И на другой день шла своим чередом стрижка. Плавно рокотал мотор, работали под навесом люди, расхаживали по двору козлы, овцы бегали от вязальщиков. И до самого вечера можно было видеть торчавшие в земле длинные ножницы, воткнутые стариком Кемдже.
Павел КарповШУТКИ АМУДАРЬИ(перевёл Павел Карпов)
— Лучше Сапара Худайшукура об этом никто не расскажет. Он-то знает нрав бешеной реки, а в этой истории старик — всему делу голова! — говорил командир землесосного снаряда Николай Красницкий, глядя на берег канала, куда из жерла огромной трубы хлестала темная жижа. — Жалко, старика здесь нет. С баржей на правый берег уехал, к зубному врачу.
Мы стояли на верхней палубе землесоса, похожего на пароход и обращенного тупым носом к обрыву глинистого берега, который на глазах медленно оседал в бурлящую воду, как будто таял под лучами солнца. Длинная мощная фреза, опущенная глубоко под воду, рушила берег, и разжиженная земля выбрасывалась по трубам. За правым бортом в тугаях с жестяным звоном качался на ветру суставчатый камыш; с левой стороны, куда была нацелена труба, горбились барханы, и между ними разливалась грязевая речка без берегов, шальная, недолговечная. За кормой на горизонте лента канала сливалась с гладью Амударьи, откуда волнами находил глухой шум воды.
Палуба под ногами вдруг сильно задрожала, от бортов по воде пошла мелкая рябь, надрывно застучали машины, грозясь разнести в щепки грузное судно.
— В стенку уперлись, — стараясь казаться спокойным и чего-то безуспешно ища в кармане брезентовой тужурки, проговорил Красницкий. — То в плавни тычешься, как вилкой в кисель, а то вот такие стояки из окаменевшей глины попадаются. Забава!
Чуть пригнувшись, он взглянул на багера, стоявшего у пульта в застекленной рубке. Ища у него подтверждения своим словам, добавил:
— Ну да… глина!
— Глина, — нараспев отозвался багер. — Из-под винта молозиво пошло, первый удой… Экскаваторщики для нас мысок оставили.
— Бери под пласт. Мягче, не рви, запорешь фрезу!
Нос землесоса глубоко осел, на берегу появилась трещина, потом легла вторая, куст камыша прощально поклонился солнцу и вместе с тяжелой глыбой сполз в воду, осыпая с метелки дымчатый пух. Из трубы сначала лилась белесая вода, потом в барханы снова хлынула темная тягучая гуща. Красницкий, не сводя глаз с жерла трубы, вынул из кармана руку и разгладил на лбу ладонью складки морщин. Смуглое, худощавое лицо его повеселело, высокая фигура выпрямилась.
— Забава, — повторял он. — Подводящий канал к головному сооружению только прорыли, и уже чистить надо, илом запрудило. На Волго-Доне много я слышал про Амударью, но рассказы — одно дело, а вот когда пришлось встретиться с ней… Шальная река, прет, берегов не признает, столько ила! Недавно сыграла она с нами шутку. Сапара Худайшукура послушать бы вам лучше, у него с этой бешеной свои счеты…
Но Сапара Худайшукура не было с нами, а воспоминания о недавнем событии были так живы, что Красницкий не утерпел и сам принялся рассказывать.
…Землесос «Сормовец» вышел из ремонта и направлялся к поселку Головному. Вода в Амударье упала, трудно было решить, как же его вывести из затона в фарватер реки. Попробовали буксиром — ничего не получается, катер не тянет, на мель садится.
— Своим ходом пойдем, Никола, — предложил багер Сапар Худайшукур Красницкому, которому было поручено доставить землесос к головному сооружению.
— Как бы нам не увязнуть. Воды по колено.
— Доберемся до глубокого места. Верь мне, Никола, я знаю Дарью, дикая красавица любит меня, я ей свою молодость отдал.
Старик действительно родился и вырос на берегу реки, изучил ее повадки. Коренастый, с широкой волосатой грудью, всегда открытой солнцу и ветру, с редкой желтоватой бородкой, кожа на лице и на руках в жестких морщинах, черная, будто дубленая. С виду старик был суровый, неприветливый, а на деле — разговорчивый и душевный человек. Очень любил рассказывать про Амударью. Для него река была как бы живым существом. Иногда, слушая шум течения и наблюдая за коловертью, страшной игрой коричневых и словно студенистых волн, он заводил с ней разговор: то ругал ее и грозил ей кулаком, то называл красавицей, кормилицей и просил не сердиться…
— Надо отчаливать, — уговаривал Сапар Красницкого. — Затон, как больница, здесь здоровым нечего делать.
От затона до фарватера было метров четыреста. Настроили землесос на рабочий лад и начали пробиваться через отмели, по узким извилистым протокам, туда, где река, разлившаяся на несколько километров, имела более устойчивое русло. Работали все машины, словно в забое; землесос медленно, как бы ощупью подвигался вперед. Вода стояла на одном уровне; островки, появившиеся тут и там, тоже пока держались.
Сапар Худайшукур, хлопотавший в эти горячие дни, пожалуй, больше всех старался быть ближе к Николаю, помогал ему советами, несколько раз вместе с ним в лодке промерял протоку, которая чем ближе к быстрине реки, тем более суживалась и мелела.
…Уже четверо суток длился этот необычный поход. Старик, чувствуя ответственность перед Николаем и остальными товарищами за исход трудного рейса, был молчалив, беспокойно теребил бороду, загибал ее вверх и сердито покусывал острый кончик. Но вот до фарватера осталось меньше двадцати метров, стала отчетливо видна чешуйчатая мережка, вьющаяся между пузырчатыми бурунами на отмелях и темной клокочущей стремниной реки. Сапар повеселел, напряжение отпустило его — цель была близка, все заканчивалось благополучно. Через несколько часов землесос сможет выйти на глубокое место, а потом плыть прямиком к Головному. Там с нетерпением ждали их строители канала.
— Видишь, не обманул я тебя, — сказал старик Николаю. — Амударью знать надо, капризная она, но кто ее любит, может подход найти… Вон как ласково журчит за бортом… кошкой мурлычет.
Вечерело. Вверх по течению у высокого и крутого глинистого берега, бросавшего далеко густую мрачную тень, похожую на грозовую тучу, вода была омутно-черная, а на западе, где багряными сполохами горел в вечернем зареве камыш и над островами колыхался золотистый сухой туман из солнечной пыли, переливалась самоцветами, как будто стайки рыб выплыли из мутной глубины и разыгрались на поверхности. Из Каракумов тянуло покалывающим тело зноем и гарью, к которой примешивался запах ила и речной прели. Под напором близкой ночи нахлынула та предзакатная духота, когда спертый дневной зной давит со всех сторон.
Николай с Сапаром стояли около багера Виктора Петрова, сменившего недавно старика, и следили за тем, как землесос грузной поступью преодолевал последний небольшой меляк. Еще один короткий рывок — и громоздкая машина вырвется на речной простор. Ни у кого из команды теперь уж не было сомнения в том, что землесос без буксира пройдет по мелководью эти последние метры. Круговым движением руки потирая заросшую грудь, которая наковальней выпирала из-под туго натянутой красной рубахи с отпущенными тесемками на вороте, Сапар поглядывал исподлобья на Николая, покрякивал, вызывал на разговор.
— Слышал я, в своем деле ты мастер, Никола, — исподволь настраивал беседу старик. — С большой стройки ты к нам приехал.
— Здесь работы не меньше, чем на Волго-Доне, — ответил Николай.
— Работы у нас много, — сказал старик. — Сколько раз брались Каракумы напоить амударьинской водой, а с разумом только сейчас канал строится… — Молча он дождался, пока краешек солнца бездымно догорел в дальних камышах, посмотрел на высокий берег у излучины реки, тень от которого теперь расползлась по всей окрестности, шумно втянул в себя пахучую сырость и тихонько добавил: — Волге и Дону ты, Никола, помог обняться, как Лейли и Меджнуну… Теперь ключик к сердцу нашей красавицы найди, тогда ты навечно Амударью полюбишь, как я вот… Слышишь, за бортом плещется? Вечернюю песню заводит.
— Спасибо, Сапар, без тебя я никогда бы не решился на такое дело! А речка славная! — Николай взглянул багеру Петрову в уставшее и облупившееся на солнце лицо, добавил: — Страшное осталось позади. Ночь передохнем, а утром запросто дойдем до фарватера.
…Утро выдалось чудесное. По небу плыли курчавые облака, и закрытое ими солнце не сразу выпило струящуюся от реки прохладу. Низко над водой летали вороватые чайки, а в тугайных зарослях железным скрежетом перекликались фазаны, временами доносились тяжелые, с протяжным гулом всплески воды — где-то рушился берег. Эти посторонние звуки лишь подчеркивали непривычную тишину на землесосе и вокруг него: молчали машины, не слышно было людских голосов. Тишина и разбудила Николая. Открыв глаза, он увидел за окном каюты высокие облака и метнувшуюся совсем рядом чайку. Вскочил с койки и бросился к двери. В первую минуту ничего не понял, да и как было понять! За бортами землесоса, где вчера плескалась вода, лежала серыми увалами суша, мела поземка — местами обветренный песок подсох, побелел, словно и не был под водой. На вершине бугра лежала ребристым брюхом на песке лодка, а неподалеку от нее, нелепо растопырив ржавые лапы, стоял якорь.
Люди, как лунатики, молча, сосредоточенно и плавно ходили по песку, отыскивая потерянную реку. Еще вчера она была вот здесь, рядом. Что произошло? Никто толком не знал. Сапар Худайшукур старался не попадаться на глаза Красницкому: выходит, подвел он товарищей. Но как ни увиливал старик от встречи, Николай разыскал его.
— Загорать теперь, — проговорил Николай, которому хотелось не столько упрекать Сапара, сколько посоветоваться с ним. — За твоей красавицей не угонишься.
Хмурый и смущенный вид был у старика, с досады он теребил свою и без того жидкую бороденку.
— Такой шутки не ожидал я от Аму, — Сапар с силой давил каблуком кирзового сапога на песок — не покажется ли вода. Воды не было. — Наверно, надолго ушла отсюда дикая. — И он печальным взглядом из-под ладони посмотрел на матово мерцавший у самого горизонта широкий разлив.
За ночь Амударья ушла в сторону от прежнего русла почти на полтора километра, металась, необузданная, туда и сюда по своей необъятной пойме. От кормы снаряда в сторону залива извивалась неширокая полоска воды. Протока мелкая, но это был единственный путь, по которому можно было кое-как двигаться.