется сиротой. Люди сами, без понуканий, возьмутся за работу, а главное, станут отвечать за землю-матушку. А какая теперь будет у директора забота? Дать условия для их труда и для жизни. Значит, человек выходит на первый план, и не только как работник, но и сам по себе, как самоценная личность. Так? А проверка труда, его качества? Но это же возьмут на свои плечи бригадники! Значит, для тебя, Васек, наступят райские дни? Нет, дружище, не обольщайся! Тебе останется самое трудное — увидеть в каждом, кто есть кто. Обнаружить личность, ох-хо-хо! Да сгожусь ли я для этого, работник старых привычек и закваски?
Мысль затянулась, а за рулем это опасно отвлекает. Вишь, бежевый «москвичок» как подрезал… Что ты, такой-сякой, бок подставляешь? Боднул бы тебя в растерянности… Но обошлось, «москвичок» весело убежал.
Впереди, справа, показались красивые и легкие в своем построении опоры высоковольтной электролинии. Они поднимали над лесами свои раскинутые руки с гирляндами изоляторов. Казалось, женщины несли на коромыслах какие-то странные длинные ведра. И вдруг нечаянно, будто пулеметная очередь, ворвалось в мысли: «Вера! Вот она уходит куда-то вдаль, стройно, не покачиваясь, несет свои необыкновенные ведра, одинокая, как и те ее товарки, что идут впереди и позади. За что же ей такая судьба? Всем им, женам выпивох, за что же?» Но отвлеченная мысль тотчас споткнулась, и Бахтин повернул ее к конкретности и подумал, что не стоило, пожалуй, торопить Венцовых с покупкой дома. Пусть его сейчас подладят, а потом… В Талом Ключе он уже видел их новый дом на самом высоком месте, возле старой церкви, весь в солнечном свете. И как-то хорошо ему сделалось от этого…
Бахтин в добром настроении и вошел в зал заседаний с большим столом посередине, накрытым зеленым сукном, стульями вокруг него и по стенам. Члены исполкома, представители совхоза и подрядной организации строителей толпились в разных местах. Но вот вошла председатель исполкома Доронина, высокая строгая женщина лет пятидесяти, и все тотчас же облепили стол и стали рассаживаться. Заседание началось. Коротко и деловито выступили кому полагалось, подходило время голосовать, но тут Бахтин попросил слова:
— Один старый крестьянин мне такие условия поставил: «Построй, — говорит, — для меня рубленую избу да с русской печью, тогда и перееду в Талый Ключ, на центральную усадьбу. В земле-то, — говорит, — опосля наживусь, а вот средь дерев еще охота на этом свете пожить…» И крестьянин этот заслуженный, работник отменный, хоть и старик уже… Как его не уважить?
Шум поднялся основательный, но строгая Доронина решительно восстановила порядок.
— Тише, товарищи! Думаю, это шутка. Но если всерьез, Василий Спиридонович, то я хотела бы уточнить: не просматривается ли в вашем поведении некая странная линия?.. Вы цепляетесь за старые деревни. За строительство села на старом месте. А теперь вот старые избы… Значит, мы должны утвердить генплан или отклонить?
— Утвердить! — звонко выкрикнул Бахтин. — Ясное дело. Но отдельные законные пожелания можно было бы учитывать.
— Представьте на утверждение новые типы домов, если будет нужда.
— Согласен! — живо откликнулся Бахтин.
И снова собирались голосовать, но на этот раз вопрос был у представителя народного контроля, курчавого, с задорным носом, молодого человека.
— Василий Спиридонович, в ваших деревнях больше половины семей для совхоза, что называется, пришей кобыле хвост…
— Да, есть такие. Молодой народ ушел в город, остались старики да старухи. Но землю блюдут. Родственники из города за овощами приезжают, ребятишек на лето привозят: чем не отдых? Может, ребятишки эти землю полюбят, вернутся еще в гнездо отцов?
— Романтик вы… — обронила строгая Доронина.
— А разве плохо? — Бахтин улыбнулся.
Но курчавый не унимался, снова полез с вопросом:
— А куда вы будете переселять, скажем, дирижера музыкального театра, писателя, художника или кто там еще у вас в деревнях проживает?
Бахтин опустил плечи, сложил руки на животе и стал похож на большую грустную птицу, по случайности попавшую в сеть.
— У меня радость на душе, когда к земле тянутся хорошие люди. Художник Пластов, да что мне о нем говорить, все же знают: жизнь прожил в родной деревне, рисовал портреты мужиков и баб, природу. Кто из такой деревни на сторону уйдет? И у нас живет художник добрый, с талантом. Земля у него не в забросе. А главное, ребятишек куча, кто-нибудь да привяжется к земле. Пускай дом покупает в Талом Ключе. А писатель, ну не Лев Толстой, но честный, мыслящий человек. Роман написал о крестьянах… — Последние слова Бахтин произнес тихо.
— Погромче, Василий Спиридонович! — Доронина развеселилась. — Говорят, и вас вниманием не обошел, изобразил.
— А-а-а! — Бахтин отрешенно махнул рукой. — Да у него, у писателя, лучший сад в округе. А у дирижера самый красивый дом. Если и они захотят, мы возьмем их на новое место…
— Романтик вы, это действительно. — Доронина задумалась. — Но все же тут есть что-то такое, что требует осмысления.
— Считаете, что землей торгую? Землей распоряжается сельсовет.
— А все же надо бы посмотреть…
— Вместе с вами…
— Понятно. Что, утвердим генплан совхоза «Талый Ключ»?
Члены исполкома проголосовали.
— Начинайте, Василий Спиридонович, желаю успеха! А с поправками к нам. Не самовольничайте.
20
Иван, управившись с соломой на своем поле, переехал во вторую бригаду, чтобы помочь соседям.
На поле, как бы огороженном со всех сторон лесом, непроветренная овсянка уже источала затхлый душок-тлена. «Эх, опоздали!» — с раздражением отметил про себя Иван. Еще больше он расстроился, когда увидел непрожатые кулиги, нащупал в копешках выброшенное с соломой и уже начавшее прорастать зерно. Он бросился было искать кого-нибудь из полеводов, но на соседней зяби встретил лишь трактористов, куривших у разложенных на мешковине инструментов. Иван присел с ними. Трактористы, уже знавшие о его ночевке в вытрезвителе, порасспросили, как да что. Посмеялись над Профессором — его-то они давно знали. А насчет зерна в соломе просили Ивана не мельтешить; перемолачивать никто сейчас не будет, а вот собирать овсянку как раз время: в валках живо просохнет.
— А ты сам-то как? Часто проверял охвостье?
— Еще бы! Постник за каждое зерно готов повеситься. Такое дело — по урожаю будут платить… А что я, дурак — из своего кармана выкладывать?
— Замутят мозги людям, а сами забудут.
— Не забудут. Не должны. Вроде для тех и других выгода. Но было бы еще лучше, если бы бригаде отдать и технику.
Тут Иван судил трезво, чувствуя, что познал за лето что-то новое, чего не познали еще эти ребята. Он даже нравился сам себе в эту минуту.