— Бывают и чудеса на Дарье, — снова заговорил старик. — Встретил я святого Мухаммеда, который по воле ходил, как по сухому… А было так: баржа застряла на перекате, я караулить ее остался. Проспал ночь, сам себе хозяин, близко живой души нет. Катер к пристани укатил. Утром встал, гляжу по сторонам. Все как и с вечера было, только что же, думаю, белеет и движется на середине реки, там, где вечером катера и баржи прошли. Протер глаза и вижу: идет по воде голый человек с костылем, через волны перешагивает, только коленки сверкают на солнышке. У меня волосы зашевелились на голове, дрожь до костей пробрала. Не во сне ли? Нет, голый человек увидел меня и костылем машет. Когда он подошел к барже, тут я его получше разглядел. Это оказался работник водного хозяйства из райцентра, хромой человек. Вздумал он искупаться с костылем. Залез в воду, а из-под него воронкой песок выкрутило и поперло хромого на середину реки. К счастью, меляк к другому берегу за ночь протянуло. Почти от берега до берега прошел он с костылем. Ничего не поделаешь, пришлось на время дать штаны… святому Мухаммеду из райцентра.
Шумно встали с парусины, заменявшей стол и скатерть, пошутили еще напоследок и с яростью взялись за работу. Старик задержал Николая. Он выжал из чайника по капле остатки загустевшего янтарного чая, поднес ему свою заветную пиалу.
— Последний чай — лучшему другу. Так у нас заведено в народе, — сказал он Николаю и помолчал. — Всё будет хорошо, с такими ребятами выберемся из любой беды. Верь мне, Никола!
Николай допил из старой пиалы горьковатый, вяжущий настой зеленого чая.
…Дойдя до этого места в своем рассказе, Красницкий помолчал. В русло канала, отваливая по сторонам коричневые волны, с низко опущенной в воду кормой, входил небольшой катер. Николай внимательно посмотрел в сторону катера, недовольно надвинул на глаза фуражку.
— От страшного острова мы убежали, вовремя пригнали к месту работы землесос, — торопливо закончил он рассказ. — Сапар Худайшукур крепко мне помог… — Он еще раз посмотрел на быстро приближавшийся катер и добавил: — А вот и он прикатил!.. — Перегнувшись через борт, крикнул: — Вернулись? Почему вернулись?
С катера никто не отозвался. Немного погодя на борт землесоса поднялся коренастый старик с пожелтевшей бородкой и открытой грудью, в кирзовых сапогах и с перевязанной красным платком щекой. Старик поздоровался со всеми и только теперь ответил на вопрос:
— Почему вернулись? Баржу на мелях занесло, вцепилась красавица, не пускает. Приросла баржа ко дну реки. Второй катер надо. — Старик потрогал под повязкой раздувшуюся щеку и поморщился.
— И зуб больной не выдернул? — спросил его заботливо Николай.
— Затащило вместе с лодкой под баржу, смяло, как качкал-дака, еле выбрался. Все зубы стали больными, не поймешь, какой надо дергать, — тихо, для одного Николая, ответил старик. — Вот помогу баржу спасти, и списывай меня на берег. Навсегда распрощаюсь с Амударьей, погубит она меня. Верь мне, Никола!
Николай пристально посмотрел старику в глаза, взял его под руку, с расстановкой ответил:
— Ты знаешь, Сапар-ага, верил я тебе… все время верил, а вот теперь не верю. Не уйдешь ты никуда от Амударьи!
Старик покачал головой, улыбнулся, приложив ладонь к распухшей щеке, и посмотрел туда, где рычала и бесновалась шоколадная река.
— Некогда стоять без дела, — проговорил Сапар Худайшукур, — давай второй катер, Никола!..
Курбандурды КурбансахатовБРОДЯГА(перевела Н.Силина)
Стояла теплая, солнечная осень. Выполняя задание редакции, я мотался по области — чуть ли не каждый день в новом районе.
Из Сакарчаги продиктовал машинистке по телефону информацию о сборе хлопка и вернулся в Мары. Я рассчитывал успеть на вечерний автобус и побывать еще в одном совхозе. Но — опоздал. Может, и к лучшему: небо заволокло тучами, запахло дождем. Пожалуй, не стоит выезжать на ночь в непогоду. Поужинаю, решил я, и отдохну до утра.
У входа в ресторан стояла очередь в ожидании свободных мест. Я раздумывал, присоединиться ли к ней или пойти в гостиницу. И тут из очереди шагнул ко мне рослый парень в кожаной куртке.
— Неужели это ты? — Он схватил меня за руку. — Здорово, братец!
Я смотрел с недоумением.
— Не узнаешь?
— Нет…
— Ну, братец, не ожидал. — Парень огорченно покачал кудрявой головой. — И ту жуткую ночь забыл?
Я молчал, пытаясь вспомнить, кто же передо мной.
— Мы вместе ехали из Иолотани. Еще увязли по дороге… Боялись, что придется ночевать в снегу…
Только теперь я вспомнил его.
— Пендикули!
Пока мы здоровались, в зале освободился столик, и носатый официант махнул рукой в нашу сторону.
— Пойдем, братец, нас зовут! — потянул меня за собой Пендикули.
Важно рассевшись за столом, откинув голову, словно молодой беркут, Пендикули производил впечатление человека, сделавшего большое дело и заслужившего благодарность. Так оно и есть, подумал я. Два года назад на топком солончаковом поле между Иолотанью и Мары холодной зимней ночью он самоотверженно вызволил машину из непролазной грязи.
Но, видно, правду говорят: животное пестро шкурой, а человек — нутром. После нескольких рюмок, которые выпил Пендикули, он вдруг предстал в ином свете.
Надо сказать, пил он с азартом, жадно. Когда успел этот молодой, лет двадцати пяти, человек пристраститься к водке? Мы в нашем возрасте… Впрочем, вернусь к моему знакомому. Как я уже сказал, он пил с таким видом, будто весь смысл жизни сосредоточен на дне бутылки, которая стояла перед нами.
Он пил молча, словно забыл обо мне, лишь изредка взглядывая на меня затуманившимися глазами. Чтобы не молчать, я спросил:
— Как дела, джигит?
И услышал:
— Не спрашивай лучше.
— Может, я смогу чем-то помочь?
Пендикули опустил голову.
— Чем тут поможешь.
У меня мелькнула мысль, что парень попал в аварию, сшиб кого-нибудь. Я спросил об этом. Он усмехнулся.
— Если б наехал, понес бы наказание. Я в худшее положение попал… Э, да что говорить. Давай-ка еще по одной. — Он щелкнул по пустой рюмке.
— Нет, — возразил я, — водка от нас никуда не убежит. Скажи, ты все еще водишь колхозную машину?
— Колхозную? — Пендикули вздохнул. — Я, братец, с тех пор уже в семи местах работал…
— Отчего же из колхоза ушел?
— С башлыком не поладил. Скандалист он…
— Постой, постой. Ты же хвалил своего председателя.
— Я?! — Пендикули ткнул себя пальцем в грудь.
— Конечно, ты! Я отлично помню твою хвалебную речь о председателе, тогда, в ту ночь.
Пендикули молчал, сдвинув брови. Подозвал проходившего мимо официанта, показал ему два пальца, и вскоре на столе появился двухсотграммовый графинчик. Пендикули с вожделением взглянул на него, но пока что выпить не предложил.
— Верно, Салтык Годжали поднял колхоз. Я этого не отрицаю. Но у него крупный недостаток. Мужик вроде умный, повидал на свете много, а порой не понимает самых простых вещей.
— Например?
— Например, я — шофер. Ты вот хоть и не шофер, но знаешь, что у водителей нет нормированного рабочего дня. Сутками мы бываем в разъездах…
— Но ведь вам платят за лишние часы.
— Откуда? Шоферу, братец, платят только за то время, когда он за баранкой. Никому нет дела, что ты увяз в грязи, остался ночью среди глухой степи, выбился из сил, вытаскивая машину. «Ну как, вернулся из песков?» — спросят тебя и пройдут мимо. Но стоит только подвезти кого-нибудь, сразу все замечают. Такой шум поднимается, будто светопреставление наступило. Верно, вначале у нас с башлыком отношения были хорошие. А потом кто-то нашептал ему на меня или еще что, не знаю, но между нами холодок прошел. Раньше он говорил со мной уважительно, а тут, как встретит, грозит пальцем: мол, смотри у меня, левак!
А вскоре и объяснились. Помню, было уже тепло, началась стрижка, я возил из Серахса в Мары шерсть и кожи. Тогда еще не было нынешней шоссейки. За день так выматывался — хоть ложись да помирай. Ну, думаю, сдам груз на склад и помчусь к матери, отдохну как следует. Вдруг появился из своего кабинета башлык и поманил меня. Он и раньше приглашал: усадит в кресло, чаю предложит, о здоровье справится, потом начнет говорить о деле. В этот же раз не предложил даже сесть. Сказал, протянув руку: «Давай сюда ключи от машины». «Что это с ним сегодня?» — удивился я про себя, а он снова требует ключи. Ну подал я ему ключи. «Ты свободен», — говорит. «Как это — свободен?» — спросил я. «Не понимаешь?» — «Не понимаю». — «Сейчас объясню! — Он обошел вокруг стола и сел на свое место. — Скажи, кто тебе разрешил подрабатывать на колхозной машине?» Я от неожиданности рот разинул. «Кто?» — повысил он голос. «Я не подрабатываю…» — «А кто этим занимается? Я? Я сажаю в машину первых встречных и загребаю деньги?»
Тут я понял, конечно, что он мелочный человек. Ведь он же знает, какой тяжелый труд у шоферов. Если кто и подработает тройку-пятерку, кому от этого плохо? Вот это его крохоборство и возмутило меня, все внутри так и взорвалось, но все-таки не посмел нагрубить уважаемому человеку, ответил спокойно: «Кто разливает мед, может облизать пальцы, ведь правда, башлык? Неужели нельзя подработать пять-шесть рублей на курево?» — «Вы только послушайте этого проходимца! — завопил он. Мне показалось — скажи я хоть слово, он схватит меня за шиворот. — Как только у тебя язык поворачивается! Сильный, здоровый парень — и приноровился добывать деньги нечестным путем! Эх… если б не твоя старая мать, я бы знал, что с тобой делать!» — «Ну, так я свободен?» — «Убирайся вон с глаз моих!»
Если бы я ушел молча, возможно, все уладилось бы. Гнев его прошел, и я остался бы на работе. Но подвела меня горячность. Я тоже крикнул ему в лицо: «Ладно, уберусь! Только смотри не пожалей! Возиться в мазуте да таскать на себе машину ты не скоро найдешь дурака. А я-то себе работу всегда найду!» — хлопнул дверью и выскочил вон.
После этого начались мои мытарства, братец. «Не колхоз, так совхоз», — решил я и тут же, выйдя из кабинета башлыка, забыв о том, что хочу есть и пить, что дома ждет мать, зашагал по шоссе к Каракумскому каналу. Решил пойти к Андрею Платоновичу. Ты его знаешь? Не мотай головой, наверняка знаешь. Его знают все, кто мургабскую воду пьет. Вот, значит, вышел на шоссе. Машины с грузом и без груза снуют в обе стороны. Голосую — рука устала, но ни одна, будь они неладны, не остановилась. А солнце уже низко. Зло меня разобрало. Попер прямиком через заросли яндака и к вечеру притащился в совхоз.