Казбич стояла чуть в стороне и крутила в руках простой карандаш, который взяла со стола Кириллова, пока тот слушал мою сбивчивую речь. Я рассказала обо всём, что услышала от Светланы Александровны и тётки Дарьи, присовокупив к этому слова последней о том, что Георгий ненавидел Лилю, а также его фразу «Сколько верёвочке не виться…»
– Так кого вы подозреваете в нападении на Лилию Розову? – с заметным раздражением развёл руками Кириллов.
– Думаю, в нашем городе найдётся немало людей, которые желали бы ей смерти, – осторожно заметила я. – Но я прошу, чтобы вы проверили лишь одного человека.
– Кого?
Я шумно втянула воздух через рот и, задержав дыхание на пару секунд, наконец выпалила:
– Моего отчима, Георгия Трошина…
Карандаш в руках Казбич сломался с глухим треском.
Я уже успела пожалеть о том, что сделала. У меня не было никаких доказательств, и сейчас, глядя на Георгия, я чувствовала себя так, будто мне пятнадцать и я снова обвиняю его во всех смертных грехах.
Его вызвали с работы. Он приехал, когда я все ещё находилась в кабинете Кириллова. Казбич вызвали к начальству, после её ухода мне стало совсем не по себе. Георгий бросал на меня непонимающие взгляды, а я отводила глаза, чувствуя себя последней сволочью. Не знаю, какую цель преследовал Кириллов, усадив нас в метре друг от друга, но, думаю, сложившаяся ситуация требовала от него и остальных решительных действий. Никто даже не заикнулся о присутствии адвоката или о правах, из чего я сделала вывод, что моим словам особо никто не поверил. Сейчас Георгий докажет, что он ни в чём не виноват, и тогда единственная оставшаяся между нами связь оборвётся.
Он лишний раз убедится в том, что я неблагодарная дрянь, а я… Видит бог, я не желала ему зла, но убийство есть убийство.
– Где вы были восемнадцатого июня с одиннадцати тридцати до двенадцати часов дня?
Георгий молчал.
Я дёрнулась и выжидающе посмотрела на него. Пальцы на моих руках и ногах занемели.
– Говорите, Трошин!
Но он продолжал молчать.
– Гражданка Шестакова утверждает, что вы испытывали личную неприязнь к потерпевшей Лилии Розовой. Это так?
Мой отчим едва заметно усмехнулся и опустил голову. Где-то я его даже понимала, но сама бы ни за что не решилась на такое. Вот точно, у меня бы духу не хватило, а ещё физической силы… Хотя известно, что в минуты отчаяния и злости сила может увеличиться неоднократно. Где-то я читала о подобном, но там дело касалось спасения детей. Да, жизнь ребёнка стоит того, чтобы рискнуть не только своей свободой, но и жизнью. А жизнь Лили Розовой? Ради чего всё это? Ради мести? Что ж, истории известны и такие примеры…
– Так где вы находились в обозначенное время?
– Не помню.
– Вы даёте согласие на осмотр вашего жилища?
Георгий взглянул на меня, потом на Кириллова и пожал плечами.
– Смотрите, раз вам интересно.
– А что вы хотите там найти? – спросила я.
– Возможно, орудие убийства, – важно пояснил следователь.
Я сжалась в комок. Перед моими глазами внезапно встала картинка: кувалда, лежащая в траве рядом с машиной. Я отогнала её прочь – разгуливать по городу с кувалдой, конечно, можно, но это не останется незамеченным.
– А вы даёте разрешение на осмотр? – теперь вопрос относился ко мне.
– Д‑да…
Почему Георгий не говорит, где был? Я впилась взглядом в его висок, пытаясь понять, что он скрывает. Господи, что будет, если я окажусь права?!
Во мне боролись два совершенно противоположных чувства: если Георгий совершил преступление, то, значит… хотел отомстить за мою мать? Но почему только сейчас? Почему не тогда, когда стало известно об обвинениях? Само место, где это произошло – недалеко от могилы матери, – уже говорило о многом. Но убийство! Господи, хуже этого я и представить себе ничего не могла.
– Георгий… – тихо позвала я, но была тут же остановлена окриком Кириллова.
– Попрошу никаких бесед не вести!
– Но…
– Не лезь, – хрипло ответил Георгий, и я тут же заткнулась.
– Машины готовы, – крикнул в открытую дверь Черёмухин.
– Идите с ним, – дёрнул головой Кириллов, обращаясь ко мне.
Я тяжело поднялась и последовала к выходу. Обернувшись, посмотрела на отчима. Почувствовав мой взгляд, он тоже посмотрел на меня. Что-то странное промелькнуло между нами, но я не успела уловить, что именно, в груди у меня всё сжалось в ледяной комок.
Мы подъехали к нашему дому. Черёмухин велел остаться, а сам вышел наружу, аккуратно закрыв дверь. Я видела, как из другой машины вышли оперативники вместе с Георгием. Он сам отпер дом и вошёл внутрь. Двое остались снаружи и стали бродить по двору, заглядывая под каждый куст.
В машине было душно, я привалилась к окну, изнывая от спёртого, пропахшего чужим потом воздуха и дикого волнения. Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться на любопытные взгляды соседей, вскоре и вовсе закрыла глаза. Не знаю, сколько прошло времени, но, когда дверь открылась, впуская внутрь клубы дорожной пыли, я испуганно подскочила.
– Пройдёмте, – сказал Черёмухин, буравя меня нечитаемым взглядом.
Стараясь держаться от него подальше, я направилась к дому.
Все стояли во дворе. Я поискала глазами отчима и только тут заметила, какое серое стало у него лицо.
– Что происходит? – спросила я, обращаясь ко всем сразу.
– Гражданка Шестакова, вам знакома эта вещь?
Я обернулась вслед за вытянутой рукой.
Что-то лежало на капоте старой «Нивы». Я подошла ближе и некоторое время тупо рассматривала заломы на бордовой коже и позолоченный замочек с заметными царапинами. Волосы на моём затылке зашевелились. Я сглотнула и протянула руку, но кто-то перехватил её.
– Вы видели когда-нибудь эту вещь? – донеслось до меня сквозь шум в ушах.
– Да… это сумка Лилии Розовой.
Меня тут же оттеснили в сторону. Я закрутила головой, выискивая Георгия, а затем увидела, как его сажают обратно в машину.
– Откуда она здесь? – обратилась я к Черёмухину, а он, скользнув по мне неприятным взглядом, покачал головой.
– Что-то как-то гладко у тебя всё получается. Ничего не видела, не слышала, и вот, на тебе… на блюдечке с золотой каёмочкой.
– Вы что же думаете, я знала?! Если бы…
Я осеклась, заметив своих соседей, вызванных понятыми. Прижавшись друг к другу, тётка Дарья и дядька Николай взирали на происходящее одинаково выпученными глазами. Один из мужчин натянул прозрачные перчатки и раскрыл сумку.
– Внутри находятся пять ампул с неизвестным веществом, помада, упаковка влажных салфеток… – монотонно перечислял он, доставая поочерёдно содержимое сумки.
– Отправляй на экспертизу. И кувалду не забудь, – дал отмашку Черёмухин одному из сослуживцев и сунул мне под нос бумаги. – Распишитесь, гражданочка Шестакова. Пальчики ваши у нас есть, так что… Ждите. Вызовут.
Да, отпечатки пальцев у нас взяли ещё в тот раз, когда пропала Вера. Объяснили, что в нашем случае это дело добровольное, но отказываться никто из нас не стал. Себе дороже. К тому же это лишний раз доказывало нашу невиновность, по моему мнению. Но всё равно процедура не из приятных. И ладно бы для загранпаспорта, которого, кстати, у меня не было, а то вот так, как подозреваемые… Впрочем, мы и были подозреваемыми.
Как только машины уехали, я кинулась в дом и закрыла за собой дверь, прижавшись к ней с другой стороны.
– Марьяна, открой! – через минуту взвыла тётка Дарья и пару раз ударила кулаком в дверь. – Богом прошу, открой! Скажи, что случилось! Я ничего не поняла!
Я крепко зажмурилась и, не глядя, защелкнула задвижку.
– Чё ты двери ломаешь? Пойдём отселя, не до тебя ей! – хрипло гаркнул на жену дядька Коля.
– Ты мне ещё поговори! Марьяна! – не унималась соседка.
– Уходите, тётя Даша! Я сама к вам зайду! – пообещала я, наперёд зная, что не сделаю этого. Уж в ближайшее время точно.
Подобрав шерстяной платок, который остался валяться в спальне, я укуталась в него с головой и уселась на кухне. Сосредоточенно уставившись в стену, попыталась осознать произошедшее. Я не могла осознать, что оказалась права, и пребывала в ужасе от того, что мои догадки подтвердились.
Я представила себе бредущую среди могил Лилю. Вот она останавливается за одним из памятников и смотрит на меня. Я замечаю лишь красное пятно её костюма, а затем вновь возвращаюсь к собственным мыслям и переживаниям. На кладбище тихо и спокойно, припекает солнце, и кажется, что мама на фотографии улыбается. Потом взлетает стая кладбищенских ворон, и я гляжу на то, как от их крыльев темнеет небо над моей головой… Я не говорила Георгию о том, что пойду на кладбище, я вообще ничего конкретного о своих передвижениях ему не говорила. Разве что о встрече со следователем. Но он и так это знал. Я ведь, собственно, за этим и приехала.
Я могла бы ожидать от своего отчима чего угодно: выяснения отношений или упрёков. В конце концов, с моей стороны для этого была масса поводов. Рядом с ним я снова превращалась в подростка, ищущего возможность закрыть гештальты своих детских обид. Это необъяснимо, но факт. Но он-то другой… Я точно знаю, что сдержанность Георгия – не пустой звук. Он всегда был таким, и именно это выводило меня из себя. Уж лучше бы наорал, ей-богу…
Неужели таким вот способом, убив Лилю, он выплеснул всю скопившуюся внутри злость?
Сумка Лили была спрятана в старой «Ниве», под водительским сиденьем, – это я услышала, когда заполняли протокол. Тётка Дарья никак не могла понять, где нужно поставить подпись, и дядька Коля громко матерился. Будет теперь у него повод залить глаза огненной водой после такого-то потрясения.
А Георгий был спокоен, поразительно спокоен, когда его уводили…
– Что же он, совсем дурак? Зачем тогда согласился на обыск дома? Думал, что на машину не обратят внимания? Или что искать будут только орудие преступления?
Я стиснула виски ладонями и закрыла глаза, представляя перед собой недавнюю картину во дворе.