встретить трагические судьбы с софийной верой и достоинством. И тогда солнце не затмится, но взойдёт в душах наших, и совершится то дело истории, которое хочет от нас Бог.
Со-умирание со Христом является некоторой самоочевидностью как обнаружение личной связи с Ним отдельного человека. Но эта связь со-умирания осуществляется для всего человечества, не только в личной судьбе, но и всеобщей. Поэтому невольно рождается недоумение, как же совместимо это личное и общее со-умирание со Христом, которое столь существенно для человеческой жизни. Этот абстрактный вопрос получает конкретное выражение в таких событиях, как, например, эпидемия и в особенности война с её повальным взаимоистреблением. Может ли оно совместиться с личным со-умиранием со Христом? Однако этот вопрос не требует и не допускает ответа. В самом деле, его трудность состоит ли в количестве умирающих, которые поэтому могут оказаться несовместимыми, так сказать, с этим со-умиранием со Христом, как будто оно осуществимо только в случаях единичной смерти? Но это есть нелепое и наивное представление. Всё человечество умирает со Христом и во Христе, хотя по-разному и в разном смысле, и в этом нет и не может быть никакого исключения, ибо таковое тем самым исключалось бы и из самого человечества. Ещё можно себя спрашивать, как могут во Христе и в со-умирании с Ним вмещаться эти многие и разные образы умирания, как одновременно, так и разновременно. Но это также есть вопрос недоуменный. Для человечества Христова нет границ, оно вмещает в себя все его образы, а в частности и все образы умирания, как количественно, так и качественно. Если для нас массовые убийства на поле сражения исполнены особливо потрясающего ужаса, как нарочитое и исключительное проявление смерти с её торжеством, то в порядке интенсивного, так сказать, со-умирания нет этой разницы. Христос в равной мере со-умирает с человечеством в каждом человеке. Отсюда получается парадоксальный вывод о том, что смерть на войне не является смертнее всякой другой смерти. Она может иметь для себя лишь различные духовные оттенки в соответствии с состоянием воюющего человечества, в жизни, а постольку и в смерти. Итак, Христос одинаково со-умирает – нераздельно и неслиянно с каждым отдельным человеком и со всем человечеством.
Беседы о божественной литургии[154]
1. Где же Бог?
Где же Бог? Так вопрошает себя ныне человеческий разум и совесть перед лицом совершающегося в мире.
Если Бог есть, то как Им попускается это? Если Он любовь, то как же Он не сжалится над родом человеческим?
Если Он всемогущ, то почему Он этого не упраздняет властью Своей?
Если премудр, то почему не укажет исхода из того тупика, в который забрело человечество?
Мы остаёмся одиноки в ужасе жизни без Бога. И нет ответа на наши вопросы безответные, как будто и Его нет или же нечего на них и Ему ответить. Если же Он есть, то остаётся, подобно Иову, состязаться с Богом о мире Его, который как будто является страшной ошибкой Творца, или же такое его состояние свидетельствует и об Его бессилии. Так мы совопросничаем злорадно и безнадёжно, в сознании какого-то своего на то права и своей правоты. Однако же спросим себя, почему мы только теперь, перед лицом всех этих ужасов войны и всей лжи в мире, забеспокоились о бытии Божьем, так что стали о нём вопрошать? Почему мы оставались равнодушны к Нему, пока жизнь наша катилась по ровной дороге, без опасных толчков и ухабов? Были ли тогда мы столь близки к Богу, что не могли и рождаться в нас нынешние недоуменные вопрошания, и всё казалось понятнее в мире, нежели теперь? Или, напротив, тогда-то мы по-настоящему забывали о Боге, просто не думали о своём к Нему отношении, пребывали в беззаботном и несознательном безбожии?
Да, именно так это и было для многих из нас, – если только не для всех, по крайней мере в известные времена жизни. А потому не стали ли мы именно теперь больше по крайней мере думать, вспоминать о Нём? Перед нами властно встали эти вопросы о мире, о нашей жизни, о добре и зле, обо всём, о чём мятётся ныне душа наша, мучается и изнемогает. В уши наши как будто ворвался звон с высоты. Мы мечемся, внемля этому звону, ещё не понимая, куда и к чему он зовёт, о чём говорит. Однако всё же уже ищем понять этот зов.
Но где же нам искать ответа, как не у Учителя, который Сам есть Путь, Истина и Жизнь, в словах Своих и делах: как же Он Сам в Своей земной жизни изживал страшное в мире, подобное чему и мы теперь изживаем? Его жизнь была исполнена богообщения и молитвы к Отцу, Он искал лишь творить Его волю, быть с Ним воедино. Перед Его боговедением бессильна была злоба душезлобного мира. Однако и в Его жизни наступило время, когда Он молчал, не отвечая на предъявляемые Ему вопросы, даже к удивлению вопрошающих (Мф. 26:63; 27:14). А после сего молчания возопил велиим гласом, умирая на Кресте: Или, Или! лама савахфани? – Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? – и с этим воплем испустил дух (Мф. 27:46, 50). И Ему дано было, вместе с приближением смерти, испытать безответность, молчание неба. И для Него жизнь предстала в богооставленности своей, в которой возможны явились смерть и положение во гроб. Однако, на этом не останавливаясь, учит нас далее наша вера: смертию попрал Он смерть, чтобы, воскреснув, вознестись на небо.
Однако так ли это? О каком же оставлении Им нашего мира можно думать, когда Он Сам, уходя от нас, нас уверил: се, Я с вами во все дни до скончания века (Мф. 28:20)? Значит, Он с нами во всём и всегда (кроме грехов и преступлений наших), с нами и теперь, и в этом братоубийственном человеческом безумии. С нами и о нас страждет, но с нами и о нас молится Отцу. Нет, мы не оставлены Им, не одиноки на земле. Земное Он навеки воссоединил с небесным. Он пребывает на престоле славы, не оставляя и нашей юдоли смерти. Если же это так, тогда ничего уже не страшно последним страхом, ничего не скорбно скорбью безутешной. Он знал о них, потому что Сам сказал, уходя от нас: Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога, и в Меня веруйте. <…> А если бы не так, Я сказал бы вам: „Я иду приготовить место вам“. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе… (Ин. 14:1–3). Придёт, чтобы взять нас. И не только в грядущем придёт, но и здесь не оставляет: всегда, ныне и присно и во веки веков.
Но это значит, что так и может быть почувствована и опознана наша встреча с Ним уже здесь и теперь. Она и совершается подвигом веры нашей, нашим к Нему устремлением. Он отвечает на него пришествием Своим. Для сего повелел Он творить Его «Воспоминание» в Божественной Евхаристии[155]. В ней приходит к нам Христос, и мы к Нему. Она и есть обетованная встреча и Его пребывание с нами.
Но для этого нам прежде всего надо жизненно понять и усвоить, что содержит Божественная Евхаристия, что значит она, мимо чего в неведении и в не-постижении мы рассеянно мимоходим. Чем именно является, вернее, чем должна для нас являться Божественная Евхаристия, как наша молитва и богослужение, как наша жизнь во Христе и со Христом. Об этом должны мы спросить себя, чтобы внять зову и обетованию Христа, данному Им через учеников Своих Церкви. Аминь.
2. Всегда с вами есмь
Когда Христос был на земле, Он ходил по стране Иудейской, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия, и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях. <…> И следовало за Ним множество народа… (Мф. 4:23, 25). В эти блаженные дни жизни мира всякий, кто хотел, мог Его видеть и слышать. Об этом и Сам Господь говорил ученикам: Ваши же блаженны очи, что видят, и уши ваши, что слышат, ибо истинно говорю вам, что многие пророки и праведники желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали (Мф. 13:16–17; Лк. 10:23–24). Не вспоминают ли о том невольно и многие из нас в эти дни мировой скорби: «О, если бы и мы могли Его видеть, и знали, где Его встретить! С какой радостью и упованием присоединились бы и мы ко всем за Ним следующим!»
Однако этими словами Господь не хотел умалить пророков и праведников, но, напротив, их возвеличить. Они, и не видевши, и не слышавши Его на земле, зрят ныне в небесах, Кого предзрели в дни жизни своей, уча о Нём и пророчествуя ещё прежде Его пришествия в мир. Но подобно им и мы также не лишены Его близости и после Его отшествия от мира. Ибо, отходя, Он Сам это подтвердил: и се, Я с вами во все дни до скончания века (Мф. 28:20), а если всегда, то значит, и теперь. Как можем мы ощутить Его присутствие, где Его искать? Его нельзя уже познать внешними чувствами. Конечно. Но по воле Своей Господь может и теперь явиться, подобно как Савлу, который услышал голос с неба: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? (Деян. 9:4). Будем чаять, что некогда услышат Его и другие Савлы, ныне Его гонящие. Однако не исключительно к явлению суда и гнева относится обетование о радостном с Ним общении.
Где же Его искать? Не в храме ли? Даже в ветхозаветном храме, который при освящении его наполнила во облаке Слава Божия (3 Цар. 8:10), там молился Соломон: Да будут очи Твои отверсты на храм сей день и ночь, на сие место, о котором Ты сказал: „Мое Имя будет там“ (3 Цар. 8:29). И сказал ему Господь: Я услышал молитву твою и прошение твое… Я освятил сей храм, который ты построил, чтобы пребывать имени Моему там вовек; и будут очи Мои и сердце Мое там во все дни (3 Цар. 9:3). Но то, что сказано о храме ветхозаветном, имеет ещё большую силу в отношении к новозаветному. И не только во храме рукотворном, но и во храме сердца нашего совершается наша молитвенная встреча с Богом силой Имени Божия, сладчайшего Имени Иисусова. По свидетельству делателей молитвы Иисусовой, Христос посещает сердце наше, и Имя Его есть как бы место Его духовного присутствия.