Обои нежно-голубого цвета, резная кроватка под балдахином, длинные полки с игрушками и книжками, лошадка-качалка и маленькое кресло-трон. В комнате едва слышно пахло лавандой, под ногами лежал толстый светлый ковер. Не удержавшись, я вошла и подняла голову. Потолок оказался расписан волшебными цветами и героями мультфильмов. Сбоку от двери стояла взрослая кровать с вязаным кружевным покрывалом, рядом с ней – небольшая тумбочка с детскими книгами и энциклопедиями по воспитанию детей. Длинный махровый халат свисал со спинки кровати до самого пола, и я автоматически поправила его.
Я подошла к окну и тут заметила несколько расставленных на подоконнике фотографий. На первой увидела крошечного ребёнка. Красноватое личико с крупными веками, нос-кнопка, простая хлопковая шапочка. Ребёнка сфотографировали, когда он спал. На другом снимке он уже был с открытыми глазками, удивлённо таращился в кадр, смешно выпятив нижнюю губу.
– Так вот ты какой, Иван Эдуардович Завьялов, – улыбнулась я и перешла к следующему кадру.
Мальчик рос. Наверное, здесь были выставлены самые главные вехи его жизни, и, когда они вернутся со Светланой Александровной, я узнаю все-все подробности его чудесного спасения и обретения настоящей семьи. Невозможно было представить, что было бы с этим очаровательным малышом, если бы Завьяловы проехали мимо… Страшно подумать, что у кого-то поднялась рука сотворить эдакое с младенцем – оставить его в лесу, когда можно было просто отнести в больницу! А если бы на него напали дикие звери или стая бродячих собак?!
От всех этих мыслей у меня закружилась голова и замедлился пульс. Я прижала ладонь к груди, прерывисто выдохнула и облизала сухие губы. Собственный язык вдруг показался мне онемевшим и разбухшим.
Я поискала глазами снимок, где бы Ванечка был уже постарше. Сейчас ему почти четыре года. Самый чудесный возраст, как говорила моя мать. Характер уже имеется, но ещё можно договориться, пообещав чупа-чупс или новую игрушку.
Нужный мне снимок стоял с краю. На нём я увидела Светлану Александровну в своей мастерской у мольберта, а на её руках – маленького Ванечку, который держал в руках кисть. Женщина смеялась, а малыш вытянул кисточку, будто Гарри Поттер волшебную палочку. Интересное сравнение, подумала я, поднося фото ближе и повернув его таким образом, чтобы стекло не бликовало. Гарри Поттер был брюнетом, а сын Завьяловых блондином.
Я вгляделась в его черты, подмечая аккуратный нос и едва заметные бровки, длинные ресницы, которые можно было разглядеть даже с расстояния. На мальчике была белая рубашечка с отложным воротничком и синие шорты. Светлана Александровна не боялась того, что ребёнок испачкается в краске. Конечно, почему она должна этого бояться? Когда он вырастет, то наверняка станет художником…
Я почувствовала непонятную волну и сильное головокружение. Лица на фотографии раздвоились, но я упорно пыталась сфокусировать взгляд на ребёнке. Сама не знаю почему, но оно привлекало меня, тянуло за собой, словно в воронку. Что-то до боли знакомое… что-то…
Яркая вспышка ослепила мой разум, а вслед за ней воцарилась абсолютная темнота…
21
Я очнулась от сильного озноба, от холода покалывало кожу, словно по рукам и ногам бегали полчища пауков. Открыв глаза, я уже в следующий миг ощутила непередаваемый ужас, когда поняла, что ничего не вижу. Меня окружал кромешный мрак и тяжёлый спёртый воздух. Затылок и спина болели. Пахло чем-то знакомым, но я никак не могла вспомнить чем. Сознание путалось, и когда я попыталась подняться, то со стоном вновь легла обратно. Кажется, я упала, но сам момент падения не отложился в моей памяти. Я протянула руку, чтобы достать телефон, но его не было. Тогда я стала шарить ладонями вокруг, но нащупала только твёрдую шершавую поверхность и какой-то мелкий мусор. Раскрыв ладони, я прижала их к полу и наконец поняла, что лежу на бетонной плите.
Сделав несколько судорожных вдохов и выдохов, я с силой зажмурилась и вытянула ноги, чтобы усилить кровообращение. Я всеми силами старалась осознать случившееся, но мой разум отказывался признать, и тем более объяснить, что же со мной произошло.
Пошевелив губами, я сглотнула. В горле образовалась вязкая горьковатая мокрота. Я перевернулась на бок и встала на четвереньки. Меня покачивало из стороны в сторону, тело слушалось с трудом. Стараясь не делать резких движений, я вытянула правую руку вперёд и тут же упёрлась кончиками пальцев в стену. Она была такая же шероховатая и холодная.
Окружавшая тишина давила на затылок и уши. Я откашлялась. Звук собственного голоса показался мне чужим. Я вжала голову в плечи, а затем, сев на согнутые колени, обхватила себя за плечи.
– Эй! – хрипло крикнула я в темноту, но мой крик словно повис в воздухе.
Я доползла до стены и, прислонившись к ней плечом, снова прислушалась. Потом стала двигаться вдоль неё на коленях, пока не достигла стыка. От ужаса у меня зашевелились волосы, но я всё ещё пыталась найти объяснение ситуации, в которую попала.
Я была в доме Завьяловых, в детской комнате их сына. Потом… Что же было потом?!
Меня захлестнула паника. Мыслить рационально не получалось, силы уходили на то, чтобы справиться с волнами ужаса. Я попыталась встать, но сделала это слишком резко, в голове возник резкий болезненный спазм.
– Господи… господи… Что это?..
Стало трудно дышать. Мысли скакали, мешая сосредоточиться, и одна из них едва не повергла меня опять в состояние обморока. Мне почему-то подумалось, что я в могиле! Или в склепе! Но этого не могло быть! Почему?.. Откуда?..
– Эй! Выпустите меня отсюда! – срываясь на визг, заорала я. – Кто-нибудь! Люди!
Но мне никто не ответил…
Я ощутила, как кровь прилила к лицу, а по вискам и спине потёк пот. В попытке выровнять дыхание я села и вытянула позвоночник, прижимаясь затылком к стене. Поднесла ладонь к своему рту и ощупала приоткрытые распухшие губы. Горячий воздух собственного дыхания защекотал кожу.
Я в каменном мешке… моё сердце стучало так громко, что я слышала его. Нет, конечно, это не сердце, сообразила я, это кровь бухала у меня в висках. Сердце, наоборот, вдруг замедлило ход, но уже через минуту начало бесноваться у меня в груди, отчего я боялась сделать полноценный глубокий вдох.
Нужно успокоиться, в который раз приказала я себе, хотя не имела ни малейшего представления о том, чем мне это поможет. Здравые мысли приходят только в моменты полного покоя и уверенности, повторила я как мантру, но из груди вырвался стон, а руки, будто сами по себе, зажали уши.
Не знаю, сколько прошло времени. В этой жуткой темноте я не могла сосредоточиться. Даже простое движение давалось мне с трудом и физической болью, которая начиналась с головы и расходилась по всему телу.
И всё же я приняла решение исследовать место своего заточения. Мне нужно было двигаться, чтобы убедиться в том, что я ещё в сознании. Я начала ползти, с трудом переставляя колени и попутно ощупывая стену справа. Доползла до следующего стыка и остановилась, ругая себя за то, что в своих бездумных движениях совсем забыла о том, что нужно считать. Зачем мне знать, каких размеров моя каменная камера? Затем, что я гнала собственную нерешительность, потому что за ней пряталась обречённость. А я всё ещё не верила в то, что обречена.
Я провела пальцем вдоль стыка до самого пола и упёрлась основанием ладони под углом к стене. Затем приставила к кончику среднего пальца другую ладонь и стала произносить вслух:
– Один, два, три…
Длина моей ладони – семнадцать сантиметров. В одну сторону у меня получилось двадцать две с половиной ладони. Может быть – с половиной, а может, чуть меньше, не так уж важно. Итак, почти четыре метра. До следующего стыка – ещё двадцать ладоней… Площадь каменного мешка почти тринадцать метров. Что ж, не самая большая комната, конечно, но и не маленькая… Расчёты отвлекли, мозг оказался занят, тело немного расслабилось. Я продолжала двигаться вдоль стены, пока не наткнулась на дверь.
Дверь была толстая, с плотно прилегающим железным покрытием.
Я ударила по ней, прислушиваясь к резонирующему звуку. Он оказался глухим, эха практически не было. Я продолжила бить сначала одной рукой, потом сразу двумя, стараясь не задумываться о том, слышны ли мои удары снаружи. Ведь стоит только понять, что нет, и я сойду с ума. Мне нужно было слышать хоть какие-то звуки, потому что окружающее меня абсолютное молчание несло в себе самую настоящую угрозу.
Итак, я в подвале, под землёй, теперь всё стало ясно. Возможно, это подвал дома Завьяловых, куда я пришла сама, руководствуясь желанием поговорить со своей любимой учительницей, Светланой Александровной. Ирония судьбы – оказаться погребённой в месте, которое никогда бы не вызвало у меня подозрения и страха. Большой уютный дом, окружённый красивым садом, в котором живут хорошие добрые люди.
Я уговаривала себя, заставляла поверить, что всё это случайность или вынужденная мера. Но с каждой секундой моя вера таяла, как снежинка на тёплой ладони.
Наверное, прошло много времени, а я всё била и била, пока сильная боль не прострелила запястья до самых плеч. Я закричала, потом ещё и ещё, пока голос не сорвался. Прижимая гудящие руки к груди, я села на корточки и, не удержавшись, повалилась на бок.
«Я не верю… не верю…»
Все воспоминания, которые наполняли мою жизнь смыслом и эмоциями, замелькали перед воспалённым взором в виде чёрно-белого конфетти. В ускользающем сознании я пыталась собрать их в свои распухшие, ноющие ладони, металась из стороны в сторону, но они просачивались сквозь пальцы, словно дождевые капли, и расплывались лужей под ногами.
На языке вертелся единственный вопрос: за что? Что такого я сделала, раз оказалась здесь?
Перевернувшись на спину, я с силой зажмурила веки.
Внутренний голос говорил мне: «Очнись, не спи!», «Тебе надо бороться!», «Действуй, пока есть силы». А я лежала и пыталась понять, чьими интонациями он со мн