Пару раз я вздрагивала, когда слышала автомобильные гудки. Но машины проезжали мимо, а я еле сдерживалась, чтобы не припустить трусцой. Здесь все ходят размеренно, а не бегут, пытаясь успеть в последний вагон электрички.
Я остановилась напротив двухэтажного кирпичного здания, отметив новые оконные рамы и свежевыкрашенные в белый цвет двери. Если мне не изменяла память, раньше они были коричневого цвета.
– Здрасте, – сунула я паспорт в окошко дежурного.
– Вы по какому вопросу?
– Я только что разговаривала со следователем. Он сказал, чтобы я подошла сюда.
– К какому следователю?
– К… – и тут на меня нашёл ступор. – К…
Подобного со мной никогда не случалось. Я испытала самый настоящий шок оттого, что не могла вспомнить его фамилию. Что-то витало в воздухе, но то ли от волнения, то ли от всех этих мыслей, которые одолевали меня, я никак не могла собраться.
– Как же его… дерево… точно, дерево… – судорожно бормотала я, пытаясь найти нужную ассоциацию.
– Дуб? – донеслось сбоку.
Я вздрогнула и покосилась на говорившего. Это была высокая девушка, на беглый взгляд немногим старше меня. Я успела заметить лишь зачёсанные в высокий хвост каштановые волосы, чёрную водолазку и серый пиджак.
– Нет, не дуб. Сейчас… Черёмуха! Фух, просто же! Следователь Черёмухин, – почти выкрикнула я в сторону дежурного. Совершенно дурацкое состояние.
Девушка издала короткий смешок, забрала у дежурного какой-то конверт и пошла дальше по коридору.
Дежурный переписал мои данные, выдал паспорт и кивнул в сторону коридора.
– В десятый кабинет идите.
Я поспешила на поиски нужного кабинета и нашла его тут же, на первом этаже напротив туалета. Из-за двери раздавались голоса, перемежающиеся громким смехом, и возгласы: «С днюхой!»
Я постучала, затем ещё раз и, услышав: «Да входите уже!» – вошла.
– Мне к Черёмухину… – пробормотала я, растерянно озираясь. Вокруг стола с накрытой «поляной» стояли или сидели человек шесть мужчин в форме и в штатском, а девушка, которую я мельком видела на пункте дежурного, находилась за другим столом, на котором высилась целая гора папок и работал компьютер.
– Это к тебе, Тёмыч! – Один из мужчин в форме толкнул под локоть другого – в синем свитере и джинсах, в одной руке которого находился до краев наполненный коричневой жидкостью стакан, а в другой долька лимона. Пузатая бутылка с надписью по-грузински стояла посреди импровизированного застолья, соседствуя с солёными огурцами и нарезанными яблочными дольками.
Лицо Черёмухина скривилось, выдавая мучительную борьбу между долгом и желанием. Мне даже захотелось махнуть рукой и сказать, мол, пейте-пейте, гражданин начальник, не грейте зря. Но коньяк как раз любит тепло, так в нём раскрывается вся палитра вкуса или букета. Сама я в этом не особо понимала, за пять лет только вчера и прикоснулась к «прекрасному», хотя прошинский самогон – это тоже своего рода «искусство».
Следователь Черёмухин вздохнул, попробовал было поставить стакан, но ценный напиток грозил выплеснуться через край.
Девушка подняла голову и несколько секунд переводила взгляд с него на меня и обратно, а я замерла, наконец рассмотрев её лицо.
– Вы по какому вопросу? – спросила она, указывая на свободный стул перед собой.
– Это по делу Зубовой, – ответил за меня Черёмухин. – Одна из этих…
Я растерялась. Что значит, из этих?.. Но вслух ничего не сказала, села и придвинулась к столу девушки, положив сумку на колени.
– Здравствуйте. Мне позвонил следователь Черёмухин. Времени у меня мало, так что…
– Какие все занятые! – поддел он меня.
Когда я обернулась, Черёмухин уже жевал лимон, и лицо его, поначалу показавшееся мне довольно симпатичным, перекосилось.
– Правильно ли я поняла, что дело касается Веры Зубовой? – с места в карьер спросила я. Других причин я просто не видела.
– Этим делом занимаюсь я, – громко пояснила девушка. – А капитан Черёмухин выполнял мой приказ.
– Молодым везде у нас дорога! – продекламировал кто-то из мужчин.
– Вольному воля, да, товарищ Казбич? – подхватил другой.
Внешне она никак не отреагировала на реплики, а я так вообще ничего не понимала.
– Поторопился ты, Тёмыч, такую свидетельницу мимо себя пропустил, – заметил ещё один. – Глядишь, вечером бы в киношку собрались! Девушка, а вы какое кино предпочитаете?
У меня возникло стойкое ощущение, что приехала я зря. Если бы дело приобрело новый оборот, то вряд ли сопровождалось шуточками, смеяться над которыми совершенно не хотелось.
У девушки, судя по всему, было такое же мнение.
– Вы не могли бы перейти в другой кабинет? – неожиданно ледяным тоном велела она.
Мужчины забухтели, но всё же собрали нехитрые закуски и недовольной толпой ринулись вон из кабинета.
– Удачи! – язвительно улыбнулся, а затем подмигнул мне Черёмухин.
– Начальство на выходных, – скупо пояснила девушка, и это не было похоже на извинение. Скорее, на констатацию факта. – Давайте знакомиться. Меня зовут Воля Дмитриевна Казбич, я следователь.
– Как? Воля?
– Да, Воля. Имя такое.
Я не могла удержаться от того, чтобы самым наглым образом не рассматривать её. С точки зрения художника, красота – понятие относительное и в контексте искусства всегда дополняется присущими определённой эпохе особенностями. Я сидела чуть левее и, когда она поднимала голову, отрываясь от раскрытой папки, видела её профиль с правой стороны. У неё были идеальные пропорции черепа, прямой нос, ровный округлый подбородок и красивые пухлые губы.
Но левая сторона её лица была обезображена шрамом, который начинался над бровью, делил её пополам и криво уходил через верхнее веко к скуле. Несмотря на это довольно-таки отталкивающее зрелище, я вдруг поймала себя на мысли, что получаю эстетическое наслаждение от его вида. Сложно объяснить. Возможно, именно факт того, как она держалась, совершенно не смущаясь уродливого шрама, придавал законченность её образу.
– Редкое имя. Никогда не встречала. Очень приятно. А я – Марьяна Игоревна Шестакова. – Я мотнула головой, осознав, что говорю такими же рублеными фразами, как и эта девушка, Воля Дмитриевна Казбич. Ну и ну, хоть записывай. Хотя… вольному воля?
– Так, давайте приступим. – Она порылась в куче папок и наконец вытащила одну, довольно объёмную, с завязками-шнурками. Затем раскрыла мой паспорт. Её пальцы быстро забегали по клавиатуре.
– А вы давно здесь работаете? – спросила я, намекая на её возраст. Раньше я бы постеснялась спрашивать вот так в лоб незнакомого человека, но, сменив несколько работ в сфере обслуживания и вдоволь пообщавшись с людьми, уже не испытывала стеснения.
– Второй месяц, – ответила она, не отрывая глаз от экрана.
Некоторое время я рассматривала её руки и коротко стриженные ногти.
– Вы ведь не местная? Извините. Говор у вас другой. Это сразу заметно, – задала я следующий вопрос, готовая к тому, что она попросит меня замолчать и не мешать ей.
– Я из Ярославля.
– Красивый город, большой, – кивнула я, потому что была там пару раз. – Из Бабаева в основном уезжают, а вы…
– Миграция – это естественный процесс. Не все уезжают и не все остаются.
Голос у неё был низкий, грудной. Когда она говорила, у меня мурашки пробегали по телу. Было в ней кроме шрама что-то такое, что притягивало и вызывало желание наблюдать за ней. Именно поэтому, решила я, мужчины и собрались в этом кабинете, хотя, наверное, могли бы выбрать другой. Думаю, кроме профессионального интереса их подогревал интерес другого рода.
Неужели она привыкла к тому, что её постоянно рассматривают? Это ж какой внутренней силой надо обладать, чтобы не реагировать на это?
– Черёмухин этот ваш, хотя бы объяснил, что и как, – вздохнула я. – Я сразу билет взяла, поехала. Решила, что если вызвали, то вдруг…
– Что вдруг? – моментально отреагировала Казбич и вперилась в меня немигающим взглядом серых глаз.
– Вдруг Вера нашлась? – выпалила я.
Повисла тишина.
– Простите. Вы должны меня понять. Я думаю об этом. Не каждую минуту, конечно… потому что работа и разные дела. Но это всегда где-то рядом, понимаете? – пробормотала я.
– По истечении срока давности дело может быть передано в суд о признании человека безвестно отсутствующим или умершим, – ответила Казбич ровным голосом. – Я ознакомилась с делом. У меня остались кое-какие вопросы, так как лично я этим делом не занималась. Поэтому приходится восполнять пробелы, чтобы поставить точку.
– Но как же так? – заёрзала я на стуле. – Не может же быть, чтобы человек исчез бесследно! То есть я, конечно, знаю, что иногда так бывает, но…
Казбич перелистнула страницу моего паспорта и проверила прописку.
– Разыскные работы, к сожалению, не привели к желаемому результату, – выдала она. – Вы, как свидетель и человек, видевший Веру Зубову одной из последних, разумеется, не можете просто взять и забыть об этом. Уверена, любой на вашем месте хотел бы знать о том, что с ней случилось.
В её тоне я почувствовала некоторую отстранённость и могла её понять, но мне было тошно оттого, что всё повторяется.
– Конечно, однако вы вряд ли поймёте то, что я чувствую на самом деле, – убеждённо сказала я.
– Отчего же? Я вполне могу представить вашу озабоченность.
– Озабоченность? – Я усмехнулась и покачала головой. – Это другое… Вера была моей подругой, мы учились вместе. Я всё про неё знала.
– Всё? – приподняла брови Казбич. – Вы серьёзно?
– Ну… – В этот миг я ощутила лёгкое беспокойство. – Если вы думаете, что я тогда солгала в чём-то, то мне будет сложно вас переубедить. Я не скрывалась и не пряталась. Надеялась, что полиция во всём разберётся, но этого не случилось. Прошло пять лет, но я не перестаю помнить об этом. Никто из нас не забыл… – На этих словах мой голос дрогнул. Всё же было довольно преждевременно говорить за тех, кого я не видела все эти годы.
Казбич слушала и не перебивала. Мне даже показалось, что в её глазах зажёгся огонёк интереса.