– Я раз за разом прокручиваю тот день и пытаюсь найти хоть какое-то объяснение тому, что случилось, – продолжила я, наконец дорвавшись до возможности высказать всё, что накопилось. – Более того, если бы я обнаружила что-то, что указывало бы на вину, не важно – мою или кого-либо из нас, я бы рассказала об этом! – стараясь быть максимально убедительной, продолжила я.
– Здесь ваши показания. – Казбич накрыла ладонью папку и чуть наклонилась ко мне. – Вам есть что к ним добавить?
Я с шумом втянула воздух и тут же закашлялась.
Казбич взяла с полки кружку, дунула в неё и плеснула воды из стоявшего на подоконнике электрического чайника. Я жадно выхлебала воду, мысленно проклиная вечернюю селёдку. Отдышавшись, сказала как можно твёрже:
– Я просто хочу, чтобы всё закончилось. Но пока не буду знать о том, что случилось с Верой, то вряд ли смогу жить спокойно. Сначала я думала, что она утонула. Но Вера хорошо плавала. К тому же там, где мы обычно сидели, неглубоко. Там такой залив, ответвление от основного русла, течения почти нет. Если бы она… – Я поставила кружку и сплела пальцы между собой, не зная, что ещё добавить.
– За пять лет ни одно тело, обнаруженное в реке Колпь, не было идентифицировано как тело Веры Зубовой. В основном тонут по пьянке или зимой, когда проваливаются под лёд. Вы правы, в том месте глубина небольшая, но утонуть можно и в луже. Однако все работы по поиску, как я уже говорила, были проведены. – Казбич пролистнула несколько страниц, и я увидела фотографии, которые были сделаны на лесной поляне.
– Вот видите. Я сразу говорила, что она не могла утонуть. С какой стати она бы полезла снова в воду? Мы лишь окунулись, а потом стали греться у костра. Было уже поздно. Раньше мы никогда не засиживались так долго, но гулять в ночь выпускного – это ведь традиция.
Казбич никак не отреагировала на мои слова. Конечно, я не ждала, что она ударится в собственные воспоминания о школьных днях, но она даже не улыбнулась. Наоборот, очень сухо сказала:
– Марьяна Игоревна, давайте по порядку и строго по фактам, хорошо?
– Опять? Зачем? Чтобы закрыть дело?
Казбич откинулась на спинку стула и посмотрела в окно. За ним светило солнце и зеленела листва, а в кабинете гудел процессор и под потолком с жужжанием билась жирная надоедливая муха.
– Я здесь человек новый, – наконец сказала Казбич. – У меня есть неделя для проверки и вынесения решения. Конечно, если я пойму, что можно за что-то зацепиться… – Она помедлила. – Но вроде как не за что. Не могу сказать, что её родители смирились, но, принимая решение пойти в суд для признания их дочери бесследно отсутствующей, они всего лишь пытаются решить имущественные проблемы. Насколько я знаю, они хотят продать дом и переехать. Если бы с Верой произошел несчастный случай, со временем можно было бы как-то свыкнуться с этим. Похоронить и приходить на кладбище. А так…
Я открыла рот и не нашлась что ответить. Какое право я имела обсуждать и уж тем более осуждать их?
– Послушайте… – Казбич склонилась ко мне. Так близко, что я смогла хорошо разглядеть её шрам. И почему она не сделает пластику? – Давайте поступим следующим образом: вы подумаете, вспомните все до мельчайших подробностей, а потом расскажете мне, – предложила она.
– Не вижу смысла откладывать, – покачала я головой. Я было подумала рассказать ей о том, как важно для меня вспомнить те самые мельчайшие подробности, но дело в том, что эти самые подробности будто специально ускользали от меня. И именно это мучило меня так же сильно, как неизвестность.
– Я очень хочу понять, что же тогда произошло. Не буду лукавить, моё желание не встретило поддержки у руководства. Дело странное – непонятно, было ли совершено преступление или же Зубова сама решила исчезнуть по каким-то своим соображениям. Буду разбираться. Так что в этом смысле человек я не очень удобный.
И тут до меня дошло, что она имела в виду, говоря о собственном «неудобстве». Одним из фигурантов дела, говоря языком протокола, был Саша Стрешнев – сын её непосредственного начальника. Конечно, Стрешневу-старшему хотелось поскорее закрыть это дело, тем более что никаких подвижек за эти годы не произошло.
– Они вообще что-то делали эти пять лет? – спросила я, намеренно разделяя Казбич и её сослуживцев. Мне хотелось верить, что мы с ней на одной стороне.
Полоса света, которая падала из окна, сменилась тенью из-за набежавшего облака, и выражение лица Казбич в эту секунду стало выглядеть ещё мрачнее.
– Пока я не вижу, за что можно зацепиться, – признала она. – В ночь пропажи Зубовой шёл дождь. Запрошенный биллинг показал, что её телефон работал в последний раз именно на том самом месте, которое вы указали.
– А вы уже говорили с остальными? – Я имела в виду своих друзей.
– Да, – кивнула она. – Их показания ничем не отличаются от тех, что они уже давали.
– Почему же тогда вы думаете, что я смогу вспомнить что-то ещё?
– Это не я так думаю, а вы.
От её слов мне стало не по себе.
Пока длилось следствие, мы с ребятами встречались только в коридорах полицейского управления, куда приходили на допросы в назначенное нам время. Это было похоже на домашний арест, которому каждый из нас подвергся со стороны родителей. В моём случае всё было не столь жёстко, но я и сама не горела желанием выходить на улицу без особой причины, напуганная возможной реакцией жителей Бабаева. Дело получило общественный резонанс: вчерашние школьники могли оказаться душегубами. Оставалось лишь найти жертву их измывательств. Но жертвы не было, и, пожалуй, это единственное, что как-то удерживало людей от прямых обвинений в наш адрес.
Осознание собственного бессилия перед юридической махиной должно было сплотить нас, но этого не произошло. Мне трудно сейчас дать какую-то оценку этому, во мне всё ещё живут растерянность и обида за то, что наша дружба закончилась в один миг. Я придавала ей большое значение. Очень большое значение.
Боюсь даже представить, что было бы, если бы Веру нашли мёртвой со следами насильственной смерти. Но на наших руках и одежде не было её крови. Не было её и в том самом месте, откуда я бежала под покровом ночи, обуянная первобытным ужасом перед… чем? Вот главный вопрос, который не давал мне покоя. Но все мои робкие попытки донести до следователей, что в лесу было что-то ещё, наталкивались лишь на усмешки и скепсис. Ну правильно, а как следовало реагировать на рассказы о потустороннем?..
Я с сомнением посмотрела на Казбич. Чем она отличается от остальных? Начни я рассказывать ей о своих видениях, реакция будет такой же. Любой здравомыслящий человек сведёт на нет все мои попытки повести следствие по неправильному следу. Но что было правильно, кто может ответить?
– Почему вы ушли с выпускного? – спросила Казбич и прикусила кончик карандаша, которым делала заметки в блокноте.
Мои плечи напряжённо приподнялись, как перед прыжком в холодную воду.
– Стало скучно. Школа и так надоела. Сначала хотели в ресторане отмечать, а потом передумали. В актовом зале накрыли. Дискотека, все дела… У нас два одиннадцатых класса было, с родителями и учителями народу много набралось. Мы посидели немного, а потом решили прогуляться.
– Кто конкретно предложил уйти?
– Я не помню. Мы просто собрались и ушли.
– А почему отправились в лес?
– Ну а куда ещё? Мы устали: готовились и сдавали экзамены. Захотелось провести время вместе.
– Выпить?
Я потерла лоб.
– Нет, мы пили только сок.
– А что так? Повод был.
– Да, был. Но ни я, ни мои друзья не увлекались алкоголем. Это было бы слишком… – я осеклась.
– Что слишком?
– Слишком предсказуемо. Говорю же, мы не планировали пьяных посиделок.
– Надо было ещё шампанское со стола прихватить! – вздохнула Вера, заглядывая в пакет с коробками сока… – Тоже мне выпускной!
– Ага, чтоб нас потом за жабры прихватили? – закатила глаза Ира.
– Нет, ну, если есть желание отметить по-взрослому, то я мог бы у предков в баре что-нибудь взять, – предложил Сашка.
– Нет-нет, – строго ответила Ира. – Сок – отлично! Мы же не какие-то там алкаши, правда?
– Да нормально все будет! – Сашка попробовал обнять Иру за плечи.
– Отстань, – вывернулась она.
– Ой, уж и потрогать нельзя! Я тогда Марьянку обниму! – полез он ко мне.
– Отстань от неё, Стрешнев! Не для тебя ягодка созрела! – захохотала Вера.
– А для кого? – Сашка снова кинулся ко мне и громко прошептал в ухо: – Марьянка, хочешь большой и чистой любви?
– Вот придурок! Чистой любви… – фыркнула Вера. – Где ты её видел-то?
– А что, у вас с Данькой любофф уже того, грязная?
– Не твоё дело.
– Саш, ну правда, хватит! – ткнула его в бок Ира и пошла чуть впереди.
Думаю, ей неприятно было слушать такое об объекте своей страсти.
– Если отбросить тот факт, что это был день выпускного, то всё было как обычно, – продолжила я. – Мы пошли в лес. Разожгли костёр, у Сашки с собой была зажигалка.
Казбич записывала, и меня это немного нервировало. Не хотелось бы пожалеть о сказанном. Однако ничего нового в голову не приходило.
– Продолжайте.
– Что ещё сказать… Перед этим мы зашли к Саше, он вынес несколько коробок с соком, потом отправились на окраину, к старым домам. Там такая атмосфера странная, почти мистическая.
– А вы увлекаетесь мистикой?
– Нет, что вы… – покраснела я, словно меня уличили в чём-то постыдном. – Наверное, я только путаю вас своими сравнениями.
– Да уж, хотелось бы по существу вопроса. Как давно вы дружили с Верой и остальными?
– Мы учились вместе. Я занималась в художественной школе, много рисовала. То есть всё время была чем-то занята. Выставки там разные… Читать любила. И люблю… Ну, что ещё… Знаете, у меня как-то не особо складывалось общение со сверстниками. Но потом я решила, что хочу измениться…