Армии. Его люди сторонились Бердыева, им было известно, что он перебежчик. Контакт с другими группами тоже установить не удалось.
Неожиданно Бердыева вызвали к начальнику зондер-лагеря. Здесь он увидел оберштурмбаннфюрера Фюрста и майора Мадера. Фюрст приветливо поздоровался, сообщил: "Рад сообщить вам хорошие новости, господин Бердыев".
У Бердыева отлегло от сердца. Майор Мадер сидел в стороне и не принимал участия в разговоре. Лицо Мадера было знакомо Бердыеву по фотографиям.
Он будто слышит голос своего наставника Касьянова: "Майор Мадер, старый разведчик, авантюрист по натуре, был в Китае советником чанкайшистских войск, не одобряет национальную политику Гитлера, считает, что тех же целей можно добиться иными путями, не террором и убийствами, а кропотливой работой по моральному разложению: нацию, враждебную Германии, надо сначала растлить, а после уничтожить. Считается специалистом по психологии азиатских народов. Опасный и коварный враг. Фашисты будут уничтожены, а такие, как Мадер, выживут и будут готовить новые авантюры. У них с Гитлером одна цель, только методы разные…"
Фюрст обошелся с Бердыевым ласково. Сообщил ему сводку о положении на фронте: войска вышли к Волге, Сталинград накануне падения. Скоро господин Бердыев сможет без пересадки доехать от Берлина до родного Ашхабада. Поинтересовался он и желаниями Бердыева. Тот намекнул, что его неправильно используют в школе. Он не диверсант, он больше пригодился бы Германии и своей родине как политический деятель.
Все члены группы приняли присягу на верность фюреру. Старшина лагеря Барт объявил курсантам, что теперь они смогут самостоятельно ходить в город по увольнительным запискам небольшими группами, в сопровождении инструкторов-немцев. Общение с местными жителями категорически воспрещалось.
Однажды в кинотеатре Бердыев смотрел немецкую хронику и вдруг почувствовал сзади чье-то дыхание.
— Вам привет от Мамеда…
Пароль! Долгожданный пароль!
— Говорят, он умер, — не оборачиваясь, ответил Бердыев.
— Нет, его укусил скорпион, но он остался жив. После фильма идите в парк на четвертую аллею, к старой тумбе… — Голос за спиной смолк.
В парке к нему подошел респектабельный немец, знакомый Бердыеву по словам Касьянова. Это был связной Фридрих Лайник, сын старого немецкого коммуниста-интернационалиста, сражавшегося в гражданскую войну за советскую власть в Ташкенте. Из немногословного рассказа Фридриха Бердыев понял, почему Фюрст неожиданно "потеплел" к нему.
В Каракумы самолетом был заброшен фашистский шпион по кличке "Каракурт", один из немногих уцелевших сподвижников главаря басмачей шайки Джунаид-хана, с заданием — взорвать строящийся в Красноводске нефтеперерабатывающий завод, организовать диверсию на железнодорожном мосту через Амударью, проверить легенду Бердыева.
Туркменские чекисты обезвредили всю группу Каракурта, а самого заставили работать на себя. Дважды в неделю Каракурт передавал в Берлин шифровки, составленные советской контрразведкой.
В парке Бердыев сообщил Фридриху Лайнику о разведывательной школе, ее руководителях, инструкторах, о группах, уже заброшенных и готовящихся к переброске в наш тыл, военных объектах.
Связной подтвердил, что инструкция остается прежней: проникнуть в центр формирования "Туркестанского легиона", приблизиться к Вели Каюмову и постараться избежать отправки в наш тыл с группой Яковлева.
И вот Ага в Берлине на Ноенбургштрассе, в белом трехэтажном доме, где разместился так называемый "Туркестанский национальный комитет", гнездо предателей и отщепенцев. Разведчик зашел сюда, воспользовавшись тем, что его командировали за каким-то оборудованием для школы.
Здесь он встретился с неким Юсуповым, работавшим в Туркменском отделении комитета. Юсупов откровенно рассказывал Бердыеву о положении дел в "Туркестанском национальном комитете": о грызне руководителей, процветании национализма, доносах. Юсупов сказал, что земляки должны помогать друг другу, обещал похлопотать, чтобы перевести Бердыева в Берлин, и устроил встречу с Вели Каюм-ханом, как величал себя главарь этого комитета.
Каюмов, худощавый сорокалетний человек, с мутными глазами наркомана, принял Бердыева в своем роскошном кабинете, разглагольствовал о дружбе, о "свободном Туркестане". Даже прослезился. Обещал предоставить своему верному джигиту Бердыеву пост министра в будущем правительстве. Бердыеву с трудом удавалось скрыть брезгливое отвращение к "отцу Туркестана", этому изменнику с довоенным стажем, отравившему своего предшественника Мустафу Чокаева, чтобы самому стать президентом.
После ухода Бердыева Вели Каюм-хан в истерике бросился в кабинет Фюрста. Он кричал, чтобы его освободили от проходимцев. Он не доверяет Бердыеву, не верит туркменам вообще, и казахам, и таджикам, и киргизам и своим землякам-узбекам тоже не доверяет.
Чтобы успокоить его, Фюрст распорядился ускорить отправку группы "Джесмин", как была закодирована группа Яковлева. В назначенный день и час связной напрасно ждал Бердыева в условленном месте. На связь он не вышел.
Немецкий эшелон шёл на Восток. Эшелон вез на фронт мотомеханизированную часть. На платформах стояли крытые брезентом танки и бронетранспортеры. В одном из вагонов разместилась группа "Джесмин".
Бердыев никак не мог свыкнуться с мыслью, что он не выполнил главную задачу — не проник в комитет. А ведь, казалось, он был у самой цели, но допустил ошибку, насторожил Каюм-хана. Однако во что бы то ни стало надо сорвать переброску группы. Надо сорвать. Бердыев изучающе приглядывался к людям.
Поздней ночью эшелон остановился в Виннице. "Джес-минцев" вооружили, выдали каждому шпионское снаряжение. На машине перебросили в деревню Юзвин и разместили в классах полусгоревшей школы. Расположились было на отдых, но неожиданно в комнату, где были Бердыев и еще двое, вошли вооруженные Яковлев и остальные члены группы — все, кроме инструктора-немца Геллера.
Яковлев скомандовал лечь, сказал: "Ваша жизнь в опасности, если вы не пойдете с нами. Я — командир Красной Армии. Мы все решили перейти на сторону своих войск. Пять минут на размышление. Решайте!"
Те двое согласились сразу. Им приказали встать. Бердыев остался лежать на полу. Это могло быть обычной провокацией — излюбленным приемом немецкой разведки для проверки преданности агента. А если это не провокация? Отказ последовать за товарищами грозил нелепой смертью.
Бердыев негромко сказал Яковлеву: "Я — перебежчик. На той стороне меня расстреляют. Я прошу оставить меня здесь".
Пауза тянулась мучительно долго. Яковлев приказал связать его. За руки и ноги Бердыева привязали к койке, так, чтобы не смог пошевелиться, рот заткнули платком. И все ушли. Ага долго лежал недвижимо. Потом попытался высвободиться из пут. На шум пришел Геллер, потиравший перетянутые веревкой запястья, — его тоже связали, но ему удалось освободиться раньше. Он помог Бердыеву. До рассвета они молча сидели в пустой комнате.
Утром выехали в Винницу, а оттуда — в Берлин. После, когда группа перейдет на сторону советских войск, Яковлев объяснит: мол, сердцем почуял, что Бердыев не враг, потому и не расстрелял. Оставив в живых Бердыева, убивать Геллера тоже неразумно.
Случай в селе Юзвин укрепил за Бердыевым репутацию преданного рейху человека. Фюрст, несмотря на свою подозрительность, с доверием отнесся к докладу Геллера и Бердыева. Вскоре Фюрст собственноручно вручил советскому разведчику погоны и китель эсэсовца.
На это у него тоже были основания: в архивах разведки нацистской партии для Фюрста разыскали одну любопытную бумажку — в ней упоминалось имя Бердыева.
В узком ущелье Копет-Дага застонал филин. Ему в ответ тявкнул шакал и залился детским плачем. Ночная птица вскрикнула еще раз и умолкла, словно чего-то испугавшись. Горы отозвались многократным эхом и поглотили звуки.
В диком каньоне посвистывал ветер да всплескивал на крутой излучине Сумбар. Чуть погодя снова раздался ответный вопль шакала.
Узкий серп луны заговорщицки спрятался в темно-сером клобуке осенних туч. Темень поглотила скалы, горбатые арчи, заросли камыша у горной реки.
У трех орешников, свисавших над пропастью, где обрывалась тайная контрабандная тропа, копошилась неясная фигура человека в чекмене и барашковой шапке. Он, подражая криком филину, одновременно вслушивался в сторожкую тишину. Из-за пограничной реки ему отвечало завыванье шакала.
Две тени перешли вброд Сумбар и залегли в кустах гибкого тала. Слепо взметнулись с шумом вспугнутые кек-лики, по склону горы скатилась мелкая галька. По тропе шли люди. Вот уже слышен шорох их шагов.
Человек в барашковой шапке поднялся, его бил озноб, встал у восточного выступа громадного осколка сорвавшейся с кручи скалы. К нему медленно приблизилась тень. Послышался шепот. Короткий, немногословный разговор двух людей, будто случайно встретившихся на узкой тропинке.
— Вы не видели верблюдицу?
— Какая она, молодая или старая?
— С рыжими подпалинами.
— Ищите ее в долине, у развалин крепости.
Молчание. Путники пригляделись друг к другу. Молодой голос заторопил:
— Идите за мной, держитесь правее… Скорей!
— Подожди, не спеши, — ответил другой, с явным фарсидским акцентом. Постоял, чутко прислушался к обманчивой тишине и, повернувшись, скрылся в темноте.
Вскоре тень появилась снова. Донеслась безукоризненная туркменская речь.
— Веди…. Только спокойно, иначе в пропасть угодим.
По тропе двигались двое. Где же третий? Тот бесшумно крался за ними по пятам, чтобы в случае опасности прийти на выручку второму, своему хозяину, самому Иоганну Штрему, эмиссару германской разведки.
В конце двадцатых годов мало кто знал, что Гитлер, еще не придя к власти, но уже создав фаланги нацистской партии, снаряжал в нашу страну шпионов. Он задумал создать в Советском Союзе "пятую колонну".
В досье ОГПУ значилось, что Штрем, личный друг Гитлера, опытный разведчик, с солидным стажем мастера провокаций и интриг. По заданию фашистской разведки он выступил в печати о своем разрыве с нацистской партией, о несогласии с программой Гитлера. Чуть позже, в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, Штрем вступил в Коммунистическую партию Германии, стал работать в отделе пропаганды подпольного клуба коммунистов. С этого времени имена многих активных членов партии, ее постановления становятся известны политической полиции и Гитлеру. Ведь Штрем был и платным агентом полиции.