— Так я же всех их знаю. Семьи их знаю. Это не просто выпивохи, это люди. Долго думал, как с ними быть. У Арсения вон решение простое: собрать их всех в кучу да на остров. Пусть живут там, работают, сами себя кормят.
— Ни один из них не даст себя оседлать… значит, не будет захребетников, — снова подал голос Прохоров.
Смагина внимательно посмотрела на него. Опустила глаза, сказала:
— Что ж, неравнодушие ищет выхода, равнодушие примиряет.
— Идею я у него взял, правда, островов на наших землях нет… — И Бахтин рассказал о замысле собрать в подрядную бригаду всех выпивох во главе с авторитетом из их же общества — такой есть в совхозе, поручить им заготовку и разделку древесины. Для застройки села ее много потребуется.
Доктор внимательно слушала его, заинтересованно, потом нетерпеливо спросила:
— Это что, твоя фантазия, Василий, или ты уже что-то делаешь?
— Со скрипом, но делаю. Шесть человек — механизаторы хоть куда, но из-за малой надежности полеводы не взяли их в свои бригады. Это люди негиблые, нет, считаю, что возьмутся за ум. Вот только не сплю по ночам, думаю: приеду утром, а там ни одного станка нет — все развинчено и продано…
Смагина рассмеялась, мрачноватое лицо ее оживилось и посветлело:
— Но ты же добрый, пусть развинчивают… — Она опять быстро погасила свою улыбку. — Что ж, попробуй. Хлипкое дело, запоздалое, но надо что-то делать. А на лесозаготовках как они у тебя будут? Не представляю. Они тебя интересуют только как работники или как люди, которым ты хочешь помочь?
— Работой лечить. А куда им деваться?
— Воровать пойдут.
— У нас есть строгий страж, — и Бахтин взглянул на молчаливого Прохорова.
— Ты прав, труд лечит. Но они же не будут круглые сутки с пилой да под деревом. Отдых сделай им интересный, полезный. В лесу охота, лыжи, баня, телевизор. Чтобы не было и часу пустого. — Она задумалась. — Что ж, Василий, попробуй. Если работа придется им по вкусу, дело будет. Как они отблагодарят тебя потом. Считай, второе рождение человека. Ваш Федор Звонарев, он же бывший строитель, все дни торчит в мастерской. Такие узоры режет по дереву, диву даюсь. В пору оставить его тут.
— Сам пришел? — поинтересовался Прохоров.
— Да, сам, в первый раз. Глубокая депрессия… Ну а что будем делать с Венцовым? Мне о нем говорил товарищ Вавилкин. Пожалуй, я впервые встретила руководителя, столь озабоченного тем, как алкоголь физически и нравственно уродует людей. На судьбе Венцова он увидел это особенно отчетливо. «Никогда бы не подумал, — говорит, — что такое может случиться с человеком за какой-то десяток-полтора лет». Да за год случается! Я вызывала Венцова — не явился. Испугался, видно. А жена его, Вера, была у меня. Жалею таких и сужу. Женщина должна уметь влиять на мужчину своей любовью. Об этом мы боимся говорить, не то что писать. А мы должны внушить женщине чувство долга перед мужем и семьей.
— Иван Венцов… уверен, поднимется, — проговорил Бахтин. — Придет его час.
— Вместо двух обещаний сделай хотя бы одно дело… — Смагина до конца оставалась суровой по отношению к своему давнему однокласснику. — А Вавилкин меня обрадовал — увидел беду. Он умный, обратил внимание не только на следствие явления, но и на его истоки…
— Где же истоки?
— Где? В формировании личности в детском возрасте; Две стороны влияют на этот процесс. Первое — эмоциональное подавление, жестокость, черствость. — Она вытянула руку, сжала в кулак. — Это искажает в восприятии ребенка реальную действительность, отношения между людьми в обществе, принижает значение личности, ее место в жизни. И понятно, закладывает в характер ребенка злобу, ненависть ко всему окружающему, агрессивность при всякой попытке закрепить свое «я». Но, увы, его не понимают. И неустойчивая, с подавленной волей личность находит утешение в выпивке.
«Ах, вот зачем она бегает по школам», — подумал Бахтин, ожидая, что скажет доктор дальше. А она говорила:
— Ничуть не лучше детство заласканное, чрезмерно опекаемое. Оно — почва для эгоцентризма в мышлении, для стремления к высоким желаниям, требованиям. Так вырастает личность претенциозная, она всегда ждет легкого, доступного удовлетворения всех желаний. Но мир взрослых, реальный мир не дает ей ходу, и человек разочаровывается, дает волю разрушительным желаниям. Алкоголь оказывается самым доступным средством, чтобы успокоиться, удовлетворить сжигающее душу чувство недостижимости. Так и появляется среди людей алкоголик — ущербная, несовершенная душа. У него слаба приспособленность к жизни и затруднены межличностные связи. Чтобы компенсировать свою несовершенность, он и прибегает к помощи извне. И тот же алкоголь снимает напряжение от столкновения с жизнью, облегчает контакты и в конце концов подавляет угнетающее чувство собственной несостоятельности…
— Значит, важнейшие звенья в формировании личности — семья и школа? Правдивое, честное, умное воспитание? Подготовка человека к реальной жизни, к трудностям? — подытожил Прохоров. Ему были созвучны мысли доктора. — А что сегодня, что завтра делать нам с теми, кто уже, так сказать, сформировался?
— Остепениться. В первую голову самим. И людей своих не спаивать…
— Екатерина, говори, да не заговаривайся! — сразу же встал в позу Бахтин: что это она, на самом деле?
— А я в своем уме, Василий. Ты подсчитай, сколько у тебя праздников в году? Только своих, совхозных? «Березка» — это что, окончание сева? «Ромашка» — конец сенокоса, так? «Дожинки» — понятно. А на фермах? Там свои праздники. Ну а профессиональные. О государственных я уж молчу. Хотя их тоже можно праздновать без пьянства, без последующих прогулов. Ну а ты с твоим характером везде — живой пример.
— Угадала! — Бахтин сердито пыхтел, недовольный проработкой.
— Не нравится? Ну, конечно. В совхозе тебе никто не скажет: вместе выпиваете. Да и сверху кто скажет? Всем ты нужен. Ну, ну, не корчись. Я ведь знаю: каждую пятницу тебе звонок из области. Ты уж, наверно, боишься этих звонков: «Ах, Василий Спиридонович, как твое драгоценное? В норме? Чудесно! А совхозные прудики не обмелели? И караси, наслышан, нагуляли вес. Так приедем. Да, да, снасти у нас свои и о наживке позаботимся». И вот привалят порыбачить. А у тебя походный стол уложен, барашек только что прирезанный, лучок зеленый, огурчики… Ты постой, дай уж я выскажу тебе все. Выпиваешь с ними, хотя душа болит — с семьей-то сколько выходных не бывал. Пьешь и волнуешься. Петр-то Семенович «Посольскую» любит, а Семен Петрович к «Зверобою» пристрастен, будто бы эта настойка желудок лечит. Ты же не можешь с ними не выпить, они твои гости и будущие протеже в областных инстанциях. Я уж не говорю, что это безнравственно, а еще и здоровью урон. А сколько людей постепенно втягиваются? А в районе что, лучше?.. Иные комиссии тем и тешат себя, что ждут отходной пирушки — выезда на природу или в ресторан.
— Ну, знаешь!
Но доктора остановить было уже нельзя.
— Ты бы, Василий, оглянулся, что это у вас все без конца празднуют? Юбилей какой-нибудь или юбилейчик: свой, жены, дочки, сына, внука — пьют. Поминки — это святое. Проводы, встречи. Наши шайбу забили — стопочку. И пошло. Да что это — как с цепи сорвались! От пьяниц родятся уже предрасположенные к алкоголизму. Хотя бы подумали о будущих поколениях. Кого мы оставим после себя? Какое это будет поколение? Какое потомство оно способно будет дать? Надо внушить людям веру, веру в свое бессмертие.
— Катерина, ты в уме? Что, снова бога призываешь? — попытался отшутиться Бахтин.
— Ординарно ты мыслишь, Василий. Бессмертие — в детях. Если бы ты, Василий, внушил себе и детям, что ты и они никогда не умрете, и внуки твои не умрут, и внуки твоих внуков, потому что в них твое бессмертие, ты не стал бы убивать в себе и в детях здоровье, физическое и духовное. Бессмертен-то, в конце концов, не ты, не капитан Прохоров, а наше здоровье. Быть здоровым — это подвиг человека.
Доктор Смагина, рассерженная не на шутку, почти разъяренная, уже не могла сидеть. Она встала, подошла к окну, задумалась.
Прохоров видел, как ей было трудно говорить, ведь для нее это не просто слова, за ними — судьбы, страшные судьбы людей, которые прошли перед ней за эти годы.
Екатерина Власьевна не слышала, когда ушли гости. Повернулась — кабинет пуст, будто Бахтина и Прохорова вовсе не было. Это огорчило ее, вызвало неприятное чувство одинокости. Вот и они ушли, не сказав ни слова. Ишь ты какие корректные, не хотели, видимо, отвлекать ее от размышлений. Хорошенькое дело? А она-то, она как глубоко отвлеклась… Ну а Василий, он ведь только одну половину усваивает. Нет бы браться всерьез, а половинчатость и поражение ходят рядышком, рука об руку.
Она оглядела кабинет. Шкафы полны историй болезней, ее наблюдений над больными. Скольких она вылечила, а еще больше — не сумела. Они прошли перед ней и исчезли, бесследно. Когда-то она была увлечена подготовкой диссертации, но вдруг остановила себя: не кощунство ли на трагедиях людей делать науку? Теперь-то она знает, что была неправа. Надо было сказать людям всю правду, предостеречь новые поколения от ошибок их отцов. Теперь нет, не отступится и напишет диссертацию, чего бы это ни стоило.
В окно она видела, как вышли из подъезда Бахтин и Прохоров. Первым порывом ее было остановить их, досказать то, что не досказала, но не остановила. Если у Васьки что-то засело в голове, то он не успокоится. Кто-кто, а она-то уж знает его еще по школьным временам. Председатель ученического комитета, он был напорист на пути к цели, умел увлечь ребят. Еще бы — с таким веселым, неунывающим характером можно горы свернуть. По вот и он где-то не устоял против сложностей времени и теперь намерен выкарабкаться. Хорошо, если сумеет.
Они, двое, постояли у машины, поговорили, видимо, неравнодушно — иначе Бахтин не стал бы так сердито размахивать руками. Вот нырнули в «уазик» и умчались. Екатерина Власьевна отвернулась от окна. В кабинет тихо входили врачи и рассаживались. Начиналась утренняя пятиминутка.