ой говорит.
На секунду я вдруг представила, что произошла ошибка. Я не в доме Завьяловых, а где-то в другом месте. Что, если я не помню, как ушла от них?! Прав был Георгий, со мной всегда происходят странные вещи. Если бы он только знал, что сегодня я переплюнула себя саму и всё, что было до этого.
Сегодня… Или уже новый день? А может, ночь? Сколько времени я провалялась на холодном бетонном полу без сознания в кромешной темноте? Мой мочевой пузырь полон, а я испытываю дикую жажду. Мой желудок требует пищи, а раны на руках ноют и саднят.
Слёзы смешиваются с каплями пота и катятся по моему лицу от отчаяния. Да, я в отчаянии, но мне нужно во что бы то ни стало держаться.
Я подумала о Воле Казбич и о её просьбе всё время оставаться на связи. Какая же я глупая! Господи, ну почему, почему я не сказала ей, куда иду?! Моё желание хоть как-то помочь обернулось против меня.
Но почему? Что я сделала?
Только сейчас я поняла, что старательно избегаю самого главного – я не могу произнести имени Завьялова вслух. Потому что даже представить не могу, что всё это со мной сотворил именно он. Нет-нет, разве я могу думать о нём так? Однажды я уже едва не уничтожила своими подозрениями близкого мне человека.
Что-то произошло там, в доме Завьяловых. Не зря Эдуард Петрович так долго не появлялся. На него могли напасть, а потом проникнуть в дом. Я потеряла сознание, но ведь и меня могли ударить! Подойти сзади, пока я рассматривала фотографии в детской, и нанести удар.
Я ощупала голову, но никаких ранений не обнаружила. Но это ещё ни о чём не говорило. Не каждый же удар заканчивается шишкой. Когда я очнулась, то испытывала тяжёлое состояние: меня мутило и кружилась голова.
«Тогда в лесу тебе тоже стало нехорошо», – вновь ехидно произнёс внутренний голос.
– Тогда меня отравили… – прошептала я. – А сейчас…
Я не смогла закончить свою мысль, потому что боялась того, что это окажется правдой. Плачущая и дрожащая, с разбитыми руками и вспученным животом, я вновь была жертвой.
Я не могла двинуться, лежала и кусала губы, давясь слезами. Жалела о том, что так и не призналась Перчину в своих чувствах или хотя бы не написала ему о том, как для меня важно работать с ним. Жалела, что плохо относилась к Георгию, в то время как должна была быть благодарна ему за всё хорошее, что он сделал для нас с матерью. О том, что моей дружбе с Казбич было отведено слишком мало времени, а я мечтала обрести именно такую подругу всю свою жизнь. О том, что никто никогда не узнает, куда я пропала. Как и Вера…
«Мне кажется, что леший следит за мной… Я всё время чувствую его взгляд…»
Я слышу голос Веры, как будто она где-то рядом.
Но лучше бы я услышала маму. Если у меня галлюцинации, то пусть это будет она… Пожалуйста!
«…я всё время чувствую его взгляд…»
Вера… Что она имела в виду, когда говорила об этом? Где и когда ей мерещилось чьё-то настойчивое внимание? Почему никто из нас не принял её слова всерьёз?
– Потому что лешего не существует… это всё сказки…
Сознание вновь стало уплывать, и сейчас я была этому даже рада, но живот скрутило спазмом. Боль заставила меня подняться. Я дошла до противоположной стены и взялась за пуговицу джинсов. Ужасно было осознавать, что приходится поступать таким образом, но терпеть и игнорировать естественные нужды было ещё ужаснее. Сама мысль о том, что мне придётся погибнуть среди собственных испражнений, заставляла скрежетать зубами и скулить, словно побитая собака. Надеяться на то, что человек, который запер меня здесь, сжалится и выпустит на волю, теперь казалось глупым. Если он не оставил мне ни ведра, ни бутылки с водой, то намерения его куда как понятны!
Сгорая от мучительного стыда, злости и дурных предчувствий, я вернулась к двери и снова легла. Это показалось мне самым правильным. Пока, во всяком случае. Я должна была экономить силы на случай, если похититель объявится. Я должна была защитить себя.
А если он не придёт?! Если мои предположения верны и он вернётся сюда через неделю или месяц лишь затем, чтобы убедиться в моей смерти? Сколько я протяну без воды? О еде я уже даже не думала. Три дня, четыре? Что может быть мучительнее смерти замурованного в каменном мешке…
– Господи, помоги мне! – всхлипнув, я закрыла глаза.
…Сколько я пролежала: минуты, часы, дни? Сначала я считала вслух, а потом то ли засыпала, то ли теряла сознание. Мой мозг пытался таким образом спастись, но, выныривая из тёмных пучин сознания, я всё ещё оказывалась перед ликом затаившейся где-то поблизости смерти.
Когда перед моим внутренним взором возникло лицо Перчина, я уцепилась за его образ, стараясь раствориться в нём без остатка. Я видела тоненькие морщинки у его рта, млела от его лучистого взгляда, касалась его рук с длинными пальцами. И наконец смогла сказать то, что давно хотела:
– Я люблю вас…
После моих слов его лицо вдруг стало заволакивать туманной дымкой. Я потянулась вслед за ним и… оказалась в лесу. Где-то рядом журчала вода, пахло травой, грибницей и тиной. Я стояла посреди поляны и озиралась, вглядываясь в темнеющие стволы деревьев. Сделав шаг, наткнулась на остатки костра: обуглившиеся ветки оказались разложены кругом, а в центре что-то белело. Я протянула руку и взяла альбомный лист, потом сдунула прилипшие к его поверхности сероватые хлопья пепла.
Она смотрела прямо на меня.
– Вера…
Где-то вдалеке прозвучал гулкий раскат грома. Следом за ним закричала ночная птица.
И тут я услышала смех. Тихий переливчатый смех. Так смеялась только она…
– Вера! – крикнула я и закрутила головой. – Вера! Ты здесь?
Смех резко прекратился. Я вновь оказалась в темноте. А рисунок исчез.
Я вытянула руки и пошла вперёд, журчание воды за моей спиной становилось всё тише. Я хорошо знала это место, могла бы пройти по нему с закрытыми глазами. Но сейчас мои глаза были открыты и видели лишь плотный белый туман. И всё же я продолжала идти, потому что откуда-то точно знала: Вера здесь, совсем рядом.
…Вдыхая ночной воздух, я явственно чувствую запах прелых сосновых иголок. Затем он сменяется ароматом цветущего чертополоха. Если я проведу ладонями около своих бёдер, то обязательно наткнусь на крупные цветочные головки и на моих пальцах окажется мокрая паутина.
Всё вокруг меня находится в каком-то оцепеневшем, ждущем состоянии. Я и сама цепенею, напряжённо внимая безмолвию… И вдруг его нарушает звук едущей машины. Я вздрагиваю от неожиданности, потому что знаю, это всего лишь сон. Но звук мотора слышится всё ближе.
Туман немного рассеивается. Обернувшись, я понимаю, что лес остался позади, а я нахожусь в овраге. Затылок покалывает, моя одежда намокла. Дождь… Я не помню, когда он начался, но сейчас стою посреди оврага под холодными струями дождевой воды. Нужно идти вперёд.
Свет фар. Я срываюсь с места и бегу, не обращая внимания на скользкую траву и колючие заросли репейника. До дороги остаётся всего ничего, но я спотыкаюсь и падаю, а когда поднимаюсь, вижу… мелькнувшее впереди светлое платье.
– Вера! – Мой голос похож на карканье вороны. И точно: в небе их целая стая – галдят и мечутся, вычерчивая острые углы. От их суматошного мельтешения у меня рябит в глазах.
Хлопает дверь машины.
А я просыпаюсь…
Наверное, у меня начался бред, иначе как объяснить столь яркие видения, полные запахов и звуков? Я тяжело дышала, с трудом отходя от этого невероятного сна, даже откровения, благодаря которому я увидела всё своими глазами. Увидела или хотела увидеть?.. Меня мучила жажда, и первое, о чём я подумала, когда очнулась, была река. Отголоски журчания воды всё ещё звучали в моих ушах, ноздри трепетали от аромата влажной травы и лесных ягод.
По чьей-то прихоти моя жизнь должна была закончиться в вонючей яме с бетонными стенами, и всё, о чём я мечтала, к чему стремилась, тоже должно было уйти вместе со мной.
– Вера, как же так?.. – хрипло простонала я и поднялась, опираясь на ладони.
Меня качнуло, но я удержалась на ногах, успев подумать, что в этой темноте похожа на дрейфующий челнок в открытом космосе. Тайна, которая мучила меня столько лет и которой занималась полиция, сейчас казалась мне бредом воспалённого мозга. Однако, как бы я ни убеждала себя в этом, обстоятельства доказывали совсем иное.
Сама того не ведая, я так близко подобралась к разгадке, что упустила возможность спасти саму себя. И самое ужасное, что я до сих пор так и не узнала, где Вера. Вернее, я догадывалась об этом, но от одной мысли, что она закончила свои дни так же, как теперь предстояло мне, мной овладевал животный ужас.
Я не хотела умирать.
Нащупав дверь, я стала бить по ней ногами. Сначала с трудом, потому что мышцы отказывались меня слушать, но с каждой секундой всё глубже погружаясь в истерику, я била и била, уже не чувствуя боли.
Не знаю, сколько это продолжалось, я оглохла от звука ударов и уже ничего не соображала, поэтому, когда раздался лай собаки, я приняла его за продолжение моего кошмара. От напряжения у меня пошла носом кровь, и скоро мои губы слиплись, а на языке появился привкус железа.
Собачий лай перекликался ударами по железной обшивке. Я слышала его, но не могла в него поверить. В какой-то момент я опять отключилась. Уже лёжа на полу, я открыла глаза и, наконец, увидела свет…
Если это смерть, то я была ей рада. Я протянула руку, чтобы дотронуться до источника этого сияния, и в тот самый миг услышала голос издалека:
– Она здесь! Я нашла её!
…Моё гудящее тело парило в воздухе. В путающемся сознании я представляла себя дрейфующим зонтиком одуванчика. Однако резкая вспышка ослепила меня, потом заметалась во тьме, выхватывая куски стен и потолка.
Я зажмурилась, а потом разлепила слезящиеся, воспалённые глаза.
Надо мной склонилось лицо. Я не могла разглядеть его, но, когда протянула руку и дотронулась, мои пальцы нащупали рубец на коже. Да, это было самое прекрасное женское лицо на свете…