Я была с ней согласна и даже отметила про себя, у кого смогу узнать обо всём в первую очередь. Тётка Дарья – кладезь местных пересудов, причём в самом хорошем смысле этого слова.
Раньше люди всю подноготную узнавали перед тем, как породниться. Сейчас всё совсем по-другому. Я вон про Перчина толком ничего и не знаю. Но у меня другая причина – я боюсь узнать о том, что у него кто-то есть, что он влюблён… То есть я практически знаю это наверняка, потому что не может такой мужчина быть один, но гоню от себя эти мысли прочь, предпочитая видеть его в своих мечтах только своим.
– Да, есть несколько человек, у кого я могу узнать про Лилию, – кивнула я, намереваясь заняться этим как можно скорее.
– Только постарайся не вызвать подозрений своими вопросами, хорошо? Спрашивай как бы между прочим, осторожно.
– Я поняла. А как мы будем встречаться?
Почему-то представилось, как я пробираюсь ночью к окнам Казбич и в кустах жду её сигнала, например свистка.
Казбич покусала кончик карандаша.
– Нам не следует часто встречаться. За тобой могут следить.
– А за тобой?
– Тоже, – спокойно ответила Казбич.
– Но ты ведь не думаешь, что этот человек может работать в полиции?
Едва это предположение слетело с моих губ, как я сразу представила бесперспективность нашей задумки. Работники правоохранительных органов казались мне куда как умнее простых обывателей, к которым я себя относила. Думать о том, что кто-то, облечённый властью, творит злодеяния, которые по роду своей деятельности должен раскрывать, виделось почти кощунством. Конечно, действительность порой доказывала обратное – однажды я видела репортаж в криминальной хронике, как один из служителей закона расстрелял своих коллег и случайных людей. Да и подозревать кого-то вроде того же Черёмухина не хотелось. Хоть он мне сразу не понравился. И от Кириллова я была не в восторге. В конце концов, я и к Казбич отнеслась совсем не так, как она того заслуживала. Но это вовсе не значило, что кто-то из них был преступником.
– Мы будем созваниваться! – решительно заявила Казбич. – И кстати, следи за тем, чтобы твой телефон был всегда заряжен. Ну и вообще, не выпускай его из рук. Даже в туалет с ним ходи.
Об этом мне можно было даже не напоминать. Телефон сейчас куда больше, чем средство связи. Телефон – это досье, собранное человеком на самого себя, которое следовало хранить как зеницу ока.
– Слушай, а телефон был при Лиле, когда ты её нашла? – спросила Казбич.
– Нет, я его не видела. И во время осмотра тела его точно не было.
– А в сумке?
– В сумке тоже. Что-то по мелочи, кажется, носовой платок и помада. А ещё несколько ампул. Лекарства какие-то, наверное. Их должны были на экспертизу отправить. Сама слышала, как Черёмухин об этом говорил. Но я точно знаю, что Лиля делала уколы, ей за это платили.
Казбич потёрла лоб.
– Ну понятно, телефон могли забрать сразу после убийства. Думаю, Кириллов уже отправил запрос на расшифровку звонков, так что скоро можно будет выяснить, кому она звонила в последние дни и часы. Напрошусь-ка я, пожалуй, с Кирилловым на осмотр её жилища.
– Ой, я бы тоже хотела посмотреть! – оживилась я. – Давно ещё мама говорила, что Лилия Розова приманивает к себе всех, будто цветок. Она же рыжая была, а рыжие заметные. Но когда я её увидела на кладбище, то…
– То цветочек был уже не так свеж? – хмыкнула Казбич.
– Типа того, – поёжилась я от её шутки, и Казбич легко считала мою реакцию, потому что спросила:
– Знаешь, почему про следователей и оперов мало анекдотов?
– Нет. Я вообще ни одного не слышала.
– Потому что они ни фига не смешные. Ладно, мне пора. Будут спрашивать, зачем приходила, говори правду.
Я оторопела.
– К‑какую правду?
Казбич уже направлялась к выходу, когда остановилась и внимательно посмотрела на меня, чуть нахмурив брови.
– Эй, всё под контролем! Не растекайся! Я занимаюсь проверкой дела Веры Зубовой – это и есть правда. А ты о чём подумала?
– Я поняла. Слушай, Воля, ещё спросить хотела про пропавшую девушку – Ингу Смирнову…
– Смирнова? Так нашлась она. В Чагоду уехала с одним из дальнобойщиков. Ориентировка пришла оттуда сегодня утром.
– Слава богу… – выдохнула я. Это была хорошая новость. Сама не знаю, почему я так переживала за эту девушку.
Казбич свернула лист с единственным знаком вопроса и сунула его в карман. Я не стала спрашивать, зачем он ей, потому что иногда поступала так же. Начну рисовать, а потом откладываю, чтобы вернуться к эскизу позже. За несколькими линиями, не понятными для других, для меня уже виднелся готовый рисунок. Возможно, в инициалах и вопросительном знаке Казбич тоже видела гораздо больше, чем я могла вообразить.
Мы попрощались на пороге, обняв друг друга. Затем она ушла, а я осталась в смятённых чувствах, но полная надежды, что у нас что-нибудь получится.
14
Сначала мне хотелось добежать до тётки Дарьи, чтобы выспросить у неё обо всём, что касалось Лилии Розовой, но после ухода Казбич я ощутила неимоверную, просто чудовищную усталость. Надо полагать, эмоциональную, потому что физически я была совершенно здорова. Да, меня всё ещё потряхивало, но столько адреналина зараз я уже давно не получала.
Я продолжала думать о Казбич, и сердце моё замирало при мысли, что ей пришлось пережить, будучи ребёнком А главное, что, пережив насилие, она не сломалась, а стала ещё крепче. Как в пословице, которую я частенько применяла к собственной жизни, – всё, что нас не убивает, делает сильнее. Однако теперь я готова была устыдиться собственных проблем, которые, по сути, и проблемами-то не являлись, если сравнивать их с историей Воли Казбич.
Стены дома, в котором я родилась и выросла, с этой минуты снова стали моей защитой. Ужасно было вдруг осознать, что столько времени я считала себя здесь чужой. Винила отчима в том, что он отобрал у меня самое ценное – мать и крышу над головой. Подумать только, за несколько лет Георгий ничего не изменил в нём. Надеялся, что я когда-нибудь вернусь?
Нет, он прекрасно понимал, что я буду из кожи вон лезть, но не вернусь сюда. Потому что все эти годы, которые мы жили вместе, я ни разу не сказала ему ни одного доброго слова. Сейчас я осознаю это и хочу измениться, но совершенно не понимаю, с чего начать.
Пожалуй, Казбич права, начинать надо с главного. А главное сейчас – это найти убийцу Лилии Розовой и понять, что стоит за его поступком и почему он решил подставить Георгия – одного из немногих, кому я – невероятное открытие! – была не безразлична…
Я бродила по дому, выстраивая цепочку из своих умозаключений, и каждый раз останавливалась в одной точке – убийца Лили преследовал цель, которая странным образом пересекалась с моим желанием – нет-нет, не отомстить, а наказать Розову за то, что она сделала. Моя убеждённость в том, что мою мать подставили, переросла в уверенность за очень короткий срок, и причиной этому стала именно гибель её бывшей сослуживицы.
Была ли связь между тем, что произошло с моей матерью, и пропажей Веры Зубовой, я не знала. Но если она была, то рассказать об этом могла только Лиля… Или всё-таки есть такой человек, которому известно чуть больше, чем мне или Казбич, но он не придаёт значения этой информации, а может, нарочно держит её в секрете?
Измученная собственными мыслями, я вышла из дома, но дальше пойти не смогла. Ноги будто приросли к земле, и сдвинуть их не было сил. Кое-как я доплелась до скамейки у стены и, охая, как столетняя бабка, села на выгоревшую от солнца перекладину. Я смотрела на старую «Ниву», на распахнутые настежь двери, на валяющиеся во дворе сигаретные бычки, которые остались после прихода полицейских, и едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Мне было жаль сидевшего взаперти Георгия, израненную душевно и физически Волю Казбич, пропавшую Веру и даже Лилю.
Мне нужно было с кем-то поговорить. Просто поговорить – не об убийстве и не о пропавшей подруге, а о чём-то хорошем и настоящем. Мне хотелось, чтобы мама сейчас вышла из дома и позвала меня обедать. И чтобы Георгий вернулся, и в доме опять запахло лесом…
Когда телефон булькнул сообщением, я едва не подскочила на месте от неожиданности. Сообщение пришло от Перчина:
«Как Ваши дела, Марьяна Игоревна?»
Клянусь, в эту минуту я подумала о том, что на небесах вправду кто-то есть.
«Здравствуйте, Денис Александрович! Всё хорошо!»
Что ещё я могла ему написать? Вернее, сам факт того, что мне пишет любимый мужчина, должен был перевернуть моё сознание и заставить сердце биться быстрее. Но дело в том, что моё сознание и так делало кульбит за кульбитом, а сердце изрядно истрепалось со всеми этими переживаниями.
«Какая у вас погода?»
Я огляделась, словно впервые заметив цветущие кусты сирени и шиповника, вдохнула летний воздух и прислушалась к привычному звуку шумящих сосновых и берёзовых крон.
«Здесь очень красиво, Денис Александрович! Хотите, пришлю Вам фото?»
Уже отправив сообщение, я ужаснулась собственной наглости. Ну какое фото, господи ты боже мой! Ручки чешутся показать уровень своего идиотизма?
«Конечно хочу! Присылайте!»
Мне не оставалось ничего другого, как направить камеру в сторону возвышающейся над частными домами Каменной горы. Высоченные сосны доставали верхушками до небес, а солнечные лучи пронизывали кроны длинными яркими стрелами. Я и сама залюбовалась получившейся фотографией, на миг позабыв о своих тревогах и страхах.
«Очень красиво!»
Я не могла поверить в то, что сейчас происходило. В другое время и в другом месте я бы, наверное, решила, что наши отношения с Перчиным вышли на новый уровень. Смешно сказать… О каких отношениях я позволяю себе думать? Должно быть, я помешалась и мне всё это только мерещится, но я продолжала вглядываться в нашу переписку, наделяя её особенным, важным для меня смыслом.
Кажется, только сейчас я стала понимать свою мать. Годы одиночества износили её сердце, но однажд