Именно он, Джереми, сотворил насос. Он, инженеры и рабочие. Его не покидало ощущение, что он создал живой организм из железа, кирпича, воды и огня. Обладающий огромной мощью, чувствительностью, настроением, темпераментом и характером. И придется о нём забыть.
— Надеюсь, война продлится не больше года, — сказал Джереми. — Положение Наполеона пошатнулось. Когда он уйдет с глаз долой, американцы точно захотят заключить мир. Тогда я вернусь — года через два, может, и раньше. И тогда я бы хотел кое-что усовершенствовать. Я читал о так называемой валковой дробилке. А ещё есть механический сток для обработки шлама. И многое другое. И хотелось бы провести пару опытов, почему чугунное литьё, содержащее добавки пушечной бронзы, иногда разрушается. Не потому ли, что литьё соприкасается с грязной водой? Столько всего ещё нужно здесь сделать... Но, вероятно, сейчас и в другом месте много срочных дел. Душевный покой. Этого я ищу? Спокойствия? На войне-то? Странный вопрос.
Затем они спустились на первый этаж, где седой и лысоватый Питер Карноу распахнул дверцу топки и сгребал остатки угля. Все молча наблюдали за тем, как падает сверкающая зола, а облако серого дыма от новой порции угля уходит в трубу. Вскоре дверца с лязгом захлопнулась; Питер взял маслёнку и стал капать масло на рычаги, которые автоматически открывают и закрывают клапаны. Он усмехнулся и начал подниматься наверх.
— Вот, собирался капнуть чутка на поршневой палец. Я ведь вам не нужен, да?
— Нет, Питер. Благодарю.
Огромный полосатый кот поднял морду и посмотрел на них со стула, глаза сузились в щёлочки, будто свет вдруг стал ярче; затем вальяжно развернулся и положил голову на лапы. Его назвали Влоу, в честь старой заброшенной шахты дальше по берегу. Кошки всегда возникают непонятно откуда и селятся на работающей шахте, а их там привечают. Умеют находить тёплое местечко.
— Так странно, — сказал вдруг Джереми, — когда мы с тобой впервые исследовали эту старую шахту и я убеждал отца и мистера Тренеглоса вложить деньги, хотя все знали о том, что где-то поблизости шахта Треворджи и к ней можно пробиться, мне не вполне верилось, что игра стоит свеч. Но мы живём за счет Треворджи, именно она приносит прибыль. Если бы ты её тогда не обнаружил, Уил-Лежер закрыли бы полгода назад.
— Наверное. Хотя можно было спуститься пониже и ещё что-нибудь обнаружить. Прелесть выработок Треворджи состоит в том, что они более-менее поверхностные и не перегружают насос.
— Прелесть также в том, что мы углубляемся в старые выработки олова и находим медь. Ты по-прежнему получаешь жалобы?
— Насчёт чего?
— Насчёт призраков.
— Да. С десяток или больше шахтёров побросали лучшие забои и убежали на новые места. Но хватает и смельчаков, которые ради прибыли не побоятся и гномов.
— Они что, жалуются на римских солдат?
— Всего лишь на какие-то стуки. Это суеверие. Предполагается, что гномы трёх футов роста, с тонкими ножками, огромной уродливой головой и крючковатым носом; но их никто не видел. Их просто слышат по другую сторону стены.
Джереми почесал Влоу шею. Кот заурчал и ещё сильнее её подставил.
— Они боятся, что это предрекает обвал?
— Возможно. Просто неудачу, я думаю.
— Каковы прогнозы прибыли на следующий квартал?
— Заки скажет точнее, но думаю, восемьсот-девятьсот. Ты знаешь о тёмной оловянной руде с восточной жилы сорокового уровня? Когда стали обжигать, оказалось, что по большей части это не олово, а железо. И потому там было только полтонны вместо тонны.
— Что ж... Негустно, но доход удовлетворительный.
— Твоя доля, поди, пошла на мундир, — сказал Бен с печальным оттенком в голосе.
— Бен...
— Что?
— Не думай, что покидаю тебя с лёгким сердцем. Для меня это оказалось непростым решением. Я думал больше года... Ох, если бы не трусость, я бы уехал ещё в начале года, а не в конце. В итоге, как ты сказал, мужчин остается — раз-два и обчёлся...
— Тех мужчин, которые берут на себя ответственность, — сказал Бен. — И принимают решения. Других-то полно.
— Отец рассчитывает приехать из Вестминстера через несколько недель. Поскольку меня здесь уже не будет, он вернётся задолго до Рождества.
— Он одобрил твой отъезд?
— Одобрил? Слово уж точно неподходящее. Но хотя бы не мешал. Мы созвали семейный совет, вместе с Джеффри Чарльзом, пока тот не успел уехать. Встреча оказалось не из лёгких, но в конце концов все пришли к согласию.
Бен стряхнул угольную пыль с башмака.
— Ты уже виделся с Заки?
— Нет, но скоро его навещу. Я рад, что ему лучше.
— Да... ему лучше. Но он стар, Джереми. Мой дед, знаешь ли.
Спустился Питер Карноу с маслёнкой в руке; поставил её на полку, вытер руки тряпкой.
— Теперь насос работает как надо, мистер Джереми.
Они ещё поговорили о шахте. Ох уж все эти прощания, думал Джереми, поскорее бы всё это закончилось, и оно оказалось последним. Вчера вечером он виделся с Полом Келлоу...
Пол спросил тогда:
— Сколько ты взял?
— Четыреста. Это на мундир и прочее.
— Стивен забрал всю долю.
— А ты?
— Немного оставил. Забрал бóльшую часть из пещеры.
— Почему?
— Так безопаснее. Почему бы тебе не взять побольше?
— Потом заберу. Когда вернусь.
Пол хлебнул пива.
— Меня волнует, как мы будем жить предстоящий год. Если и дальше продолжу врать отцу о том, как достал деньги.
Джереми не думал, что мистер Келлоу станет слишком наседать с вопросами, пока запас не иссякнет. Но промолчал. Пол, не считая покупки нескольких экстравагантных предметов одежды, повёл себя значительно лучше всех, потратив большую часть неправедно добытых денег на семью. Как человеку хвастливому, ему стоило немалых усилий проявлять сдержанность и не выдать себя с головой. Или его сдерживал страх...
— Боже, как же они тяжело нам достались! — воскликнул Пол. — Всё то время в экипаже мне казалось, на шее затягивается петля. Мне всё ещё иногда снятся разломанная задняя спинка кареты и два сейфовых ящика на сиденье, так что любой может их увидеть, стоит дилижансу остановиться, а мы не в состоянии вскрыть эти проклятые ящики! Я просыпаюсь весь мокрый, обливаясь потом, как в лихорадке! После этого мне страшно уснуть, чтобы кошмар не повторился.
— Не сомневаюсь, — только и сказал Джереми.
— Я как-то спросил у Стивена, просыпается ли он по ночам. Он ответил, что нет, мол, ему вообще не снятся сны. И всё же тогда, клянусь, он был точно таким же встревоженным и перепуганным, да-да, как и мы! Припоминаю, как он ругал и проклинал тот ломик, а лицо обливалось потом.
— Я всё это помню, — отозвался Джереми.
Они допили пиво.
— Успех нашего дела с дилижансами зависит от прекращения войны, — сказал Пол. — Если повезёт, мы переживём следующий год. Тогда мы надеемся, что люди начнут больше путешествовать. Рано или поздно это всё равно случится. Народ в Корнуолле не ездит с одного места на другое, если только в случае крайней необходимости... Ты попрощаешься с Дейзи?
— Собираюсь. Завтра утром.
Которое уже наступило...
Утром перед рассветом он сходил к «Лестнице Келлоу» и взял нужную сумму. В кошельке шуршали ассигнации и звенели монеты; кошелёк висел на уровне пояса, и держать его нужно всегда при себе...
Расставшись с Беном Картером, Джереми пошёл попрощаться с Заки Мартином, казначеем обех шахт, который теперь был прикован к креслу. Джереми едва успел перевести дыхание, как наступил черёд друзей в окрестностях Меллина и Грамблера.
Приготовления не имели большого значения; а вот завтрашний ранний отъезд вымотает эмоционально. Он знал, что матери придётся тяжелее всех, но она не станет предаваться отчаянию. Изабелла-Роуз увидит в этом забаву и будет завидовать, что он едет без неё, расстроится до смешного, что только ему можно быть военным. Он точно не знал, как поступит Клоуэнс. Она могла неожиданно разрыдаться, и что самое ужасное и постыдное, в детстве в таких случаях он никогда и сам не мог удержаться от слёз. Однажды это случилось, когда им было восемнадцать и пятнадцать. Это показалось ему унизительным. Если такое произойдёт, то завтрашнее утро станет невыносимым. Разве может солдат идти на войну в слезах. Надо успеть ночью предупредить Клоуэнс, даже пригрозить, что утро должно пройти безо всяких волнений и слёз.
Джереми не писал Кьюби после праздника. Повода не было. Когда-нибудь она и так узнает. Он надеялся, что будет уже далеко во время её свадьбы. Это освободит его от обязательства принимать приглашение.
Теперь, когда настала пора уезжать, он радовался. Или, может, одна сторона его сложной натуры благословляла этот день. Всю жизнь, думал Джереми, его баловали. Всю жизнь, за исключением добровольного риска во время ограбления экипажа, его баловали и оберегали; он представитель Полдарков, знатной корнуольской семьи; единственный раз он пошёл против воли родителей, когда осмелился изучать принципы пара высокого давления, не спрашивая их согласия. Если бы ему пришлось спать на улице или голодать, то он всё равно знал, что дома его ждёт покой и уют. Что ж, теперь начинаются тяжкие испытания, лишения и настоящая жизнь, полная приключений. Этого уже не избежать. Настоящая жизнь стоит у порога. Как и смерть. Окончилась пора детства и юности. Настал черёд взрослой жизни.
На неделе, когда отбыл Джереми Полдарк, сэр Джордж Уорлегган велел своему адвокату Гектору Трембату обратиться к другому адвокату, мистеру Артуру Уильямсу Роузу, который жил и занимался юридической практикой в Лискерде. Всегда осмотрительный и осторожный, Джордж не допускал, чтобы работники знали о его замыслах, и привлёк ещё двух служащих, чтобы провести предварительное расследование с другой стороны. Оно продвигалось медленно. Но теперь завершилось. Из семи человек, игравших в фараон с Харриет в ту знаменательную дату, у двоих имелось алиби на понедельник двадцать пятого января. Касательно пятерых других, маловероятно, что Эндрю Блейми участвовал в ограблении. Именно двадцать пятого января его пакетбот находился в Фалмуте и покинул город во вторник на рассвете. Теоретически он мог ехать в экипаже, но «Графиня Лестер» прибыла только в субботу днём, поэтому вряд ли Блейми-младший мог добраться до Плимута и сыграть роль лейтенанта Моргана Лина в затее, которая требует тщательного планирования задолго до ограбления. И всё же Джордж пока отказывался исключить его окончательно, поскольку весьма приятно обвинить Полдарка.