Я догадывалась, какие мысли бродят сейчас в её голове. И даже представляла, какие слухи ходят по городу. И сколько ни пытайся оправдываться или доказывать, всё равно будут посмеиваться за спиной: мол, знаем, каким местом в Москве на красивую жизнь зарабатывают!
Моя жизнь вовсе не была красивой в том смысле, который, надо думать, вкладывали местные сплетники. Но это была моя жизнь со всеми взлётами и падениями, сложностями и подарками судьбы. И кто бы что ни говорил, а если держать свои аппетиты в узде и правильно распоряжаться финансами, то вполне можно жить. Жизнь, правда, веселее от этого не становится.
Как я уже говорила, я всегда работала и экономила. Деньги, которые мне достались после смерти матери – Георгий перевёл их на мой счёт, – я вложила в валюту. Сейчас такие времена, что, если не будешь держать ухо востро, быстро вылетишь в трубу. Конечно, я даже не предполагала, что однажды мои накопления вырастут в несколько раз. Делала я это исключительно по одной простой причине: чтобы они не расходились направо и налево на всякую ерунду. Конечно, мне хотелось хорошо одеваться и бывать в интересных местах, но я никогда не была транжиркой.
Можно ведь по студенческому билету ходить в музеи, а самое необходимое брать на распродажах. Я даже на море была однажды, устроилась на сезон в гостиницу под Ялтой. После смены бегала купаться. Заплатили хорошо, хоть работы было через край. У нас в Бабаеве тоже есть санаторий. Небольшой, совдеповского вида и сервиса, но люди приезжают сюда за природой и чистейшим сосновым воздухом. Конечно, тем, кто привык к комфорту, скорее всего, наш санаторий не очень понравится – простоват. Но врачи и персонал хорошие. Мы как-то с мамой взяли «курсовку», чтобы попробовать солевую пещеру и специальные ванны, ну и чтобы отдохнуть от готовки. Решили пожить как королевы. Дело было весной. Номер у нас был на втором этаже, а так как санаторий располагался на вершине холма, на Каменной горе, то я смогла убедиться, какая вокруг красота.
В общем, когда случился очередной дефолт, я выгодно пристроила накопленное, и это дало мне возможность переехать в Москву и снять комнату, потому что общежитие заочникам давали только на время сессии. А дальше закрутилось, и я совсем перестала думать о возвращении. Хотя, конечно, была и другая причина, гораздо более весомая.
– Справляюсь, тётя Даша, – ответила я, не вдаваясь в подробности. – А тут как? Вообще? – беспечно спросила я, пододвигая к себе чашку с чаем и тарелку с пирогами.
– Как, как… – тётка Дарья села напротив и расстелила перед собой кухонное полотенце. – По-разному. Ты Георгия-то видела уже?
– Встретил на станции. – Я зажмурилась от удовольствия, когда малиновая начинка растеклась во рту. – Господи, как же вкусно!
– Скоро уж новая ягода поспеет, вот я прошлогоднее варенье и пихаю везде. Может, картошечки? Селёдка есть, сама солила.
– Не-не, на ночь селёдку вредно. Опухнешь на утро!
– Вот те раз! Опухнет она! Не-не, давай-ка мы с тобой встречу отметим! Не всё Кольке-оглоеду радоваться!
Тётка Дарья подскочила и вышла в сени. Что-то грохнуло, потом с шумом покатилось. Через несколько минут тётка вернулась с пыльной бутылкой из тёмного стекла с замотанным холстиной горлышком. Следом за ней появился кот. Он потёрся о мои ноги, а затем легко запрыгнул на колени и улёгся калачиком.
– Вишь, как прятать приходится? Не укрою, всё выжрет, идолище проклятое! А я держу на всякий случай. Где на зуб положить, когда грудину растереть. Лучше прошинского самогону ничего нет.
– Варит ещё? – удивилась я. – Прошиной уж сколько? Мне кажется, я ещё в школе училась, а ей уже лет сто было.
– Вот ты загнула – сто! Она меня всего лет на десять старше. А что до виду, так от её красоты и в юности мужики вдоль дороги не падали. Достань-ка рюмки-то!
Я вынула из серванта гранёные, с золотым ободком, бокальчики на ножке и поставила их на стол. Выпивать мне не хотелось, но тётка Дарья так радовалась, что отказывать ей я не стала.
– Мне только чуть-чуть, на донышке, – попросила я.
– Чтой-то? – Её рука с бутылкой замерла в воздухе.
– Не хочу, – поморщилась я.
– А ты через не хочу! – приказала тётка Дарья. – Смотрю я на тебя, Марьянка: вроде ты, а вроде нет. Лицом бледнючая, ручки-ножки что у кузнечика! Спереди ухватиться не за что! Мода, что ли, такая нынче – до прозрачности себя истязать? Одни глазищи! Ешь, пей, закусывай!
Она сунула мне в руку наполненную до краев рюмку и поднесла свою, легонько ударив о блеснувший в свете лампы край.
– Господи, прими за лекарство! – перекрестилась она и мелкими глоточками выпила до дна.
Я вдохнула терпкий запашок и поднесла рюмку к губам. Осилить смогла только до половины.
– Нет, я сейчас селёдку-то принесу, – крякнула тётка Дарья. – Как же без селёдки-то? И картоха у меня отварная стоит, я её сейчас в постном масле обжарю, и красота!
Я попыталась было отказаться, но тётка Дарья даже слушать меня не стала. Вместе мы с ней очистили несколько картофелин. Потом принялись за лук.
– А что Георгий? – спросила я между делом. – Так один и живёт?
– Так и живёт, – смахивая выступившую от ядрёного лука слезу, ответила тётка Дарья. – Мы с ним по-доброму, по-соседски, грех жаловаться. Каждую зиму помогает нам с дровами. Мы хоть котёл и поставили, а всё одно: как осень начинается, печку кормим.
– Дорого, поди? – усмехнулась я, уже догадываясь, каким образом им помогает мой отчим. Дровами запастись нынче дело недешёвое.
Тётка Дарья хмыкнула и смахнула порезанный лук на чугунную сковородку.
– А какой с нас леспромхозу урон? Мы ж по мелочи берём, сучок разный и не калибр. Георгий и денег не берёт.
– Понятно.
– Понятно ей! Пенсия сама знаешь, не разгуляешься. В Москве, чай, всё по-другому!
– По-разному.
– Так ты с домом-то что решила?
– Я не думала об этом.
– Твой дом-то, материнское наследство. Тебе и решать.
– Ну как я его продам? Там бабушка жила, и вообще…
– Это ты про Георгия? – вздохнула тётка Дарья. – Оно, конечно, так. По-человечески надо решать. У него самого ничего нет. В деревне, откуда он родом, евойный брат живёт с семьёй. Георгий после армии как сюда приехал, всё в общежитии ютился. А потом уж с матерью твоей сошёлся. Она тоже не хотела из дому-то уезжать. В доме – воля, а в квартире что? Четыре стены и соседи со всех сторон.
– Кому-то и в квартире хорошо.
– Так я разве ж спорю? Кто в доме не жил, не поймёт. А, ладно, теперь-то чего уж, решать надо.
– Не хочу я пока об этом думать, – нахмурилась я. – Потом как-нибудь.
– И то верно. Может, ещё вернёшься.
Я не стала отвечать, потому что уже слишком долго жила отдельно, чтобы примерять на себя возможность жить под одной крышей с мужчиной, который… чёрт, я даже не могу найти правильное определение тому, как отношусь к Георгию. Он мой отчим, муж моей покойной матери. Не отец, не кровный родственник. Я не могу скинуть с весов всё, что он сделал для нас с матерью, и всё же, по-моему, жить вместе это как-то неправильно. Слухи пойдут такие, что вовек не отмоешься. Но это я так, к слову. Возвращаться я действительно не хотела.
Запахло жареной картошкой. Я сглотнула голодную слюну и уже с вожделением посматривала в сторону жирной селёдки, которую тётка Дарья умело и быстро освобождала от сероватой кожицы и костей.
– Сбегай-ка в огород за зелёным луком, пока не стемнело, – велела она. – И глянь, не видать ли моего ханурика. Загулял, зараза, как есть загулял!
Я отправилась на огород и нарвала зелени. Окна моего дома были темны.
«Ушёл, что ли, куда?» – подумала я с надеждой. Лучше бы ушёл, ей-богу. Говорить нам не о чём, только нервы друг другу трепать. Понятно же, что деваться ему некуда, а ведёт себя так, будто я ему что-то должна. Нашёл бы себе женщину, по нему, поди, полгорода слюни пускают, и ушёл бы к ней жить. Но нет, сидит, как сыч, захламил весь дом своими инструментами.
Наш дом крайний на улице, за ним – дикий сад. Раньше там тоже дом был, но хозяева уехали, и он пришёл в негодность. Соседи постепенно разобрали его по брёвнышку, так что остался только остов из старого кирпича, насквозь проросший лопухами. Но раз в два года старая яблоня плодоносила, так что мы собирали яблоки и сушили для компота. В этом году, судя по крупной завязи, тоже будет хороший урожай.
Когда я вернулась, картошка уже подоспела.
– Может, на кухне сядем? – предложила я. – Чего туда-сюда таскать?
– Да как же ж можно? – возразила тётка Дарья. – Видано ли дело гостей в кухне кормить? Предупредила бы, приехала к накрытому столу, а так извини, чем богаты.
– Не обижайтесь, тётя Даша, – обняла я её и едва не прослезилась. Вроде и выпила с гулькин нос, а в голове шумит и глаза на мокром месте. – Как же я рада вас видеть!
– И то верно, я ведь и помереть могла, пока ты там в своей Москве!
– Ох, скажете тоже!.. – испуганно воскликнула я и тут же опомнилась: права тётка Дарья, так оно и бывает…
– Ну, ну, – прижала она меня к своей необъятной груди, – всё путём… Садись. Я и сама проголодалась.
На столе уже стояли разносолы: огурчики-помидорчики, квашеная капуста и поверх неё – пара моченых яблок.
– Праздник живота! И пусть весь мир подождёт! – патетично объявила я, хватаясь за вилку.
– Пущай подождёт, – согласилась тётка Дарья, разливая по рюмкам «огненную воду». – За встречу мы выпили, теперь давай матушку твою помянем… Царствие небесное, земля пухом, – скороговоркой произнесла она и обсосала сморщенный коричневый огурец.
Я тяжело вздохнула:
– Царствие небесное… Всё думаю, как же так произошло: раз – и нет её. Ведь врачи говорили, что шанс есть, что надо лечиться, в конце концов сделать операцию, а тут… Сердце, да?
Тётка Дарья поднесла рюмку к губам и даже открыла рот, но замерла, глядя на меня.
Я выпила, а она положила огурец на блюдце и отвела глаза.
– Что, тёть Даш? – прикрыв рот ладонью, выдохнула я.