остей. Казаки - это все же не средневековые монголы, и ни мочиться, ни тем более гадить, прямо с седла не умеют. Дождавшись, пока Чернецов и его подручные застегнут штаны и приготовятся снова сесть в седла, амазонка (бывшая гимнасистка Андромаха) накрыла их всех одним депресси-онно-парализующим импульсом. Потом бойцовые остроухие из бортового десанта втянули бесчувственные тела в грузовой отсек, связав по рукам и ногам - и все, дело было сделано.
Посмотрел я на этого Чернецова, когда у него прошел паралич: ну чисто двуногий хорек, живой сгусток ненависти и злобы: типичный представитель паствы покойного Ареса-Марса. Хотя некоторым, наверное, такие деятели нравятся, а я после уничтожения этого зверя не буду испытывать ни малейших угрызений совести, как не испытывал их, пустив в распыл аварскую и монгольскую орды. Оставались малое - перехватить и также бескровно пленить весь отряд есаула, а также доставить на место будущего поединка наиболее авторитетных казаков из числа делегата съезда. Миронов, Голубов, Подтелков и иные прочие в данном случае останутся в стороне, а все возможное недовольство смертью «народного героя» падет на меня. Ну и пусть, переживу как-нибудь, тем более что гневаться на меня, когда я при исполнении, так же глупо, как и на самого Творца. В самом конце, чтобы этот представитель двуногих-прямоходящих не оскорблял ничьего слуха своими визгливыми ругательствами и проклятиями, я накрыл его коконом тишины. Как всегда в таких случаях, рот у пациента открывается, но из-под кокона не доносится ни звука, зато сам он находится в полном сознании, все видит и слышит.
- А вот это - уже действие моих особых способностей, кокон тишины, - сказал я Миронову и Махно. - Сколько бы этот скунс ни бесился, никто его не услышит. А можно и наоборот - наложить на себя, чтобы переговорить с кем-нибудь, не опасаясь любопытных ушей. Но сейчас опять расходимся - последний акт драмы должен быть сыгран при полном свете в присутствии многочисленных свидетелей. Сейчас я высажу товарища Миронова в Каменской - и до завтра, так как все должно случиться в свое время.
25 (12) января 1918 года. Полдень. Область Войска Донского.Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Отряд Чернецова был перехвачен на степной дороге уже за Боковским рудником (в наши дни известном как город Антрацит) ровно в полдень. Для этого дела, ради представительности, я выбрал рейтарскую дивизию полковника Воронкова, поддержанную двумя звеньями «Шершней» (восемь машин). Бойцовые остроухие в полной экипировке производства «Неумолимого» на рослых дестрие выглядели грозно и величественно. Трепетали на ветру алые боевые знамена и такие же красные флюгера на пиках, а белые попоны на лошадях и маскировочные чехлы на доспехах превращали всадниц в некое подобие призраков.
Красные казаки, которых я привел из Каменской на это место в качестве свидетелей и очевидцев, обалдели - в первую очередь, при виде рейтарских лошадей. Пошушукавшись между собой, они подослали ко мне войскового старшину Голубова с вопросом, нельзя ли сторговать хотя бы небольшой племенной табун таких замечательных коняшек. Мол, хоть казаку такая громила вроде бы без надобности, за ними все равно не заржавеет. На это я ответил, что сам торговлей не занимаюсь, ибо мне не по чину, но, когда все закончится, пришлю к ним своего начальника финансовой службы госпожу Смитсон - и вот с ней пусть торгуются в свое удовольствие, но потом пусть не жалуются на печальную судьбу. Титулованный маг богатства, да еще и англосаксонского происхождения - это очень непростой переговорщик, и цену с них возьмет ровно такую, какую они смогут заплатить по максимуму, не больше и не меньше. А все потому, что такие коняшки казакам и в самом деле без надобности, а за понты следует платить вдвойне и втройне.
Тем временем хорунжий Лазарев, командовавший этим белогвардейским бандформированием в отсутствие есаула Чернецова, увидев преградившую дорогу неизвестную кавалерийскую часть, остановил свой обоз и стал сгружать с телег пулеметы и пехоту, готовясь к отражению кавалерийской атаки. Все было правильно и очень грамотно, но дело в том, что по-настоящему я с ним тут воевать не собирался. Едва эта нервная деятельность закончилась, в воздухе появились «Шершни», принявшись кружить вокруг отряда Чернецова карусель. Несколько предупредительных коротких очередей из магнитоимпульсных пушек впритирку к лежащей на земле стрелковой цепи показали белым, в какое дурацкое положение те попали. Густая дымная трасса, пронизанная стремительными малиновыми росчерками - и в метре от стволов винтовок в мерзлой земле возникает ровик два фута ширины и фут глубины. И это при том, что на винтовочные выстрелы с земли аппараты никак не реагировали, да и моя кавалерия в атаку идти не собиралась, наблюдая за происходящим с исходных позиций. Я сюда своих остроухих привел не воевать и умирать, а только для солидности, ну и еще на тот случай, если противник начнет банально разбегаться.
И тогда я предложил вражескому отряду сдаться, а энергооболочка усилила мои слова. Все как обычно: сохранение жизни, гуманное обращение и медицинская помощь раненым, которых во вражеском отряде тоже хватало - как ходячих (в стрелковой цепи), так и тяжелых (на телегах в обозе). В случае отказа от капитуляции - расстрел с воздуха и смерть всем без исключения.
Выслушав мое предложение, хорунжий Лазарев встал в рост и, сложив ладони рупором, зычно прокричал, что он требует, чтобы после сдачи оружия его люди были отпущены на свободу. Нахал! Он бы еще полцарства потребовал и царевну Несмеяну в придачу.
В ответ я крикнул этому бабуину, что все чернецовцы запятнали себя казнями безоружных русских людей, а потому все будет так, как я сказал. Жизнь я им всем сохраню и обращаться буду гуманно, это безусловно, а вот свободу так просто, без искупления, они у меня не получат. И вообще мне некогда особо долго возиться с разными упрямцами, поэтому, если мое предложение не будет принято немедленно, пилоты моих флаеров огневой поддержки начнут расстреливать пулеметы и их расчеты. Что при этом станет с пулеметчиками, он может представить себе сам. Хоронить будет нечего.
На самом деле одно звено «Шершней» имело полицейский обвес, и в случае отказа от капитуляции я намеревался попросту парализовать этих бандитов, но делать этого не хотел, потому что это чрезвычайно затянуло бы дело: жди потом, пока эта публика придет в себя, чтобы стать свидетелями моего поединка с есаулом Чернецовым.
- Я требую личных переговоров, один на один! - после некоторой паузы заорал Лазарев и медленно пошел мне навстречу.
«Берегись, Серегин, - шепнула мне энергооболочка, - это бесчестный и бессовестный человек, грабитель и убийца, не жалевший ни чужих, ни своих, ни случайных прохожих. Атаман Краснов называл его своим милым шаловливым ребенком и всячески выгораживал перед довольно беззубым белогвардейским правосудием».
«Краснов - это рекомендация, - подумал я. - Ну ничего, я буду очень осторожен и насторожен».
И точно: едва мы сошлись на дистанцию удара шашкой, рука хорунжего метнулась к эфесу оружия и потянула его из ножен. Время для меня спрессовалось и пошло медленно-медленно: казалось, что плотный бородатый оппонент напротив меня едва шевелится. Потом рукоять меча сама прыгнула мне в руку. Сверкнула ослепительная вспышка, заставив оппонента зажмуриться, и я, сделав шаг вперед, прямым выпадом в сердце по рукоять вбил сияющее лезвие в грудь бандитского вожака, повернул и тут же извлек обратно. Покойник запрокинул бородатую голову, изо рта фонтаном ударила кровь. Едва я вытащил из его тела меч, сделав шаг назад, оно мешком осело на землю. Кажется, на все ушло секунды две, не больше.
«Таким ударом, - назидательно сказала энергооболочка, - гоплиты-спартанцы царя Леонида в тесной схватке под Фермопилами убивали персидских воинов Ксеркса, насквозь пробивая плетеный из лозы щит, легкую кольчугу и тело до самого сердца. А тут ни щита, ни кольчуги, одно сплошное мясо. Да и силушки с реакцией у тебя сейчас поболе, чем даже было у старины Ареса».
«Спасибо за информацию», - мысленно сказал я энергооболочке, опуская меч острием к земле и оглядываясь по сторонам.
Мои остроухие в конном строю хранили гордое молчание. Ничего другого от меня они не ожидали. Столпившиеся вокруг Миронова и Голубова делегаты съезда фронтовиков о чем-то возбужденно гомонили. Но это было и понятно: один из самых лихих рубак Дона у них на глазах первым схватился за оружие и был убит одним-единственным выпадом. К тому же ужасное смущение у них вызывал сам мой меч, продолжавший испускать яркое сияние Первого Дня Творения, и теперь будущий красный атаман Войска Донского торопливо объяснял землякам, с кем их на самом деле свела судьба. Но самые интересные события творились там, где свою последнюю оборону занял отряд Чернецова. Его бойцы вразнобой вставали на ноги и, оставив на земле свое оружие, с поднятыми руками шли в мою сторону.
Сейчас, когда один их вожак покинул отряд, а другой был убит у них на глазах, первым схватившись за оружие, они стали теми, кем и были на самом деле: молодыми безусыми мальчишками шестнадцати-восемнадцати лет от роду - гимназистами, кадетами, юнкерами, студентами, поддавшимися на тлетворное обаяние есаула Чернецова. И лишь совсем немногие оказались взрослыми казаками. С другой стороны, я не мог не признать: то, что проповедовали и творили большевики, прежде чем я начал вправлять им мозги, вызывало в этих юношах ужас и отвращение, а в фигурах Троцкого, Свердлова, Зиновьева и прочих они видели воплотившихся антихристов, призванных разрушить мир.
Подходя ко мне, эти мальчики сдергивали с голов папахи и опускались на колени. Было их и в самом деле что-то около двух с половиной сотен.
- Ну вот и все, юноши, - сказал я им, - теперь вы под моей защитой. А ваш хорунжий Лазарев жил как зверь, и умер как собака, оскалившая зубы на тигра.
- Скажите, кто вы? - спросил один из молодых людей, по виду студент. - На типичного большевика или левого эсера вы совсем не похожи.