Аксакалы дружно загудели:
— Хорошая мысль, Кара-бай!
— Лучше этого помещения трудно сыскать.
— Завтра же прикажи привести в порядок загон из верблюжьей колючки!
На другой день, чуть рассвело, многочисленные домочадцы и батраки Кара-гёклена принялись готовиться к тою. Хыдыр-хаджи отправился на поиски бахши Джумамурада. Кара-гёклен строго-настрого наказал своему брату:
— Если бахши провалился под землю, вытащи за уши; если взлетел в небо, хватай за ноги, но один не возвращайся!
Не только тщеславие руководило Кара-гёкленом, когда он затевал этот праздник в честь внука. Той, если посчастливится справить его, как положено, может принести устроителю солидный куш. И в самом деле, великие ли расходы несет устроитель? Посмотрим. Саксаул для очагов поставляют гости победнее, а кто побогаче — приводят с собою и овец, и коров, и верблюдов. Хозяин тоя не заботится о ночлеге для приехавших из дальних селений гостей. Они размещаются в кибитках аульчан по одному, по двое, группами. В день тоя снова устроителю делаются подношения, кто — деньгами, кто — скотом. Считается — для бахши, плата за песни. На самом же деле бахши и его аккомпаниатору — гиджакисту, музыканту, играющему на гиджаке, — перепадает лишь малая толика; львиная же доля достается тому же устроителю. Если хозяином тоя является влиятельный человек, как в данном случае Кара-гёклен, состоятельные гости из угодничества пытаются перещеголять друг друга в щедрости. Вот почему баи охотно проводили большие шумные той.
Кара-гёклен разослал во все стороны своих гонцов с приглашением на праздник. Возле его дома было шумно, как на базарной площади. То и дело подъезжали арбы с высокими колесами: бедняки везли саксаул. То там, то здесь молодой джигит набивал множество колышков. Загон, выстроенный из верблюжьей колючки — яндака, привели в порядок. Вычистили, посыпали песком.
Рано утром Кара-гёклен сел на коня. Араз-ишана, руководителя отряда самообороны, он нашел на поле. Поблескивая вспотевшим, усыпанным оспинками лбом, Кара-гёклен сказал джигиту доверительно:
— Брат мой, Араз-джан, я решил устроить той в честь моего внука и немножко повеселить своих родичей-гёкленов. Сейчас такое тяжелое время, что немного развлечься не грех. Это ведь богоугодное дело, Араз-джан, сделать людям добро. Вот и тебя я приглашаю, специально приехал. Решил никого за тобой не посылать, сам сел на копя. Неужели обидишь своего родича и откажешься всем отрядом пожаловать ко мне на той?
С его уст, как говорится, капал мед.
Араз-ишан ответил почтительно:
— Спасибо, Кара-ага, что в знак уважения ты сам приехал ко мне. Ты прав, сейчас такое время, что той не часто устраиваются. Бог даст, приедем к тебе на праздник.
— Обязательно возьми всех своих джигитов! — еще раз напомнил Кара-гёклен.
— У джигитов сейчас много дел, но, может, человек пять-шесть приедут со мной.
— Делай, как тебе виднее, брат.
Кара-гёклен сам не поехал к басмачу Шалтаю. Отправляя двух гонцов, он напутствовал их:
— Назовите день тоя и скажите, что в гости приедет сам Араз-ишан со своими джигитами. Больше же — ни звука!
И вот подошел долгожданный праздник. Бесчисленное количество гостей приехало из аулов Ильялы, Порсы, из Куня-Ургенча, из Губадага. Кизыл-такир стал похож на степь весной, когда распускаются яркие крупные цветы.
Бахши пел до полудня. Гости веселились, устраивали скачки, играли в веселую игру — на длинный шест привязывали платок, и каждый пытался допрыгнуть и сорвать его. Платок доставался как приз. Кто хотел — смотрел состязание борцов-пальванов.
Когда в полдень бахши закончил свое пение, жители Кизыл-такира разобрали гостей, прибывших издалека, и повели в свои кибитки. С полудня до заката солнца, то есть до того часа, когда снова начнет петь бахши, кизылтакирцы должны угощать и развлекать беседами гостей, а если понадобится, то и дать им хорошенько отдохнуть.
Солнце, когда собрались люди на той, ушло за горизонт. Кизыл-такир погрузился в темноту. В огромном загоне развели жаркие очаги. Огонь взметнулся высокими языками. Первый дым впитался в плетеные стены, как вода в песок, и через короткое время в помещении не осталось от него и следа. Бахши снова занял свое место.
Вокруг загона стоял невыразимый шум: галдели ребятишки, ржали кони, натужно скрипели ишаки. Все слилось в один сплошной гул. Выстрели из пушки — никто не услышит.
Араз-ишан с пятью конниками сидел в доме знакомого старика, неподалеку от двора Кара-гёклена. Он попросил хозяина сходить к баю и узнать, пришел ли бахши.
Хозяин встал и покинул свой дом… навсегда.
А в этот момент к басмачу Шалтаю, прячущемуся с двадцатью джигитами в полуразвалившейся кибитке на южной окраине Кизыл-такира, прокрался низенький, незаметный человечек. Тихо-тихо сказал он Шалтаю:
— Батыр, я выполнил твое приказание. Араз-ишан с пятью всадниками сидит в доме рядом с двором Кара-бая. Другие его джигиты уже слушают песни бахши.
Шалтай-бага приказал своим людям:
— Десять человек встаньте возле входа в загон, пятеро — окружите. Как только услышите мой выстрел, облейте стены керосином и подожгите. Тех, кто будет выскакивать из огня, пристреливать. Ни один человек не должен уйти с этого собачьего тоя живьем! Вот так мы покончим с отрядом Араз-ишана, отведем и душу…
Всего лишь несколько минут заняло уточнение кровавых обязанностей. Младший брат Гуллы-бала — Джумет пошел с Шалтаем в числе остальных пяти.
А у загона по-прежнему было суетно и весело. Женщины сновали возле кипящих огромных котлов, перекликались. Джигиты исподтишка разглядывали девушек, чайчи разливали ароматный янтарный чай, разносчики курева с чилимами обходили гостей.
Низенький человечек подвел Шалтая и его пятерку к кибитке, где сидел сейчас Араз-ишан. Килим — коврик, прикрывавший дверь, — вдруг приподнялся, и на пороге появился старичок с острой бородкой. Здоровенный Джумет схватил старика за плечо и грубо оттолкнул в сторону. Басмачи, вооруженные до зубов, ворвались в комнату. Шалтай тут же узнал Араз-ишана, прицелился ему в грудь. И выстрелил. Араз-ишан так и не успел дотянуться до винтовки, которая стояла поодаль, прислоненная к тэриму[5]. Басмачи открыли стрельбу вслед за своим предводителем. Ни одна пуля, выпущенная из наганов и маузеров, не пропала впустую. Гости, сидящие в кибитке, замертво падали на ковер. Десять мужчин и женщина, хозяйка дома, навек закрыли глаза.
Старичок, которого оттолкнул Джумет, вбежал в кибитку, но тут же упал, скошенный пулей.
Между тем и остальные басмачи приводили в исполнение задуманный кровавый план. Они облили стены загона керосином и подожгли. Языки пламени жадно взметнулись к небу. Словно знак печали, знак траура, пламя, окаймленное полосой черного дыма, опоясало загон. На облачном низком небе появились зловещие красные отблески. Люди, находящиеся снаружи, возле загона, с душераздирающими воплями кинулись в спасительную темноту. Залаяли в страхе собаки, замычали коровы. Со стороны казалось, что наступил конец света.
А огонь все набирал силу. Гости, что опоздали на той, теперь, завидев кровавое зарево, пришли в ужас. Они еще издали услышали частый треск, словно на огне жарилась пшеница. Это трещали винтовочные выстрелы. Не теряя времени, гости поворачивали коней и мчались прочь из этого ада.
Шалтай-бага сровнял с землей кибитку, в которой только что гостил Араз-ишан, и кинулся к загону. А там задыхались в дыму и огне около четырехсот человек, те, что пришли послушать пение бахши.
В первые минуты при виде огня все кинулись к узкому проходу. Началась свалка, люди давили друг друга, но даже тот, кто смог прорваться наружу, падал сраженный пулей басмачей. Боль, ужас, страдание, — все слилось в один жуткий вопль. За короткое время перед входом выросла гора трупов в дымящейся одежде.
Лицо Шалтая исказила гримаса злобы и удовлетворения. Он стрелял и стрелял в тех, кто выбирался из пламени, но вдруг сам упал, ткнувшись лицом в землю. Две пули, что выпустил из своего маузера Джумет, раздробили ему затылок. Долго младший брат Гуллы поджидал этот момент, ночами вынашивал план мести. Нужно было убить Шалтая так, чтобы самому выйти сухим из воды. Такой момент настал. Поди теперь в этой суматохе разберись, кто стрелял в предводителя!
— Рассчитался я с тобой, собачий сын Шалтай-бага, — процедил Джумет сквозь зубы и громко крикнул своим: — Батыра убили!
Смерть вожака внесла смятение в шайку. Испугавшись, что очень скоро придется держать ответ перед людьми за свои злодеяния, басмачи подхватили труп Шалтая и скрылись в песках…
Время не стерло из людской памяти число погибших на этом кровавом тое. Сгорело, было расстреляно в упор, задохнулось в дыму триста шестьдесят человек. Чудом спасся гиджакист бахши Джумамурада.
Плачем и стенаниями был встречен рассвет… Люди похоронили погибших в братской могиле, обнесли ее высокой оградой.
Что ещё добавить к этому трагическому рассказу? Кара-гёклен был сослан, а через год всем басмачам пришел конец. Потомки погибших счастливо живут сейчас в колхозе имени Чкалова, нынешнего Ленинского района, и чтут память своих земляков.
Вот о чём мне поведал в своем письме Алланазар Меред оглы, когда-то бесстрашно сражавшийся с басмачами.
Байрам КурбановВОДА
Давно посохли травы в Каракумах, в дождевых ямах — ни капли воды, они — как пустые глазницы, дно их потрескалось от зноя. Нигде не найдешь становищ, — с наступлением лета отары ушли на дальние колодцы. И только старый чабан Чары задержался возле дождевой ямы Кулангырлана. Одиноко маячил на склоне крутого бархана его шалаш.
Дни становились все жарче, зной и по ночам не давал вздохнуть полной грудью. Смолкли звонкие голоса жаворонков. Птицы прятались в скудной тени кыртыча и коджелика, беспомощно волоча по песку крылья. Серые барханы казались обсыпанными золой. Причудливо дрожало и переливалось марево, до неимоверных размеров оно увеличивало каждый кустик, каждый бугорок…