— Я ж самостоятельный… И заработок, и разряд…
— Псу под хвост твой разряд? — перебивает Круглов. — На том паршивом одре вкалывали без малого год — и премия, и разряд, а тут новенький "С—80" дуракам дали, и — на тебе! — через неделю топим, как котенка. Э-э-э, чего зря болтать! Лишь бы трос выдержал!.. А где пахан?
— Лежит на солнышке возле своей машины, за дамбой. Ай, вроде поясницу застудил…
— Возьми у него трос и самого зови. Не переломится. Давай шевелись! — торопит Круглов.
Тяжелый трос Нуры и дядя Толя волокут с дамбы вниз вдвоем, и по мере их приближения можно расслышать советы старшего младшему. Из них явствует, во-первых, что Васька парень бестолковый. Ему следовало ехать с Ашотовой машиной, на разъезде подождать бригадира и вместе с ним и со своей прекрасной медичкой вернуться сюда. Во-вторых, горячку пороть вообще не следует, ибо таким путем бульдозера на сухое место не вывести. Кстати, отвечать-то все едино Сахатову. Отвечать не миновать. И Сахатов, если он мужчина порядочный, валить на прочих не станет, не так ли? От правды никуда не денешься… Потом дядя Толя начинает толковать про медичку. Девушки, мол, предпочитают преданных, деликатных. А вы полюбуйтесь положением Васькиной медички: тряслась голубушка в вагоне пять тысяч верст и на шестьдесят седьмом разъезде теперь обнимается с барханчиками.
— Так вот, молодежь! Нет-нет, да совета у старших не грех бы вам спросить. Толкали ж парня в кабину к Ашоту — куда там: уперся как бык, вот тебе и вот.
— Я ж сменщик, я старший, Сахатов ученик и друг мой, черт возьми! — невольно вступает в спор Круглов. — Выходит, пусть все в тартарары летит? На собрании трепались: опытом делиться, мы — передовики!.. А вон трактор втянуло по уши и еще втянет, если вскорости не зацепим. Из-за нас канал перекрывать не будут, хоть ты дюжину таких красавчиков утопи. Сколько возимся, ей-богу, еще час-другой — и концы. Части заржавеют…
— Любовь, гляди, не заржавела бы. Гляди, не промахнись! — стойко держится своей линии дядя Толя.
Но продолжать спор им недосуг. Круглов неопределенно машет рукой, в которой держит конец троса, и миролюбиво спрашивает пахана: потянет ли его машина из воды "утопленника", если удастся захватить его цепью. Тянуть не трудно, отвечает пахан, но тут, на быстротоке, едва ль ты к нему подступишься. Требуется снаряжение, нечто вроде скафандра, как у подводников, а без него в два счета сам застрянешь. Глубоко, ила по пояс, а уж воспалением легких, как минимум, ты обеспечен. Круглов сбит с толку, цедит сквозь зубы "н-да-а", но тут Сахатов опять напоминает о себе. Он со звоном кидает под ноги цепь, кладет шапку на землю и начинает стаскивать с себя телогрейку. Круглов останавливает его. Сахатов не умеет плавать, куда ж он лезет? Наконец вдвоем с паханом сдерживают порыв Сахатова. Сам-то дядя Толя плавает отлично и цепь подвести взялся бы, но рисковать собой в такой ледяной воде — даже думать о том боязно.
— Правильно, все правильно, на сто процентов, — ни к кому не обращаясь, цедит вполголоса Круглов. — Ну-ка, не мешай, народ! — Он рывком сбрасывает с себя ватник, рубашку и уже от нижнего края дамбы строго командует: — Клади цепь напрямую, так, теперь закидывай ее, Нуры. Готовьтесь! Я пошел. Я взгляну, как он сел. Хоп, ребята! Ну прощай, Ольга Степановна!
Подбадривая себя, он закусил губу и, примерясь, бултыхнулся в воду. Трактористы стояли на краю, затаив дыхание ждали целую минуту. И вот над водою показалась голова Круглова. Он оттолкнул со лба мокрые волосы, протер глаза.
— Ну как? — спросил Сахатов.
— Ни черта! Сел крепко? Место глубокое, а подстилка очень твердая, — доложил Круглов. — Мы же сами скоблили тут грунт. Теперь давайте готовьтесь, ребята, мы должны нащупать, как его тросом за крюк зацепить. Ослабьте пока, я нырну, а вы помогайте, травите полегоньку с конца.
Дядя Толя осведомился: студена ли водичка, но Круглов не расслышал вопроса. Старый тракторист сочувствовал по поводу "вернейшего воспаления легких", от которого едва ли какая медсестра сумеет тебя вылечить. У посиневшего Круглова зуб на зуб не попадал, и он снизу опять приказывал доску положить у самой кромки воды, иначе, когда подъем начнут, трос врежется в грунт и застопорит движение.
Спустя минуту снова шумный всплеск, напряженное ожидание, и быстро появившаяся над водой его мокрая голова.
— Есть, ребята! — радостно объявил он. — Я зацепил? Не знаю, как получится, под самое брюхо подвел. Дядя Толя, заводи, попытаем счастья! А ты, Нуры, следишь, не даешь цепи стопориться. Медленно, медленно возьмем, не рвать ни в коем случае, а чуть стронем с места — прибавляй.
Он выпрямил цепь и тотчас сам скрылся за кромкой берега, а Нуры хлопотал с доской и цепью у края откоса. Вот он оглянулся и неожиданно увидел посторонних людей. В том направлении, где он стоял, прямо на него сломя голову бежали две женщины. Откуда они взялись и чего им вдруг понадобилось тут? Размышлять, однако, некогда было, так как снизу донесся голос Круглова. Он требовал быстрей натягивать трос.
— Чего мешкаем, эй, вы там, уснули, что ли? — отчетливо доносился его голос. — Скорость, скорость! Я еще пойду взгляну: идет, не идет… Натягивай, главное, ровней. И — скорость… Пошел!
Вода взбудоражилась, и брызги взметнулись к ногам Нуры. Он понимал, что сейчас наступил самый ответственный момент, а тут посторонних нелегкая несет. Он толкнул ногой трос, мельком взглянул на приближающихся женщин, развел руками и, шагнув к воде, посмотрел на ее поверхность. Ни бульдозера, ни своего друга Нуры не обнаружил на поверхности омута, только железная цепь мутила воду, вызывая шипение у берега.
— Ай, напрасно! Ай, Васька, зачем? — не выдержав напряжения, завопил Нуры во весь голос.
Запыхавшиеся от бега девушки стояли рядом, глядели на него, ища объяснения происходящему здесь, а он и сам плохо соображал в эту минуту и ни им, ни даже самому себе не мог бы что-либо объяснить.
— Васька!.. Лучше бы мне. Ай, лучше утонул бы я… — бормотал Сахатов, будто нарочно задался целью пугать девушек. Охваченный тревогою и страхом, он похож был на помешанного.
Но вот проходит еще какое-то время, и Нуры издает резкий, гортанный звук, и в этом звуке явно уже чудится иное, словно бы ликование. Он опять мычит, но совсем иначе, весело. Минуту или две он блаженно крутит головою, глядит то вниз, под ноги себе, то в сторону дамбы, где равномерно гудит мотор дяди Толиной машины.
Верх кабины всплывшего бульдозера увидел Сахатов, возликовал, но опять осечка: где же Круглов? На поверхности воды он не появлялся. Нуры бормотал: "Смотрите, смотрите!" — шапку о землю бил, а девушки в страхе требовали объяснить, чего он вдруг возрадовался. Одна кричит: "Где Круглов?" Другая еще громче: "Неужели утонул?". А Сахатову не до объяснений, он видит, что Василий с противоположной стороны держится за всплывшую кабину, ему безопасней держаться там, где нет троса, и он уже дважды показывался сменщику. Лицо посинело, но веселое, из чего можно было заключить безошибочно: Васька в порядке. Между тем верх кабины споро продвигался к берегу, и даже девушкам стало ясно — никто не утонул.
Они поняли — машину из воды скоро вытянут на берег. Вот уже корпус ее торкнулся в мягкий откос, сверху чуть ослабили цепь, но ослаблять пока не было нужды. Трос опять натянулся, и мокрая гора бульдозера неуклюже, боком вылезла на песок.
Зажмурясь, Ольга стояла рядом с подружкой, та давно уже толкала ее в бок, и, когда она открыла глаза, увидела Круглова. В пяти шагах от нее по пояс в воде стоял он, и она не в силах была что-нибудь сказать ему.
— Прости, так получилось! — еле выговорил он, сам весь дрожа. И он стал выходить, торопясь, неловко сгибаясь, с трудом одолевая толщу взбаламученной воды.
— Как я напугалась, не поверишь!.. А еще, дура, подумала там, на разъезде… Ой, Васенька!.. — Ольга гладила и перебирала его волосы, шептала какие-то слова, и тут к ним с откоса спустился дядя Толя.
Он снарядил Сахатова за бельем в вагончик, стоявший у того края дамбы. Велел ему тащить все, что попадется сухое. Нуры уже отбежал несколько шагов по его команде, когда пахан неожиданно окликнул и вернул его. Он увидел машину, вынырнувшую из-за дамбы. Наверное, Ашот привез бригадира; на машине быстрее можно доставить сюда белье либо всем подъехать к вагончику.
Так и есть. Ашот, бригадир, а вместе с ними — бог ты мой! — сам министр путей сообщения — так называли Овеза Адамовича на гидроузле все, кто его знал. Бригадир и шофер, с ходу уяснив положение, принялись обхаживать бульдозер, а Овез Адамович, покинув кабину, направился к сестре. Назревала семейная сцена, но окружающим, да и самой сестре было не до сцен. Огулбостан просила Олю накинуть на плечи Василия платок, а Оля не замечала подругу и продолжала о чем-то с Василием перешептываться.
— И вы у нас в кои-то веки! — повел беседу с начальником разъезда дядя Толя, давно с ним знакомый и питавший к нему уважение.
— Не утерпел! — отвечал тот. — Узнал от шофера: авария… Дай-ка, думаю, взгляну, как там. Ведь канал — дело общее, всенародное.
— Спасибо! Одним словом, спасибо! Зато самолично и любуюсь, как спасают добро. А чья тут основная заслуга? — громко спросил дядя Толя, решив привлечь к своим словам внимание девушек. — Чья заслуга? Круглова, Василия Петровича. Герой парень, я вам доложу: на Доску почета таких людей!.. Вот вы, милейшая, признайтесь, гневались? Дескать, не встретил? Всплакнули, не иначе, от обиды? — спросил он Олю, продолжавшую хлопотать около Василия.
— Точно! — ответил за нее начальник разъезда. — Аллах свидетель, слез пролито не меньше, чем воды в этом канале. А гнев, буря гнева — на моих глазах. Смерч в пустыне едва не поднялся. Не так ли?.. — довольный собственным красноречием, обратился он к девушкам.
Все еще пребывая во власти своих умозаключений, Овез Адамович стал охорашиваться. Выпрямил воротник, тронул фуражку, погладил погоны, но тут, точно ураган, на него налетела сестра. Вся пылая от ярости, она одним прыжком подскочила к нему и принялась стаскивать с плеч брата форменное пальто, сдернула его и накинула на плечи Круглову. Ее диковатая выходка заняла какие-то секунды, а затем Огулбостан вышла в круг мужчин и громко бросила брату в лицо: