– Козлевич, миленький, где же ты?.. – кинулась я на очередную коробку, как пират на абордаж торгового судна.
– Кофе!
– Кухни!
– Техники! – неслось со всех сторон.
– Договор!
А через полчаса должны были прийти рабочие, чтобы монтировать перегородку между рабочим и переговорным залами.
Я едва не взвыла, когда один за другим посыпались телефонные звонки. Прижимая плечом телефон к уху, одной рукой я записывала информацию, а второй продолжала перебирать документы в коробке.
У меня взмокла спина и разъехался пучок на голове. Как Катерине удавалось выглядеть прекрасно в течение рабочего дня? Уму непостижимо.
Антон со своим кофе мог подождать, а вот письмо «от кухонь «следовало переправить как можно скорее. Ребёнгольц была не из тех дам, которые флиртовали. Она фильтровала людей, единожды и бесповоротно обозначая их место. Я побаивалась её, но вместе с тем безмерно уважала. Татьяна Васильевна обладала колоссальным опытом и, кажется, знала всех и вся. Уверена, любая контора хотела бы заполучить такого сотрудника, но она работает у Дениса Перчина и называет его «мой мальчик».
Мальчик вымахал под метр восемьдесят, имел прекрасную подтянутую фигуру, длинные музыкальные пальцы с ухоженными ногтями и ямочки на щеках, которые, впрочем, появлялись не так часто, как хотелось бы лично мне, из-за вечно серьёзного вида шефа.
– Ну что там с техниками? – демонстративно простонала Анжелика.
– Попробуйте пока перезагрузить компьютер, – попросила я, пытаясь дозвониться до техслужбы.
– Ой, ну я пыта-а-юсь… – ответила та, разглядывая себя в зеркало пудреницы. – И ничего не выхо-о-одит…
– Попытайтесь ещё разок, ладно? Татьяна Васильевна, письмо нашла! Высылаю!
– Слава богу, а то я уж подумала, что вы вообще почту не читаете!
А когда мне её читать? За час сваливается такое количество информации, что я едва успеваю отделить важное от второстепенного, а потом оказывается, что не заметила архиважного, как сейчас с кухнями.
Пришли рабочие. Сначала я оглядела упаковку, затем записала на видео распаковку, и только потом едва ли не под лупой проверила саму перегородку, понимая, что в случае чего брак будет на моей совести.
Когда я мельком глянула на часы, то ужаснулась: шёл только третий час работы, а у меня складывалось ощущение, что я уже сутки отпахала.
– Антон, напоминаю, у вас через час встреча с заказчиком в конференц-зале, – объявила я. Предупреждать о встречах – тоже моя обязанность.
– Я в курсе.
Судя по его вытянувшемуся лицу, он о ней даже не вспомнил. И точно: засуетился, защёлкал мышкой, уткнувшись в экран.
Вытерев влажные ладони о джинсы, я снова полезла в коробку за договором Козлевича, и тут…
– Марьяна! Примите почтовые отправления! – взревел голос шефа по селекторной связи. – Курьер внизу!
– Да что же вы все скопом-то… – простонала я и ринулась в холл.
Когда вернулась, телефон разрывался. Сложив корреспонденцию на край стола, я вывалила бумаги из коробки и с упорством маньяка стала искать этот чёртов договор с Козлевичем.
– Марьяна, что там с договором?
Я вскочила и, забыв постучать, с упорством молодого бычка вломилась в кабинет Перчина.
– Ну что ты, солнышко, конечно приеду! И на ночь останусь, не переживай! Целую, пока! – Перчин выключил телефон, поднял голову и уставился на меня. Его зрачки напоминали крупные маслины, которые я распробовала только здесь, в Москве. Оливки, к слову, не произвели на меня никакого впечатления, а вот маслины…
– Денис Александрович, я это… договор не нашла… Извините…
То, что я только что услышала, заставило меня съёжиться и в полной мере ощутить глупость своего поведения.
Покачиваясь с пятки на носок, Перчин некоторое время задумчиво смотрел на меня, а я пыталась справиться с охватившим меня волнением.
– Как же так, Марьяна Игоревна… – Он нахмурил густые брови и покачал головой.
– Не понимаю, куда он мог деться…
– Надо найти, Марьяна Игоревна, очень надо!
– Сделаю всё возможное. И невозможное тоже, – пообещала я.
Перчин сложил руки за спиной и подался чуть вперёд.
– Я должен кое-что сказать вам, Марьяна… Игоревна. Дело в том, что должность администратора, на которую вы претендуете… – начал он, но тут у меня зазвонил телефон.
Я вздрогнула от нехорошего предчувствия и нажала сброс. Но через секунду телефон зазвонил снова. Я опять сбросила звонок. Абонент не определился, номер был мне не знаком.
– Наверное, опять из банка, кредиты предлагают! Или мошенники! – пробормотала я, размышляя над тем, что сейчас услышу. Собственно, я уже примерно представляла, что хочет сказать Перчин. Должность администратора я занимала временно, то есть была на испытательном сроке. И кажется, испытания я не выдержала.
Однажды я вцепилась в эту работу и теперь очень боялась её потерять. И на это у меня были вполне объективные причины, о которых, разумеется, я не собиралась ставить в известность своего шефа. Знай он о том, что сподвигло меня прийти в бюро, а перед этим буквально «пасти» беременность Кати, уверена, он был бы в шоке. Но где шок и где Перчин? Нет, я не могла подставить его, поэтому старалась изо всех сил. Правда, похоже, напрасно.
Мой телефон снова разразился птичьей трелью.
– А может, это что-то личное? – спросил заинтригованный происходящим Перчин. – Вы ответьте.
– Простите, ради бога, Денис Александрович… – вспыхнула я. – На работе не может быть никакой личной жизни!
– Вот как? – удивился шеф.
– Так и никак иначе!
Перчин помолчал, разглядывая мои старенькие, но очень удобные босоножки, а затем сказал:
– Марьяна Игоревна, я хотел с вами поговорить о…
Мой телефон снова зазвонил, и я, уже порядком издёрганная, подняла палец, останавливая его, и рявкнула в трубку:
– Слушаю!
Перчин вздрогнул и потёр высокий лоб, явно обескураженный моим поведением. Откуда ему было знать, что и мои нервы уже на пределе?
Собственно, на этом можно было и закончить аудиенцию, но я как дура продолжала стоять посреди его кабинета и отвечать на вопросы совершенно незнакомого мне мужчины:
– Да, это Марьяна Игоревна Шестакова! Что? Кто? Зачем?.. Д‑да, конечно. Поняла…
Выключив телефон, я судорожно перевела дыхание.
– Вы закончили? – спросил Перчин. – Я могу продолжать?
– Я закончила и всё понимаю, Денис Александрович. Вы совершенно правы. Эта работа не для меня.
– Может, вы позволите мне самому озвучить свой текст? Между прочим, я готовился.
Я кивнула, тем временем пытаясь переварить только что услышанное по телефону.
– Обычно я не беру людей с улицы, – начал он издалека. – Но Катерина уверила меня, что…
При других обстоятельствах я сказала бы ему о том, что ничто – ни пожар, ни наводнение, ни вообще любые природные и житейские катаклизмы не способны вывести меня из строя и заставить покинуть боевой пост. Что я буду продолжать наращивать мощь и умения, но сейчас вдруг осознала всю бессмысленность своих надежд.
Он что-то говорил, а я никак не могла сосредоточиться на его словах.
Более того, я должна была признать окончательно и бесповоротно, что будущего рядом с шефом у меня не будет. А страдать изо дня в день от невозможности открыться в своих чувствах к нему, то ещё наказание. Думать о нём и изнывать от желания, случайно касаться, подавая кофе или бумаги на подпись, вздрагивать от его низкого голоса и краснеть от случайного взгляда – всё это одновременно окрыляло и низвергало меня в пучину мучительной безответной страсти.
Для него я – случайный человек. Откуда ему знать о том, что вот уже год я являюсь его безмолвной тенью. Перчин красив, успешен и талантлив, а я – всего лишь неустроенная молодая женщина, которая возомнила, что может соперничать с более подходящими ему кандидатурами.
– Будет лучше, если вы возьмёте на моё место кого-то другого, – выдавила я и постаралась сделать это как можно твёрже и спокойнее.
Перчин сбился на полуслове.
Наши взгляды встретились: его удивлённый и мой, надо полагать, совершенно безумный. А иначе как назвать то, что происходит? Безумие – пытаться стать для него кем-то, не имея к этому никаких способностей и талантов. Безумие – надеяться на перспективы, и это я не о своих личных любовных переживаниях, разумеется, а о том, что работа в «Арт-Панораме» – моя мечта! Самая настоящая мечта для художника, который вдруг обнаружил в себе сильнейшую тягу к архитектуре и дизайну.
Теперь, имея возможность и доступ к программам, которыми пользовались сотрудники архитектурного бюро, я дожидалась, когда все уходили, и разбиралась в них едва ли не до полуночи. Господи, какое счастье я испытывала рядом с Перчиным, считая, что нас связывает общее дело. Страсть, о которой он, разумеется, и не подозревал. Как и о моей любви к нему тоже.
Он – пример того, как надо выстраивать собственную жизнь. За десять лет ни одного отпуска более трёх дней! Об этом мне тоже рассказала Катя. Оно и понятно – когда ты занимаешься любимым делом, каждый день становится ступенью к твоему профессионализму и мастерству. Я знаю, что Перчин даже выходные проводит в офисе, на выставках или встречах с заказчиками. Каждый его проект – любимое детище, и он пестует его от первого и до последнего штриха. Такие люди, как он, ко всему подходят с умом и рачительностью.
А что до личной жизни, то, если уж говорить прямо, у него и женщины должны были быть своего круга. А окружение у Перчина достойное. Именно он занимался проектированием и дизайном домов для нескольких известных артистов и даже министра. Я видела эти невероятной красоты интерьеры среди готовых работ.
– Я думаю, вы неправильно оцениваете свои силы, Марьяна Игоревна. – Губы Перчина сложились в твёрдую прямую линию.
– Ну да… Наверное, вы правы.
Сердце моё выбивало барабанную дробь, ноги и руки дрожали, словно я всё утро таскала тяжёлые вёдра с водой. Глупое сравнение, но я знаю, о чём говорю.