мне, что король специально примчался в Рочестер, дабы познакомиться с моей госпожой инкогнито. И это прекрасная возможность вручить подарок, поскольку после долгой скачки ему наверняка захочется пить.
Катрин повертела головой, оглядывая галерею.
— Что-то я его больше нигде не вижу. А ведь он только что был здесь. Очень интересно, Джоанна… как это вам удалось удержать короля, ведь он совсем почти ничего не выпил? Посмотрите!
Она указала на красную жидкость, кружившуюся маленьким водоворотом в чаше, которую я крепко сжимала в руке.
— Позвольте, я сама отдам ее помыть. А потом верну вам.
— Но, Джоанна, — заупрямилась Катрин, — почему вы все-таки помешали королю выпить это вино?
— Вот что, Катрин Говард, я хочу вам кое-что сказать. Пожалуйста, выслушайте меня внимательно и запомните на всю жизнь. Испанцы — очень опасные люди, и им ни в коем случае нельзя доверять.
Я повернулась и, сжимая чашу в руке, пошла вон из галереи. Спустившись на второй этаж, я нашла местечко у окна и стала ждать. Прошло почти двадцать минут, и я услышала, как по ступенькам лестницы с шумом спускается разгневанный король. Весь дворец был охвачен каким-то волнением и шумом.
— Она ему не понравилась, — звучала повсюду одна и та же фраза, — она ему не понравилась!
Я уже стояла рядом с Катрин Брэндон, когда к ней подбежал взволнованный муж.
— Никогда не видел, чтобы королю настолько не понравилась женщина… а ведь она будет его супругой! — пробормотал он. — Такое впечатление, что его величество буквально тошнит от Анны Клевской. Он просто вне себя. Вот беда так беда! Настоящая катастрофа!
Король призвал к себе Брэндона, Сеймура, графа Саутгемптона и еще нескольких представителей высшей знати. Он собрал их в комнате на первом этаже. Там произошло бурное обсуждение, после чего Генрих с красным лицом выскочил из комнаты и захромал к своей лошади.
Я собственными глазами видела, как он ускакал — злой, как черт, и глубоко несчастный, но зато живой.
Я вернула герцогине Саффолк ее плащ, попрощалась с Катрин Говард. Бедную девушку так взволновала злосчастная встреча короля с будущей супругой, что она совсем забыла о моем странном поведении и манипуляциях с чашей.
Но был один человек, который все помнил. И когда суматоха немного улеглась, я разыскала сеньора Хантараса: он стоял неподалеку от дворца, в тени ограды, окружавшей яму для травли медведей.
Когда я подошла к нему с протянутой чашей, глаза его вспыхнули адским огнем. Но я демонстративно вылила отравленное вино на землю. Медведь с другой стороны частокола взревел.
— Если не хотите, чтобы семейство Говардов преждевременно сошло в могилу, заберите это обратно. Надеюсь, у вас найдется точно такая же чаша, чтобы вернуть Говардам подарок Марии Венгерской?
— Конечно найдется.
— Ваша любовница жива?
— Рана оказалась неглубокой, — небрежно сказал он; похоже, здоровье Неллиной матери мало его заботило. — Скоро поправится.
— Вот в чем заключался жребий, уготованный мне судьбой, — пояснила я. — И я его исполнила. Господин Мишель Нострадамус может подтвердить мои слова. Король не должен был умереть. Совет десяти состряпал этот яд таким образом, что принявший малую дозу становится бессильным и постепенно сходит с ума. Как раз такую дозу и принял король. Так что второго сына у него не будет. И когда-нибудь, когда Генрих умрет и принц Эдуард тоже умрет, королевой станет леди Мария, и истинная вера в Англии будет восстановлена. Этого желаем все мы, вы согласны? Ведь для этого же меня призывали, этого от меня хотели?
Он молчал.
— Ну, в таком случае передайте посланнику Шапуи… что все кончено.
Я повернулась и пошла прочь от ямы для травли медведей, от епископского дворца… Я отправилась на поиски одной улицы: она называлась Уотлинг-стрит и должна была, я это знала, привести меня домой.
52
Очень скоро перед строителями королевского дворца в Дартфорде встала непростая задача: надо было куда-то девать могилы. Вопрос был очень деликатный. Монахов, монахинь, а также их настоятелей и настоятельниц обычно погребали там, где они жили. Но не годится разрушать одно здание и на могилах тех, кто посвятил себя Господу, возводить новое. Королю это могло принести несчастье. Но строители с честью справились со своей задачей.
Новое кладбище находилось по другую сторону дороги, идущей мимо монастыря, и довольно далеко от него. Так что умершие теперь любовались длинной каменной стеной и небольшой рощицей, пребывая в счастливом неведении относительно того, что на том месте, где их погребли в первый раз, выросло великолепное новое здание. Здесь, вдали от королевской резиденции, покоились и настоятельница Элизабет Кросснер, которая в свое время приняла меня в Дартфорд, и сестра Елена — мастерица, учившая меня ткать гобелены, и трагически погибший брат Ричард, отличавшийся выдающимся умом… а также десятки других братьев и сестер. Здесь же лежал и мой отец, сэр Ричард Стаффорд; он приехал в Дартфорд за несколько недель до своей кончины и умер в монастыре. Я хотела, чтобы отец всегда оставался рядом со мной.
Джеффри Сковилл тоже захотел похоронить жену и дочь на этом кладбище.
Я отправилась туда в первый же день после своего возвращения в город. Дом мой, как ни странно, нисколько не изменился. Томясь в темнице Гравенстеена, я думала, что если мне и суждено вернуться на родину, то я уже больше никогда не буду такой, как прежде. Однако когда я вновь вошла в свой дом на Хай-стрит, мне показалось, что тут все осталось таким же, как и раньше. Предусмотрительный Жаккард Ролин настоял, чтобы я перед отъездом внесла арендную плату за полгода вперед. Он любил повторять, что у человека разумного в запасе всегда должно быть несколько вариантов.
Как мне жить дальше? Стоит ли посылать за Артуром, убеждать кузена Генри снова отдать мне мальчика на воспитание, чтобы я могла выполнить обещание, которое дала умирающему отцу? Теперь я уже сомневалась в том, что смогу достойно воспитать ребенка. Да, в Рочестере я проявила настойчивость и твердость духа, я нашла в себе силы исполнить деяние, которое, я убеждена, было правильным и справедливым. Но на пути к его свершению я наделала столько ужасных ошибок, разрушила столько жизней, что от одной мысли об этом у меня мурашки бежали по спине, а сердце замирало от стыда.
В таком случае что меня ждет в будущем? Я села перед своим станком и уставилась на почти полностью законченный гобелен. На нем была выткана красивая сильная птица с зеленым и фиолетовым оперением, она поднималась из охваченного пламенем гнезда, чтобы вновь возродиться из пепла.
Раздался стук в дверь. Может, не отзываться? Я не была расположена сейчас к разговорам, кто бы там ни пришел.
Оказалось, что это Агата Гуинн, некогда бывшая в Дартфорде наставницей у послушниц. В церкви Святой Троицы она услышала, что якобы кто-то видел, как я захожу в свой дом.
— Джоанна, где вы пропадали так долго? — воскликнула она.
— Путешествовала.
— А-а… Это, наверное, связано с Эдмундом… Он скоро вернется? Нам всем в Дартфорде очень его не хватает.
— Не знаю. — Я опустила голову.
Агата рассказала, что Оливер Гуинн с помощью господина Хэнкока отправил прошение о том, чтобы его брак с бывшей монахиней признали действительным, и, как ни странно, получил положительный ответ.
— Я очень рада за вас.
В дверь опять постучали. Ну, начинается, не успела вернуться, как… одним словом, никакого покоя. Кто там еще из старых знакомых объявился?
Но на этот раз за дверью стоял королевский паж.
— Ее величество королева Анна, — с достоинством произнес он, — специально прислала меня из Лондона, чтобы приобрести гобелен, вытканный госпожой Джоанной Стаффорд.
— Ее величество хочет купить мой гобелен? — не поверила я.
Паж важно кивнул.
Новость ошеломила меня.
— Королева Анна хочет преподнести его в подарок супругу. Ее величество через переводчика приказала мне сообщить вам, что вы вольны назначить любую цену — в разумных пределах, конечно.
— Какая большая честь! — вскричала Агата. — Первый же гобелен попадет к самому королю! Да после этого, Джоанна, у вас просто отбоя от заказчиков не будет. Поздравляю!
— Спасибо, — ответила я и склонила голову еще ниже, чтобы спрятать навернувшиеся на глаза слезы.
Передо мной снова всплыло милое, доверчивое лицо Анны Клевской: именно такой я видела ее на корабле, отплывающем из Кале. Как ей хотелось стать королевой и доброй женой для Генриха!
— Видите ли, гобелен еще не до конца закончен, — сказала я пажу. — Осталось доработать кой-какие детали.
Договорившись, каким образом послать во дворец гобелен, когда он будет готов, я распрощалась с посланцем королевы и Агатой и отправилась по Хай-стрит в сторону бывшего монастыря. И совсем скоро добралась до кладбища.
Могилы Беатрисы Сковилл и ее дочери я нашла на самой окраине погоста, рядом с молодым дубом. Земля теперь совсем замерзла и была холодна как лед, но я все равно опустилась на колени, чтобы помолиться.
— А я и не знал, что вы вернулись, Джоанна, — раздался за спиной мужской голос.
Я подняла голову и увидела Джеффри Сковилла. Голубые глаза его были унылы, из них исчез прежний задорный блеск. В каштановых волосах пробивалось несколько седых прядок. А ему ведь в этом году еще только исполнилось тридцать.
— Мне очень жаль вас, Джеффри, искренне жаль! Позвольте выразить вам самое глубокое сочувствие, — проговорила я.
— Я конченый человек, Джоанна. Жизнь потеряла всякий смысл.
У меня перехватило дыхание.
— Уж я-то знаю, что значит чувствовать себя конченым человеком.
— Как с этим жить, Джоанна? Эх, если бы вы только знали, как я жалею обо всем, что было, — хрипло продолжал он. — Я ведь так и не дал Беатрисе той любви, которой она заслуживала.
— Уверена, Джеффри, вы были хорошим мужем.
Он вздрогнул:
— Да ничего подобного. Я был с Беатрисой, а думал только о вас, Джоанна. Никому этого не понять. Все эти два года я прожил как в лихорадке, в бреду. Пытался освободиться от вас, Джоанна, словно от наваждения, но так и не смог, до сих пор не могу. Не видел, слепец, что Господь даровал мне эту красивую, готовую ради меня на все женщину, которая любила меня так, как никто и никогда не любил… и не полюбит.