Чаща — страница 11 из 48

Ира Владыкина… С первого по пятый класс она была моей соседкой по парте. Ира – дочка нашего классного руководителя, Альбины Анатольевны. Её мать, завуч школы, вела у нас алгебру и геометрию. Я так боялась её, что зубрила эти предметы больше остальных, и в итоге даже стала понимать. И геометрия, как оказалось, очень пригодилась мне в будущем.

Ирку мать держала в ежовых рукавицах и готовила на золотую медаль. Собственно, так и произошло по итогу. Умница, отличница, белая кость. Уроки всегда вызубрены до последней запятой, дневник хоть на стену в рамке вешай. Всегда отутюженная, отпаренная, с иголочки. Казалось, Ирке всё давалось легко. На самом деле, конечно, это было не так. Голова у Ирки отлично работала, но ей приходилось не только жить в постоянном стрессе из-за пристального внимания, но и почти круглосуточно находиться рядом с матерью. Не каждый такое выдержит. Но Ира умудрялась всё успевать.

Сашка Стрешнев… Если бы не его отец, туго бы нам тогда пришлось. Вообще не представляю, чем бы всё закончилось, не будь его отец начальником городского отдела полиции. Нет, нам, конечно, всё равно пришлось бессчётное количество раз в подробностях рассказывать о том, что произошло. Но нас не заперли в камере, не угрожали и не заставляли придумывать небылицы, чтобы оболгать себя. Подозреваю, что Стрешневу-младшему дома досталось по самое не балуйся, но точно знаю, что такому, как его отец, я бы на его месте врать не стала. Тяжёлый мужик, умеет надавить так, что ты готов перед ним всю душу вывернуть наизнанку, а потом ею же вытереть залитый собственными слезами пол. Лично я так себя и чувствовала, когда оказалась в кабинете следователя во время допроса в присутствии Сашкиного отца. Всё это время с нами была школьный психолог, но, судя по её бледно-зелёному лицу, ей самой требовался врач.

Сашка ухаживал за Ирой. Я бы не удивилась, если бы они поженились после школы. Социально они были равнозначными фигурами. Своего рода «золотая молодёжь» нашей школы, на которую все равнялись и кому все хотели понравиться. На любых школьных мероприятиях Стрешнев и Владыкина становились ведущими. Они отлично смотрелись вместе. Но, как я уже говорила, Ире нравился Даниил…

Первое время я ещё заходила на их странички в надежде хоть на какую-то информацию. Я не писала никому из них, потому что по натуре своей была человеком мнительным. Боялась стать обузой и нарваться на грубость. То, что они приняли меня в свою компанию, явилось для меня одновременно и неожиданностью, и счастьем, и ответственностью. Да, я воспринимала это именно так, не понимая, чем заслужила их благосклонность.

Вера Зубова… У неё были совершенно обычные родители. Я бы даже сказала, посредственные. Её мать – крикливая разбитная тётка с выкрашенной пергидролью мочалкой на голове, а отец – монтажник в городской муниципальной стройконторе, два младших брата-погодка. Обычная семья в рамках Бабаева. И тут Верка – королевишна!

Симпатичных девчонок у нас в городе было предостаточно. Та же Ирка, например. Но Вера была необыкновенной. Глядя на неё, я стала понимать, что счастье не в дорогих шмотках. Хорошо, конечно, одеваться как с обложки, но если у тебя нет такой сияющей кожи, натуральных белокурых волос и синих глаз, как у Веры, то это вроде уже и не то.

Я была серой мышкой до того, как стала выигрывать в конкурсах. Обо мне даже написали в газете, что, разумеется, не осталось незамеченным. Всё чаще я ловила на себе изучающий взгляд Веры. Но я бы не смогла затмить её и даже не пыталась.

Когда они меня приняли, я оказалась на седьмом небе от счастья. Даже мои победы не могли радовать больше, чем возможность быть рядом с ней и её друзьями. Однако мать не разделяла моих чувств, и я знаю, что виноват в этом был мой отчим, Георгий.

Однажды я услышала, как он говорил ей, чтобы она приглядывала за мной, потому что я ещё глупая и со мной может случиться всё что угодно. Что я верю всем и каждому и вообще выбрала компанию не по себе. Мол, эти-то могут себе позволить всё что угодно, а мы – простые люди. Мать охала и соглашалась с ним. Я спорила, убеждала, что раз все уроки сделаны, то я имею полное право гулять с кем мне вздумается, но в итоге все сходилось к одному: мне было велено соответствовать правилам. Конечно, я взбрыкивала, но потом соглашалась, чтобы не расстраивать мать. Я любила и жалела её, но злилась, потому что мнение Георгия она ставила выше моего.

Я делилась своими переживаниями с Верой и остальными и получала подтверждение тому, что мой отчим не кто иной, как самый настоящий абьюзер. Так что я мечтала лишь о том, чтобы выбраться наконец из-под этой опеки как можно быстрее, и страдала оттого, что не могу остаться. Я задыхалась и ревновала друзей к их свободе и при каждом удобном случае бежала к ним.

Мне было интересно с ними. Как заворожённая, я слушала их разговоры, хотя мало что в них понимала. Они обсуждали фильмы, которые я не смотрела, компьютерные игры, в которые я не играла, и много чего такого, о чём я не имела ни малейшего представления. Видя моё удивлённое лицо, Вера частенько разъясняла мне ту или иную вещь так, как умела только она – приподняв ровную, словно нарисованную бровь, она склонялась к моему уху и, щекоча тёплым дыханием, шептала что-то вроде: «На самом деле этот фильм совершенно идиотский, его смотрят только из-за одной сцены, где… ну, ты понимаешь?» Я краснела и кивала, а Вера утыкалась в моё плечо и тихо смеялась. Довольно быстро я сообразила, что смеётся она над моей реакцией, но мне не было обидно.

Самое интересное, что за то недолгое время, которое мы были вместе, я приобрела и кое-что полезное: во мне обнаружилось умение распознавать чужие невербальные эмоции, что в последующем дало возможность заранее понимать, стоит ли общаться с тем или иным человеком или нужно уходить раньше, чем наступит разочарование.

После того что с нами случилось, я всё ждала, что кто-нибудь из них напишет мне. Переживания за Веру и за остальных вымотали меня, выпили из меня всю радость. Это была самая настоящая депрессия, из которой я выкарабкалась, только переехав в Вологду. Смена обстановки, новая жизнь, потребность удержаться на новом месте и любимое занятие скоро поглотили меня без остатка. Это была призрачная, но свобода, потому что отчим, вместе с его косыми взглядами и правилами, остался в Бабаеве. А мать… она выбрала его, так что тут я ничего не могла поделать.

Я бы никогда не назвала предательством отчуждение, с которым мне пришлось столкнуться. Я не винила своих друзей, потому что понимала, как им плохо. Так же плохо, как и мне.

* * *

…Открыв глаза, я заворочалась и с трудом выпуталась из одеяла. Мне стало нестерпимо жарко. То ли от духоты, то ли от селёдки, то ли от собственных мыслей.

Да, я прекрасно осознавала свою непримечательность, и именно это дало мне толчок к получению образования. У меня был купленный в кредит ноутбук, на который я установила программу и по ней училась фотошопу. Впоследствии мне это очень пригодилось. Я открыла для себя новые возможности заработка в сети на чертежах и дизайн-проектах. По копеечке, как говорится.

В общем, всё это время жизни моих друзей существовали параллельно моей и нигде не пересекались.

Но мысли о Вере никогда полностью не оставляли меня. Неизвестность – хуже смерти. Мне было очень жаль её родителей, потому что эта неизвестность казалась мне невероятно тяжёлой и мучительной, я ощущала её на физическом уровне.

Я закрыла лицо и надавила пальцами на веки. Перед глазами встало лицо Дениса Перчина. Он смотрел на меня, чуть склонив голову и нахмурив густые брови. Я заворочалась, пытаясь улечься поудобнее, пружины кровати надсадно заскрипели.

«На новом месте приснись жених невесте…»

– Спокойной ночи, Денис Александрович, – прошептала я в темноту и тяжело вздохнула.

5

Остаток ночи я проспала как убитая, а когда проснулась, первым делом решила больше не поддаваться душевным провокациям. Ну нет у меня на это ни времени, ни сил. Нужно подготовиться ко встрече со следователем и выяснить наконец, зачем я им понадобилась. Все мои домыслы, которыми я порядком измучила себя, могли оказаться совершенно напрасными.

Я не заметила, когда встал Георгий, не слышала ни его шагов, ни шума воды в ванной, хоть стена моей комнаты и примыкала к ней. Сказались усталость с дороги и, повторюсь, мои душевные терзания, порядком меня вымотавшие.

В доме было тихо. Я заглянула в большую комнату и увидела, что бельё на диване аккуратно сложено, шторы раздвинуты, и даже на столе воцарилось какое-то подобие порядка. Меня это озадачило.

Вчерашний ужин был убран в холодильник. Я поставила чайник на плиту и отправила в рот несколько пластинок заветрившегося сыра. Затем набрала номер следователя.

– Это Марьяна Шестакова, – представилась я, когда на другом конце взяли трубку. – Вы мне звонили… Я знаю, что сегодня воскресенье. Но вы сами сказали срочно, вот я и… Куда? Да, знаю. Да, хорошо.

Я отняла от уха телефон и посмотрела на экран, словно надеясь увидеть там лицо своего собеседника. Отступать было некуда.

Здание, в котором находился отдел полиции, было мне хорошо известно. Привычно проверив паспорт, я закинула сумочку через плечо и отправилась туда. Дверь в дом просто захлопнула, справедливо полагая, что раз Георгий не дал мне ключей от нового замка, значит, не посчитал нужным. Или попросту забыл, что у дома есть ещё одна хозяйка.

Я шагала по улице и надеялась, что не встречу никого из своих знакомых. Странное чувство, когда всё время хочется обернуться и проверить, не смотрит ли кто-нибудь тебе вслед. В Москве со мной такого никогда не было, хотя в толпе, а особенно в метро, все друг дружку разглядывают, если нет других занятий вроде книги или телефона. И ничего, никого это особенно не раздражает. Здесь же всё по-другому. Думаю, новость о моём появлении в Бабаеве уже разнеслась по городу. И всё же я надеялась, что это событие не привлечёт ко мне ненужного внимания. Всё течёт, всё меняется, за эти пять лет интерес к этой истории наверняка уже поостыл.