И у них в кулаке — вся Россия. Безраздельно им принадлежащая. Возложенная на алтарь их безбрежного, немыслимого, непредставимого счастья...
— Ну что ж, как мы и планировали, Трамп уходит, — сказал Бутчер-старший. — Он так до конца и не понял, в чем состояла его роль, почему его допустили на четыре года. Он и те, кто его поддерживал, думали, что победили, что сейчас начнется какой-то реванш? Как смешно! Его миссия заключалась в том, чтобы собрать на себя то, что совсем скоро будет показательно прихлопнуто. И навсегда подчинено. В Белый Дом в будущем году придет подлинная, а не клоунская команда профессиональных политических менеджеров, которой предстоит работать от лица Байдена. Ими будет выражаться воля глобальных владетелей. Предлагаю выпить за это.
Все подняли бокалы.
— Ура! — крикнули высокие гости.
— За нашу власть над миром! — провозгласил Бутчер-младший...
«Владетели» ели, пили, обсуждали свои небожительские дела. Постепенно, час за часом, банкет подходил к концу.
— Леди и джентльмены! Прошу вашего внимания! — сказал, поднявшись со своего места, граф Ричард Саммерфилд, грузный мужчина в возрасте. — Милорд Влад Старлинг, еще раз примите мои сердечные поздравления с тем, что вы вошли в наш высокий круг. Досточтимый сэр Эндрю Бельякофф! Верная супруга моя, Маргарет! Дочь моя единственная, Сильвия! Как глава семьи, я еще раз заверяю в своей приверженности стремлению породниться. Пусть же наши владетельные рода соединятся через наших прекрасных детей. Давайте назначим помолвку и позовем на нее высоких гостей из многих стран. Предлагаем дату — восьмое января будущего года. В нашем родовом замке в Чиддингстоне. Всех сидящих за этим столом приглашаем!
— Ура! — провозгласили гости. — Счастья молодым!
Раздались аплодисменты.
Влад и Сильвия встали. Широко улыбаясь, влюбленно посмотрели еще раз друг другу в глаза и поцеловались.
Молодой город, где кипела грандиозная стройка не только республиканского, но и общесоюзного значения, встретил Леонида Ильича теплой солнечной погодой. И так же тепло и радушно встречали руководителя КПСС тысячи жителей Нурека, съехавшихся сюда для строительства ГЭС со всех концов огромной страны.
Местные руководители в штабе доложили Брежневу о ходе работ. Как они заверили, всё идет по графику, и до пуска первого гидроагрегата осталось уже совсем немного...
Леонид Ильич стоял у створа плотины, которая должна стать самой высокой в мире, и внимательно всматривался в величественное сооружение, волей и энергией советского народа возводившееся в этом горном краю.
Тем временем к створу со всех концов стройки шли рабочие, чтобы поприветствовать Брежнева и поговорить с ним. Заметив это, руководитель партии стал спускаться вниз. Там люди обступили его.
— Я, товарищи, побывал на многих крупных стройках нашей страны, объездил немало стран и видел много удивительных сооружений, — начал говорить Леонид Ильич. — Но то, что я увидел в Нуреке, не идет ни в какое сравнение с тем, что мне приходилось видеть! Вы сооружаете ГЭС в невероятно сложных горноклиматических условиях. Поражают воображение турбинные водоводы станции, которые предстоит выполнить с ювелирной точностью. Как инженер могу сказать, насколько сложная и в то же время удачная компоновка составных частей сооружения. Вы, нурекчане, — молодцы, поистине герои, и дело ваших рук замечательно!
А потом с участниками ударной комсомольской стройки начался откровенный разговор — как о достижениях, так и о недостатках.
— Леонид Ильич, жилья не хватает, — сказал кто-то.
— Не хватает? — Брежнев обернулся к первому секретарю ЦК КП Таджикистана Джабару Расулову: — Сколько денег требуется для строительства жилья в этом году?
— Один миллион рублей, — ответил руководитель республики.
— Госплан выделит вам этот миллион, — заверил Брежнев. — Поможем вам и с металлом, и с цементом.
— Да, Леонид Ильич... Мы любим смотреть спортивные передачи, состязания... Международные... Мы хотим болеть за наших, советских спортсменов в прямом эфире, но сигнал сюда не поступает, нет ретранслятора, — сказал бетонщик Вадим Гриднев.
— В самое ближайшее время ретранслятор будет установлен, — пообещал Брежнев.
— Отлично! Молодец, что попросил, — негромко сказал Вадиму стоявший рядом водитель самосвала Шариф Эргашев. — Куплю, значит, телевизор. Кстати, не забыл? В субботу с утра жду к себе во двор — на плов, по случаю рождения первенца.
— Спасибо, обязательно приду. Скоро, надеюсь, и тебя с Фаридой позову по тому же поводу. Нам с Верочкой где-то месяц остался.
— Обязательно!.. Ну, и за жилье Леониду Ильичу сердечное спасибо. Нам это как раз очень будет нужно!
— Ага...
— Мне часто снится Таджикистан. Мой Нурек. Вахш... Водохранилище... Стоит облако от брызг, а в нем горит радуга... — сказал Рахим. — Вы были когда-нибудь у нас?
Трое друзей отрицательно покачали головой. Иван произнес:
— Увы, не довелось. Отец рассказывал, что был там на первом пуске. Еще до моего рождения. Его завод, ЗиЛ, ныне угробленный, выпускал машины, они широко использовались при строительстве ГЭС.
— Мой, кстати, тоже... — добавил Денис. — Он тогда работал на МАЗе.
— Надо же... Всё было общее. И страна одна на всех... — сказал таджик. — Спасибо, Вань, что открыл мне глаза. Дед тоже мне объяснял в свое время, но я, стыдно признаться, не придавал значения, думал, что всё в прошлом. А потом в восемнадцать лет женился, стали мы отдельно жить. Дети пошли, не до политики или истории было... Их у меня четверо. Как там они все... Звонил моей Зухре позавчера, говорит, живут... Без подробностей, но знаю, что тяжело им без меня. Швеей подрабатывает... Мама что-то посылает, она в Москве сиделкой работает, за больными стариками ухаживает.
Рахим тяжело вздохнул.
— Знаю, друзья, что не особо вы нас любите. Дикарями считаете, говорите, что понаехали. С тараканами и крысами сравниваете. Но мы сами не стремимся сюда. Если выбирать место для жизни, то лучше родного края, где ты вырос, нельзя ничего найти. Только нужда нас гонит. У вас хоть что-то можно заработать, хоть как-то пожить. А мы там выживаем. Там для рядовых людей нет сейчас нормальной жизни. Мне как-то ролик из фильма прокрутили, там один другому говорит, что товарищ Ленин очень хочет видеть вас в родном кишлаке. Так ведь я согласен! Я бы всю жизнь прожил в Нуреке, но там не платят столько, сколько в Москве или Питере. В Питере, кстати, отец мой погиб на стройке, так даже никакой компенсации не дали... Всю жизнь прожил бы, рядом с семьей, детей воспитал бы. Как все мои предки. И не нужны мне другие края, мой край теплый и благодатный. Так, поездить по стране в отпуск, как турист, или друзей навестить. А не как раб. Вот дед мой весь Союз объехал...
— Не говори так, Рахим, — произнес Смирнов. — Мы так не считаем. Да, ты прав. Нужно, чтобы в любой точке страны люди жили достойно, чтобы не было такого, что где-то нищета, а где-то избыток средств. Чтобы не было такого, что кто-то вынужден заниматься черной и тяжелой работой за гроши вдалеке от родных краев только потому, что не там вырос. У нас всех, несмотря ни на что, по-прежнему одна страна и одна судьба. Как бы нас ни разделяли. Ты ведь родился в СССР?
— Да, — улыбнулся Эргашев. — 14 ноября 1991-го. На седьмом месяце... Спешил, видимо, а иначе не успел бы застать. Что-то не так пошло, но врачи спасли меня и маму.
— Ой, так у тебя сегодня днюха! Хоть и не юбилейная. Что же молчишь? Поздравляем! — сказал Гена.
— Присоединяюсь, — поддержал Денис.
— Аналогично, — сказал Иван.
Все трое пожали руку Рахиму.
— Так вот, — продолжил Иван. — У нас одна страна. И одна на всех беда. Да, русские националисты... и национально сознательные граждане, которые на этническое происхождение внимательно смотрят... не любят Советскую власть и СССР, говорят, мол, зачем присоединили всех... Но вас, к сведению, не коммунисты присоединили, а еще при Российской империи, а коммунисты по сравнению с дореволюционными временами больше потеряли территорий, нежели приобрели — но ведь и в этом тоже обвиняют, шизофренически... Ну, вот, видно, забыли они, те, кто так вас не любит, что как раз при Советской-то власти российские города были, так сказать, национально однородными... Раз это для них столь уж важно и жить они без этого не могут. Что это капитализм, и только капитализм нарисовал столь неприятную их взору национальную картину на улицах Москвы и других городов. Был бы социализм — не нужно было бы никому никуда мигрировать в поисках лучшей жизни. Ибо она была хорошей везде, во всех республиках. Но не могут этого понять люди. И не хотят... Да, одна на всех беда. Враг захватил нашу страну. Ударил в спину. Изнутри и сверху. Только Белоруссия сумела отбиться и стоит уже четверть века. И нам надо вместе уничтожить этих врагов. Мы вместе должны убрать здешних кровопийц. И мы, коренные, и вы, так называемые мигранты. А потом, как и в ходе наступления Фрунзе, и ваших баев и эмиров завернем в саваны и мы, и вы, и те, кто сейчас там живет и трудится. И будет снова большая цветущая Родина, одна на всех. И каждый, раз уж на то пошло, будет жить там, где ему удобно и хорошо, а не там, куда нужда гонит. И Россия даст Таджикистану что-то свое, чего у него нет, а Таджикистан даст России то, чего нет у нее. Жаль, что часть стока сибирских рек так и не удалось перебросить на юг из-за саботажа — было бы продовольственное изобилие для всех. В общем, только если мы будем вместе, у нас будет сила и достаток... Мы все снова станем хозяевами страны. И ты, и твоя мама, и твоя Зухра, и твои дети. Давай... За тебя, Рахим, и твою семью! За твою республику! За рабочий класс! За дружбу советских народов!
— Спасибо! — улыбнулся таджик.
Все четверо сдвинули кружки с чаем.
— За то, чтобы кровопийцы ответили за свои преступления! — сказал Денис.