— Старшой, это не наши.
— Неужели? — Ягмыр насторожился. Еще раз посмотрел в бинокль. — Да, ты прав. — И, обернувшись к бойцам, негромко скомандовал: — По места-ам!
Радость, всего минуту назад сиявшая на лицах бойцов, сменилась ожесточением. Приближался враг. Командира взвода беспокоила мысль, как долго смогут они удерживать колонну до подхода своих основных сил. До вечера? А вдруг придется биться несколько суток? Володя Рубин в это время оглядывал свое "хозяйство": "Снарядов маловато. Зря мы налегке ушли. Зарядить бы сейчас шрапнелью! Ну да всего не предвидишь… Страшновато? Пожалуй, нет. В плену не умер. На Висле не утонул. В Берлине не погиб. Получается, как в сказке про Колобок: "И от деда ушел, и от бабки ушел, и от волка ушел…" Позавчера не убили, вчера жив остался. Вчера… Казюлин… Как он смотрел на меня! Как будто говорил: "Ты вот остаешься, а я ухожу". Почему именно он должен был умереть? Почему он, а не я? Что такое смерть? Случайность? Кто из этих вот сотен шагающих будет целиться в меня? Но это уже неважно. Все равно мы победили".
А Мамед, удобно устроившись в уже открытом окопе, думал, что это, видно, будет последний бой. И что если он останется жив, то поспеет домой как раз к уборке пшеницы. А случись, запоздает, все равно на хармане работа найдется. Пшеницу надо ведь еще обмолотить, а затем провеять. Значит, главное — остаться в живых. А как? Мамед не трус — не зря вон какие усищи отрастил. "Смелого пуля боится…" — поется в русской песне. Хорошая песня, правильная! Приеду домой, буду сыну русскую песню петь: "Смелого пуля боится, смелого штык не берет!"
Уже можно было различить невооруженным глазом: медленно, один за другим, лязгая гусеницами, по бетонным квадратам шли тягачи, за ними — темно-зеленая колонна фашистов.
Мамед посмотрел в сторону командира. Ягмыр сидел у лафета и что-то сосредоточенно обдумывал, а Рубин, склонившись над прицелом-квадрантом, медленно крутил ручку горизонтальной наводки.
"Надо бойцам сказать, что мы решили подпустить фашистов как можно ближе, — подумал Ягмыр, и в тот же миг у него блеснула новая мысль: — Если подпустим слишком близко, они сразу определят, что нас мало".
— Может, они сдадутся в плен? — сказал он вслух. — Надо оставить им эту возможность. Сколько сдалось от Берлина до Науэна. Нет, не стоит подпускать близко. Как думаешь, Володя?
— Решай сам, старшой. Но, по-моему, ты правильно говоришь, — ответил Володя. — Надо держать их подальше от себя.
— Тогда готовься, — приказал Ягмыр. — Термитными. Прямой наводкой по тягачам. Передайте по цепи: пулеметы обстреливают пехоту! — Немного погодя, убедившись, что его команда дошла до всех, Ягмыр поднял руку и сразу же резко опустил: — О-о-гонь!
Грохот пушек, взрывы снарядов, трескотня нескольких пулеметов, троекратно усиливаемые лесом, заполнили все вокруг. Тягачи, подожженные артиллеристами Рубина, сгрудились посреди шоссе и преградили дорогу. Транспортер, пытавшийся их объехать, перевернулся в кювет. Пехота заметалась в панике.
— О-о-гонь! — повторил команду Ягмыр.
— Старшой, старшой, они выбросили белый флаг, — закричали командиру с левого фланга.
И действительно, подняв над головой что-то белое, по шоссе шел немецкий солдат.
— Прекратить огонь! — скомандовал Ягмыр. — Рубин!
— Я, — оторвался от пушки Володя.
— Узнай, чего там фрицы хотят?
Рубин подтянул ремень, поправил гимнастерку, приложил ко лбу пальцы (проверил, правильно ли сидит пилотка) и только тогда вышел на шоссе. Сильно постукивая ногами о бетон, он стряхивал пыль с сапог.
— Ишь прихорашивается, словно к девчонке идет, — пошутил кто-то у него за спиной.
— Правильно делает, — серьезно ответили шутнику. — Негоже советскому бойцу быть в неопрятном виде. Да еще перед фрицем. Вон мы их как… Значит, должны мы быть по всем статьям первые.
А Владимир Рубин уже четким строевым шагом гордо вышагивал навстречу немцу. С минуту был слышен только цокот двух пар железных подков. Примерно в двух шагах друг от друга парламентеры остановились.
Приставив к ноге карабин с нательной рубашкой на штыке, немец заговорил:
— Наш генерал просит вашего генерала на переговоры. — Он произносил слова медленно, с расстановкой, наверно желая, чтобы его правильно поняли.
Услышав слова "вашего генерала", Володя усмехнулся, но тут же погасил улыбку, поняв, что чуть не выдал себя. Немцы не должны знать, что советских бойцов здесь всего взвод с небольшим и что никакого генерала с ними нет. Подумав, он решил выиграть время:
— Генерала могу заменить я. Ведите меня к своему генералу, я дам ему исчерпывающий ответ.
— Наш генерал не станет говорить с офицером ниже его по званию, — резко ответил немец.
— А… Тогда ему придется обождать. Наш генерал вместе со своим штабом выехал на встречу с союзниками. Мы сейчас же радируем ему о просьбе вашего генерала, — на ходу сочинял Рубин.
— О согласии вашего генерала дайте нам знать, — сказал немец.
— Хорошо. Если он согласится, мы просигналим белым флагом. В подтверждение своего предложения вы ответите нам тем же сигналом. Договорились? — спросил Володя.
— Яволь!
Парламентеры почти одновременно сделали поворот "кругом" и зашагали каждый к своим.
Рубин подробно доложил командиру взвода о ходе переговоров.
— Ты поступил правильно, Володя, — сказал Ягмыр. — Но таким образом мы можем задержать их час, полтора. А потом они поймут, что их обманули… — Он посмотрел на карту. — Если наши вышли сейчас из леса… Это, наверное, километров двадцать пять с лишним…
— Здесь они будут не раньше чем часа через четыре, — продолжил мысль командира взвода Володя.
— Да, — согласился с ним Ягмыр. — Эх, черт, где же взять генерала?
— Вас, старшой, возведем в генералы, — предложил один из артиллеристов. — Идите и поговорите с ними. Видимо, сдаться решили фрицы. Чувствуют — конец им.
— Нет, — усмехнулся Ягмыр, — моя физиономия не подходит. Для генерала я слишком молод.
Сказав это, Ягмыр стал оглядывать своих бойцов: "Как назло, все молодые", — с огорчением думал он. И вдруг глаза его оживились.
— Рубин! Володя! Есть генерал! Нашел! Давай сигнализируй: генерал дал согласие на переговоры.
— Постой, ты кого имеешь в виду? — спросил Рубин.
— Мамеда-усача! Чем не генерал! Правда, он еще своего согласия не дал, — лукаво прибавил Ягмыр, — но мы надеемся его уговорить.
Весь "гарнизон" единодушно одобрил кандидатуру. Возражал только один Мамед.
— Бросьте шутить, — сердился он. — "Всякая шутка — начало зла", — говорит туркменская пословица. Воевать так воевать, а вы тут вздумали черт знает что!
— Это не шутка, если хочешь знать, — сердито оборвал его Ягмыр, — а боевое задание. Ясно? Задание быть генералом! Немецкий генерал хочет сдаваться только генералу. И мы должны предоставить ему эту возможность. От того, насколько хорошо ты будешь играть свою роль, зависит жизнь многих людей. В том числе и твоих товарищей. Понимаешь? — уже мягче прибавил комвзвода.
Мамед долго стоял в растерянности. Затем умоляюще посмотрел на Ягмыра: "Избавь меня от этого, земляк. Дай любое другое задание".
— Сейчас же выщиплю усы, только не посылай — боюсь, — признался он по-туркменски.
— А я считал тебя, Мамед, серьезным человеком. А ты… Шутки в сторону, — снова посерьезнел Ягмыр. — Приказ есть приказ. За невыполнение приказа в такой обстановке… — не договорив, старший лейтенант кашлянул.
— Сразу бы так ясно и сказали, что приказ, — наконец согласился Мамед.
Теперь нужно было подать немцам сигнал. Еле нашли сравнительно белую нательную рубашку. Ее сняли с наводчика, недавно вернувшегося из госпиталя. Быстро орудуя ножом, Рубин соорудил флаг и, выйдя из леса, прикрепил его к придорожному столбу. В ту же секунду в расположении немцев выбросили ответный сигнал.
Когда Рубин вернулся к своим товарищам, там полным ходом шло одевание "генерала". В боевой обстановке в целях маскировки генералы зачастую не носили полную форму. Не раз даже самого Рокоссовского бойцы видели в легкой кожаной куртке и в галифе без лампасов. Теперь эти сведения пригодились, и со всех сторон в адрес Мамеда сыпались советы. Где-то нашли куртку. Но она была настолько потерта, что никак не походила на генеральскую. Диагоналевое офицерское галифе Ягмыра еле натянули на могучие икры Мамеда.
— Голени-то голые, — заметил кто-то.
— Сапоги закроют! — успокоил другой.
— А генералы кирзовых сапог не носят!
В самом деле! Но где возьмешь сейчас шевровые сорок пятого размера? Ягмыр озадаченно поскреб затылок.
Выход нашелся.
— Я видел генерала в маскировочном халате, — крикнул сверху, с дерева, снайпер, держащий на прицеле штабную машину немцев. — Вот точно в таком, как у меня.
Зеленый с коричневыми разводами маскировочный халат закрыл и кирзовые сапоги, и погоны, и снятую с ездового артиллерийскую фуражку. Оставили открытыми только лицо и грудь Мамеда. На его широкой груди уместились почти все ордена разведгруппы: слева шесть орденов Красного Знамени, справа, в два ряда, — ордена Отечественной войны. Медали вешать не стали.
— Здравия желаю, товарищ генерал!
— А ногти, — сказал Рубин, — не похожи на генеральские. Грязные.
Два солдата спешно начали приводить в порядок ногти Мамеда. Ягмыр тем временем его инструктировал:
— Наше условие — только безоговорочная капитуляция. Пусть все оружие сложат у дороги, в кювете. Понял? Да смотри не заикайся. Генералы говорят четко. Если трудно будет по-русски, говори по-туркменски. Лейтенант Рубин все переведет как следует. Держись гордо. Знаешь, как победивший пальван на тое.
Мамеду вдруг вспомнилось, как он в колхозном драмкружке играл роль бая. Для солидности ему привязали тогда усы, которые очень мешали говорить. А теперь у него усы настоящие. И придется ему играть не бая там какого-нибудь, а советского генерала. И вовсе это не игра, а серьезная штука. Кровь прилила к лицу, щеки стали ощутимо тяжелыми. Может, это сон?