– Давай, Марьяна, расскажи что-нибудь эдакое! – одной рукой Ира обхватила меня за плечи и прижалась тёплым боком.
– Какое?
– Страшное! – Она заглянула в мои глаза, но тут же получила тычок от Веры.
– Пересядь! – велела Вера и указала пальцем на место рядом с Сашкой.
Ира нехотя поднялась и переползла на полметра в сторону. Вера грациозно опустилась справа от меня, поджав длинные ноги. Вокруг загорелых коленок зашевелилась примятая трава.
– В лесу самый главный – это леший, – начала я, донельзя польщённая её вниманием.
– Ну это понятно, – хмыкнул Сашка. – Давай дальше!
– Не перебивай, – прищурилась Вера.
– В общем, выглядит он как старик, только с зелёными глазами. Часто с ним две собаки ходят. Большие, размером с волка.
– Так, наверное, волки и есть, не? – лениво протянул Даня.
– Может, и волки, – не стала я спорить. – В каждом лесу свой леший.
– Смотрящий! – вытянул вверх указательный палец Сашка.
– Типа бати твоего, – заржал Даня.
– Ну, мальчики! – подала голос Ира. – Кончайте уже!
– С тобой кончишь, как же, – повалился на траву Даня.
– Ты давай-давай, рассказывай, – прошептала Вера и дотронулась до моей руки. – Темнеет уже. Самое время…
Я откашлялась и продолжила:
– Иногда лешие из разных лесов спорят или дерутся. Кто выигрывает, забирает проспоренное.
– Я не понял, чего забирают?
– Птиц или зверей…
– А, географичка рассказывала про миграции, – объяснила Ира. – Блин! Это что же получается, когда, скажем, белки или лоси уходят, значит, их леший проспорил? Пипец, научная база! Слушай, Шестакова, откуда ты всё это знаешь?
– Мне Светлана Александровна рассказывала. Моя учительница по рисованию. Вообще-то она историк, но ещё и художник. У неё выставка была в…
– Да хрен с ней, с выставкой! – дёрнула меня за рукав Вера. – Что там дальше?
– Зимой лешего не встретишь.
– В спячку, что ли, ложится?
– Типа того, возвращается в преисподнюю, где остальная нечисть зимует. Потом он просыпается и… – Я развела руками. – В общем, его самое любимое занятие – это шутить над людьми. Прикинется старичком, заболтает и уведёт в болота или чащу. Да там и оставит погибать… Мечется человек среди деревьев, а вокруг дикий хохот!
Мои друзья притихли. Потрескивал огонь, в реке плескалась рыба.
– Или вот ещё что делает: в каждом лесу есть ориентир – поваленное дерево или валун, ручей или овраг, по которому люди понимают, как не потеряться. Так вот леший может спокойно взять и перенести его в другое место, а когда кто-нибудь заблудится, начинает водить его кругами и пугать разными звуками…
– Вот, блин… делать ему нечего, только деревья таскать…
– И что, если попал к нему в лапы, то и не вырваться? – округлив глаза, выдохнула Ира.
– Есть один способ, – ответила я и покраснела: – Надо раздеться догола, вывернуть одежду наизнанку, а потом надеть её на себя. И тогда леший потеряет власть над человеком. Но при этом нельзя упустить ни один предмет одежды, иначе леший тут же его утащит! Хоть в зубах держи, а не потеряй!
– Ну и бред! – хмыкнул Сашка. – У меня батя с мужиками почти каждые выходные на охоту ездит и никаких леших никогда не видел.
– А ты у него спрашивал? – Данька поворошил ветки в костре, прикрывая ладонью лицо от искр.
– Чё я, дурак про такое спрашивать?
– Может, они ему гостинец хороший оставляют, – пожала я плечами. – Или у них другая договорённость…
– Ой, Шестакова, тебе бы книжки русских народных сказок писать!
– Я же не сама придумала! Это легенды. Местные, – уточнила я.
– А рассказываешь так, будто сама видела, – покачала головой Ира. – Признайся, веришь ведь во всю эту муть?
– Конечно верит, – ухмыльнулся Сашка. – Сама же слышала: ветки не ломайте, не мусорите, муравейники не трогайте… Гринпис на минималках! Может, и комаров убивать не надо? Пусть пьют нашу кровь!
– Не-не, комаров нельзя убивать, потому что среди них царь Гвидон летает! – захлёбываясь от смеха, сказала Ира. – Шестакова боится без принца остаться!
– Дураки вы, – тихо заметила Вера. – Марьяна у нас человечек добрый, только немного наивный. Но ведь за это мы её и любим, да?
Я посмотрела на неё с удивлением и благодарностью, а она серьёзно продолжила:
– Понимаешь, Марьяна, вот и мне иногда кажется, что леший притаился и наблюдает за мной…
– Ты хотела сказать, за нами? – переспросила я.
Вера задумчиво покачала головой:
– Не знаю… но я всё время чувствую его взгляд… Может, он хочет меня забрать?
– Я современный, образованный человек, который не верит во всякую муть! – не удержавшись, я оглянулась на хлопнувшую за спиной подъездную дверь. – И в мистику тоже!
Не знаю, зачем я снова и снова пыталась убедить себя в том, что и так не подвергалось сомнению. Всё, что я узнала сейчас у гостеприимной и сердобольной соседки Полуянова, лишь мешало мне воспринимать информацию спокойно. Бабка Даниила оказалась ведьмой. Что ж, у нас любую женщину так называют, если она не вписывается в принятые рамки. А кто эти рамки устанавливает?
Даже тот факт, что Вера наведывалась к ней в квартиру, не был чем-то из ряда вон выходящим. Она была подругой Дани, так что вполне могла навещать старушку.
Лиля Розова ухаживала за Василисой, когда та доживала свои последние дни. Почему я думаю обо всём этом? Вероятнее всего, потому, что в свете последних событий каждая мелочь кажется мне важной. Ключевое слово – кажется. Я уж точно не из тех людей, кто может дать однозначно правильную оценку чему-либо…
С того места, где я сейчас находилась, было очень хорошо видно Каменную гору. Легенду о ней у нас здесь знает каждый, да ведь любой древний город может похвастаться своей историей. И всё же наше Бабаево – удивительное место. Гора находится в самом центре города, она усыпана крупными валунами и камнями, которые оказались там ещё со времён схода ледника. Сосны вокруг выросли такими высокими, что диву даёшься.
И леса вокруг необъятные, и реки быстрые…
Мои рисунки были именно о родных местах. Светлана Александровна учила меня видеть внутренним взором, говорила, что только так можно передать красоту природы.
Но сейчас я была далека от созерцательности. Так далека, что пробивал озноб. Передо мной вновь встало лицо Лили Розовой, и даже в воздухе, наполненном сосновым ароматом, мне вдруг почудился тот самый запах, который я ощутила, стоя рядом с ней на кладбище.
Моё пребывание в родном городе было мало похоже на счастливое воссоединение. Я будто вновь стала той девчонкой, которая ничего не понимает и не знает, как справиться с навалившимся на неё осознанием причастности к чему-то страшному и необъяснимому.
Пожалуй, единственный человек, с кем я могла бы тогда поделиться своими переживаниями, кроме матери, разумеется, была Светлана Александровна Завьялова. Она не воспринимала моё увлечение легендами и сказками как нечто глупое, наоборот, считала, что это поможет развитию моего дарования. Она специально избегала слова талант, потому что считала, что гениальность или талант – это смесь способностей и огромной работы и что только через годы упорного труда можно смело заявлять о том, что человек талантлив. Я была с ней согласна и сейчас была благодарна ей за то, что мне не пришлось испытать болезненного крушения собственных амбиций. Я не могла упасть, потому что изначально не занимала высокую нишу чужих и своих ожиданий. К тому же я видела вокруг себя множество одарённых людей. А ещё видела, как разбазаривается то, что следовало бы пестовать и развивать. Дар может не только сделать тебя счастливым, он может и уничтожить тебя без должного ему служения.
В общем, я могла и хотела поговорить с ней ещё тогда, но Светлана Александровна уехала в Питер, где ей предстояло какое-то лечение. Кажется, именно об этом и упомянула тётка Дарья, когда говорила о женских проблемах Завьяловой. Мне, девчонке, и невдомёк было, что моя чудесная учительница переживает не лучшие времена, страдая от своей бездетности.
Я написала ей уже потом, когда начались занятия в училище. Сказала, что мне всё нравится. Обсуждать то, что случилось с Верой, я не могла. Её ведь не было тогда в городе, так зачем мне было грузить её столь тяжёлыми подробностями? Уверена, вернувшись, она узнала всё от своего мужа и от своих коллег. Потом мне пришлось поменять номер телефона и оператора, чтобы сократить расходы на связь, и как-то всё закрутилось, и наше общение сошло на нет. Мне хотелось забыть о том, что произошло, но у меня это не получалось.
Даже сейчас меня передёргивает, когда я вспоминаю допросы, лица следователей и оперативников, их ухмылки и недоверие в глазах. Я свыклась с мыслью, что фантазия сыграла со мной злую шутку, но легче от этого не становилось. Потому что где-то там, во временном промежутке между мной тогдашней и мной сегодняшней, всё ещё тлеет надежда на то, что Вера вернётся…
Наверное, я простояла довольно долго. Небо снова заволокло тучками, что в это время года довольно частое явление. Я чувствовала себя уставшей, но не физически, а, скорее, морально. Оказаться свидетельницей убийства не входило в мои планы ни тогда, ни сейчас, но судьба словно издевалась надо мной, подставляя подножки подобного рода.
Я побрела домой, с трудом переставляя натруженные за день ноги. Встреча со Стрешневым и Полуяновым лишний раз убедила меня в том, что здесь меня никто не ждал. Оставалась ещё Ира Владыкина, и я пожалела, что не расспросила о ней у Дани или Сашки. Я даже не знала, где она сейчас живёт. Впрочем, раз Казбич сказала, что опросила каждого из них, то шанс связаться с ней есть.