— А не найдется ли тут каких-нибудь книг заклинаний вроде вот этой, Ягиной? Я бы посмотрела… — спросила я, хотя уже знала, что Балло в Ягу не верит.
— Дитя мое, эта библиотека — святая святых магической учености, — отозвался Балло. — Книги на эти полки ставятся не по прихоти коллекционера и не по подсказке оборотистого книготорговца, они находятся здесь не потому, что дорого стоят или расписаны золотом на радость какому-нибудь вельможе. Каждый из этих томов был тщательно изучен по меньшей мере двумя магами на службе короны. Его ценность подтверждена, и засвидетельствована правильность хотя бы трех заклинаний. И даже тогда книга должна обладать по-настоящему великой силой, чтобы удостоиться места в одном из этих шкафов. Я и сам почти всю свою жизнь занимаюсь тем, что отсеиваю труды менее значимые, а также игрушки и курьезы стародавних времен. Здесь ты совершенно точно ничего подобного не найдешь.
Я потрясенно глядела на отца Балло сверху вниз: почти всю жизнь, ну надо же! Вот он уж тотчас углядел бы то, что пригодилось бы мне: прямо как коршун бы набросился! Держась за края лестницы, я соскользнула вниз. Отец Балло глядел уязвленно и неодобрительно: небось в жизни не видел, как по деревьям лазают.
— Вы их сожгли? — безнадежно спросила я.
Отец Балло аж отшатнулся, словно я предложила сжечь его самого.
— Всякая книга ценна, не только магическая, — заявил он. — Я бы предпочел переместить эти тома в университетскую коллекцию для более тщательного изучения, но Алоша настояла, чтобы они хранились здесь, под замком. Предосторожность весьма разумная, отрицать не могу: такие книги способны привлечь худших представителей низших слоев общества. Иногда в простецах пробуждается достаточно дара, чтобы даже уличный аптекарь стал опасным, если в его руки попадет не та книга. Однако я верю, что высокообразованным университетским архивариусам, при должной подготовке и строгом надзоре, возможно было бы доверить на хранение наименьшие из…
— Где эти книги? — перебила я.
Отец Балло ввел меня в крохотную комнатушку, битком набитую старыми, обтрепанными книгами, куда свежий воздух, казалось, вообще не проникал — там даже узкого окна-бойницы и то не было. Мне пришлось оставить дверь приоткрытой. В этих беспорядочных грудах я рылась с куда большим удовольствием, не задумываясь, как потом расставлять тома по порядку, но большинство этих книг оказались для меня такими же бесполезными, как и те, на полках. Я отбрасывала за ненадобностью прескучные сочинения по истории магии, а также подборки мудреных мелких заговоров — по меньшей мере половина из них потребуют в два раза больше времени и произведут в пять раз больше беспорядка, чем если проделать все то же самое вручную. Не пригодились мне и остальные, на первый взгляд вроде бы вполне толковые, сборники формализованных заклинаний, они, по-видимому, недотягивали до строгих стандартов отца Балло.
В книжных завалах попадались находки куда более странные. Один любопытный фолиант выглядел в точности как книга заклинаний, полный таинственных слов, и картинок, и схем, как во многих Драконовых книгах, и совершенно бессмысленных записей. Я потеряла добрых десять минут, ломая над ним голову, пока до меня постепенно дошло, что книга безумна. Ну то есть написал ее сумасшедший, притворяясь магом и мечтая им стать; на самом деле никакие это не настоящие заклятия, а выдуманные. От страниц веяло печальной безнадежностью. Я закинула эту книгу в самый темный угол.
Но наконец под руку мне подвернулась маленькая, тонюсенькая черная книжица. Снаружи она выглядела в точности как сборник праздничных рецептов моей матери; от нее на меня сразу повеяло приветным теплом. Дешевая бумага пожелтела и сделалась ломкой, зато внутри было полным-полно коротеньких уютных заклинаний, записанных аккуратным почерком. Я пролистала страницы, непроизвольно им улыбаясь, а затем посмотрела на форзац. Той же старательной рукой там было выведено: «Мария Ольшанкина, 1267».
Я уселась на пол и долго глядела на книжицу, удивляясь — и одновременно ничуть не удивленная. Эта ведьма жила в моей долине более трехсот лет назад. Вскорости после того, как долина была заселена. На громадном краеугольном камне в ольшанкской каменной церкви, самом древнем здании во всей долине, значился год — 1214. Я внезапно задумалась — а Яга-то где родилась? Она ведь из Росии. То есть она обитала в долине по ту сторону Чащи еще до того, как Польния заселила ее с другой стороны?
Я понимала: эта книжица мне ничем не поможет. Она согревала мне руки теплом — словно присутствие доброго друга, который устроился рядом со мною перед уютным очагом, но беду поправить не в силах. Почти во всех крупных деревнях и селах были ведьмы из народа — они исцеляли некоторые болезни, боролись с неурожаем; к ним я мысленно причислила и Марию. Я представляла ее словно наяву: дюжая улыбчивая тетка в красном переднике, метет палисадник, а под ногами у нее вертятся дети и куры; вот она входит в дом сварить целебного снадобья от кашля для встревоженного молодого отца, у которого дома младенец прихворнул, наливает отвар в кружку и отчитывает — нечего-де бегать по деревне без шапки. Ощущалось в этой Марии что-то мягкое: магия, разлившаяся озерцом, а не бегучий ручей, что подхватил и унес всю ее обыденную жизнь. Я вздохнула и все-таки положила книгу в карман. Мне так не хотелось оставлять ее здесь, всеми позабытую-позаброшенную.
Среди тысячи сваленных в беспорядке книг я отыскала еще две такие же и пролистала их до конца: нашла несколько полезных заклинаний, один-два добрых совета. В книжицах не значилось, откуда они, но я и без того знала: они тоже из нашей долины. Одну написал фермер: он случайно натолкнулся на заклинание, способное нагонять тучи, чтобы пошел дождь. Он даже нарисовал на странице поле под облаками, а вдалеке — знакомый зубчатый контур серых гор.
Ниже заговора обнаружилась приписка с предостережением: «Если вокруг уже серо, остерегись: нагонишь слишком много, гром грянет». Я тронула коротенькое простое словцо пальцами — калмоз — и поняла, что тоже могу призывать гром и раздвоенную молнию с неба. Я поежилась и отложила книгу. Вот с этим заклинанием Солья небось будет рад-радехонек мне помочь.
Ничего для меня нужного в книжицах не нашлось. Я расчистила для себя местечко на полу и продолжала поиски: просматривала один том, а свободной рукой уже нащупывала в завалах следующий. Не глядя, я коснулась пальцами фестончатого края вспученной кожи — и, разом отдернув руку, выпрямилась и испуганно ею потрясла.
Однажды я пошла в лес — совсем еще ребенком, мне в ту пору и двенадцати не было — и нашла странный тугой белый мешок меж древесных корней, прикопанный под мокрыми прелыми листьями. Я потыкала в него палкой, а потом побежала к отцу — он как раз работал неподалеку — и потащила его за собою показать находку. Отец срубил ближайшие стволы, расчистил просеку, чтобы огонь не перекинулся дальше, и тогда мы сожгли и мешок, и дерево с ним вместе. После мы поворошили золу палкой и нашли скрюченный скелетик какой-то уродливой твари: мы ее так и не опознали. «Ты, Нешка, смотри держись от этой поляны подальше», — велел отец. «Но ведь теперь уже все в порядке», — возразила тогда я. Да, точно, так все и было. Я каким-то образом поняла: опасности больше нет. «Все равно», — отозвался отец, и больше мы не вспоминали этот случай. И даже маме ничего не сказали. Нам не хотелось задумываться о том, что это значит: что я, выходит, могу находить запрятанную в деревьях злую магию.
Воспоминание живо воскресло в моей памяти: слабый затхлый запах гниющих листьев, мое дыхание — как холодное белое облачко в воздухе, серебристая изморозь по контуру веток и выпуклостей на коре, тяжкое молчание леса. В то утро я уходила из дому совсем не за этим, но на поляну забрела, словно притянутая ниточкой тревоги. Сейчас я ощущала нечто похожее. Но я же в Чаровницкой, в самом сердце королевского дворца. Откуда бы здесь взяться Чаще?
Я вытерла пальцы о юбку, собралась с духом и выдернула книгу из стопки. Кожаная обложка была расписана вручную и украшена рельефным изображением амфисбены: все змеиные чешуйки до единой прорисованы блескучей лазурью, вместо глаз — красные драгоценные камни, вокруг — целый лес зеленых листьев, и сверху написано «Бестиарий»: золотые буквы крепятся к веткам, словно плоды.
Я листала книгу указательным и большим пальцами, придерживая страницы только за нижние уголки. Это и впрямь был бестиарий — странный, полный чудовищ и химер, по большей части несуществующих. Я медленно перевернула еще несколько страниц, лишь краем глаза поглядывая на слова и картинки. Холодея от липкого страха, я начинала понимать: пока я читаю, чудища кажутся мне настоящими, я в них верю, и если эта вера продлится достаточно долго… я резко захлопнула книгу, отложила ее на пол, встала и отошла от нее подальше. В жаркой душной комнате воздух сделался еще более спертым и вязким, как в худшую пору лета, в знойный, влажный день под гнетущей тяжестью недвижных крон, не пропускающих ни дуновения ветерка.
Я принялась оттирать ладони о юбку, пытаясь избавиться от мерзкого маслянистого ощущения и не сводя настороженного взгляда с книги. Мне чудилось, если я только отвернусь, книга сама превратится в какую-то искаженную тварь и прыгнет мне в лицо, шипя и царапаясь. Я инстинктивно обратилась к заклинанию огня, чтобы сжечь фолиант, но едва открыв рот, прервалась, понимая, как это глупо: я же стою в комнате, битком набитой старыми книгами, воздух здесь такой сухой, что при каждом вдохе я ощущала привкус пыли, а снаружи — огромная библиотека. Но я твердо знала: оставлять книгу здесь небезопасно, даже на мгновение… однако я и помыслить не могла, чтобы снова к ней прикоснуться…
Дверь распахнулась.
— Я ценю твою осмотрительность, Алоша, — обиженно твердил Балло, — но не вижу, какой вред могут причинить…
— Стойте! — закричала я.
Он и Алоша застыли в узком дверном проеме и во все глаза уставились на меня. То-то глупо я, должно быть, выглядела со стороны: я настороженно замерла посреди комнаты, точно укротительница львов перед особо злобным зверем, а передо мною лежала всего-то навсего одна-единственная книга.