И вот словно кто-то начал им манипулировать изнутри. Конь из последних сил стал бросаться туда-сюда — без какого-либо направления.
Это продолжалось недолго. Бессмысленные метания были последним проблеском угасающей жизни. Не в силах держаться на ногах, красный конь рухнул на черную землю.
И когда он был во власти мучительной агонии, когда его ломали последние смертные судороги, он всё так же неотрывно смотрел на тот далекий свет. И из глаз его текли крупные слезы.
Наконец, всё было кончено. Тот, кто еще недавно был в самом расцвете сил, кто бесстрашно, отбрасывая со своего пути всяких упырей, неудержимо летел вперед, сейчас лежал недвижимый, с остекленевшими глазами, с предсмертной пеной на губах. Если раньше от коня исходило яркое, слепящее пламя, то сейчас труп его был покрыт лишь тусклой блеклой рыжиной.
Но ничего еще не было кончено в этом драматическом представлении.
Проявилось какое-то шевеление. Сначала еле заметное, потом усиливающееся. Шевеление внутри трупа.
Но это было не движение самого коня. Он был уже мертв. Это были иные сущности, которые расплодились внутри него. Которые жили своей жизнью за счет чужой плоти.
Шевеление становилось всё сильнее и заметнее.
И вот в разных местах рыжеватую шкуру коня прорвали белесые черви.
Ненасытные, они пожирали изнутри павшего коня. Их было много. Мириады. Самых разных — крупных, средних, мелких, совсем микроскопических. И все они жрали и жрали, словно соревнуясь друг с другом, кто быстрее поглотит то, что осталось от трупа. Потому что тот кусок, который не съест один червь, тут же съест другой.
Червей становилось всё больше и больше. Они кишели, они извивались, они исступленно заглатывали добычу. Под их белесыми шевелящимися телами уже не было видно конской шкуры.
И вот остался от коня лишь один дочиста обглоданный скелет. Казалось, пища для червей закончилась.
Но не тут-то было.
Черви принялись пожирать друг друга. Вернее, не друг друга в буквальном смысле, хаотично, а как бы придерживаясь иерархии. Прослеживалась четкая упорядоченность — более крупные особи поглощали тех, кто мельче.
И процесс этот всё шел и шел. Уже не осталось мелюзги. Уменьшились ряды червей среднего размера. Те, кто изначально был крупным, становились еще крупнее, наливаясь соками, получаемыми из тел более мелких сородичей.
Остались только самые массивные черви. Уже даже не черви, а нечто вроде змей.
И вот этот гадюшник сплелся в плотный клубок. И составляющие его особи начали ожесточенно кусать и рвать друг друга.
И не было в этой схватке победителей. Все без исключения змееподобные черви были покусаны и расчленены. Все они из последних сил, даже будучи в неполном, фрагментированном виде, всё равно жрали и жрали то, что оказывалось рядом с их пастями. Было и такое, что червь заглатывал даже те оторванные в схватке куски, которые раньше были частью тела его самого.
Те, кто сожрал изнутри красного коня, сейчас алчно поглощали сами себя.
И вот, наконец, всякое движение прекратилось. Бессильными белесыми веревками висело на костях мертвого коня то, что осталось от последних червей.
Бесстрастная смерть обрела над всем, что здесь происходило, полную, безраздельную, вековечную власть.
Вокруг расстилалась душная темень.
На черной земле всё так же лежал скелет коня, на котором висели останки червей. Червей, которые сожрали его плоть, а потом — и сами себя.
И не было больше никого. Ни звука, ни шевеления, ни малейшего движения воздуха.
Только свет на горизонте всё так же лучился и переливался.
То сияние, к которому со всех ног мчался огненно-красный конь. Но до которого ему так и не суждено было добраться...
Жаров проснулся. На часах было 8:45 утра.
Идти никуда не надо. Хоть и будний день. Его вообще стали редко вызывать.
Правда, иногда он и сам появлялся на рабочем месте. Но мало кому был интересен.
Впрочем, появлялся он не просто так...
Подполковник КОКСа поднялся с кровати. Принял ванну, позавтракал. Посмотрел, что происходит в мире.
И спустился в подвальную лабораторию.
Открыл один из сейфов. Долго смотрел туда.
Внутри стояла маленькая пластиковая емкость, замаскированная под компактный санитайзер. Если надавить, то капля бесцветного гелеобразного вещества, пахнущего спиртом, окажется на ладони. Самый обычный, очень даже актуальный в эту странную «пандемию», карманный предмет. Не вызывающий ни у кого ни малейшего подозрения.
Но, помимо санитайзера, там было и «активное вещество», разработанное лично Жаровым. Талантливым химиком-фармацевтом. Непризнанным гением.
«Активное вещество», генеральное испытание которого подполковник провел двадцатого октября. Не особо, как говорится, «рефлексируя» по этому поводу.
И провел исключительно плодотворно — ведь требуемый результат был достигнут буквально на следующий же день.
Да, это успех.
А что дальше?
Хороший вопрос.
Да, странный сон сегодня ему снился. Вообще, в пару последних месяцев что-то такое начало происходить. То причудливые образы «вплетаются» ему в сознание. То возникают какие-то странные, неочевидные мысли.
Нервы, конечно, совсем расшатаны. Надо что-то попринимать. Хотя внутреннего ослабления психики вроде еще нет. Есть только то, что обусловлено чисто внешними факторами. Той нежданной катастрофой, которая произошла еще зимой, в начале года.
Но в чем смысл его, Жарова, дальнейшей жизни? В чем миссия?
Он — у разбитого корыта. Хоть материально и обеспечен. До конца дней своих.
Но — нет предназначения.
Или пока нет?
Значит, надо искать.
Вокруг — один тлен.
Распад.
Смерть.
Запустение.
Пожирание.
Разрушение.
И — безмолвие во тьме.
Как в этом странном сновидении.
А не в том ли миссия подполковника-неудачника, что суждено ему стать своего рода ангелом смерти? Или санитаром — если угодно.
Поживем — увидим. Надо разобраться в самом себе и в том, что вокруг.
Да... Надо разобраться...
— «Он принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой»... Конечно, это слова не Черчилля, это ему приписали, но ведь по сути-то верно... — сказал Иван.
— Ну, да, я всегда его уважал. Правда, не совсем за то... Ну, ты помнишь, — отозвался Гена. — Я теперь понял, что главное — это социальное устройство, а не державная мощь. Благодаря тебе.
— Ну, да, — согласился Денис. — Великий человек, без преувеличения, который не о себе заботился, а обо всем народе. Я тоже не так о нем думал...
— Мой дед очень уважал его. Говорил, что клоун и ничтожество Хрущев оклеветал его, — добавил Рахим.
— А знаешь, кстати, как он говорил о таджиках? — произнес Смирнов. — Вот, послушай, почитаю... «Таджики — это особый народ. Это не узбеки, не казахи, не киргизы, это — таджики, самый древний народ Средней Азии. Таджик — это значит носитель короны, так их называли иранцы, и таджики оправдали это название... Таджики — это особый народ, с древней большой культурой, и в наших советских условиях им принадлежит большая будущность. И помочь им в этом должен весь Советский Союз».
— Надо же... Светлая ему память... — произнес Эргашев.
— Его обвиняли в диктатуре... — сказал Иван. — Но ведь то, что он требовал, порой довольно жестко, было нужно не ему лично, а всей стране в целом... Величие и трагедия вождя, которого славили только при жизни. Сразу после смерти его соратнички, до него так и не доросшие, начали кучковаться по личным аппаратным интересам, грызться между собой. Обрубили сразу же многие его великие начинания. Поклонились Западу. Всё он сделал при жизни для военных, экономических и технических побед СССР, кроме одного — не обеспечил преемственность. Индивидуально или коллективно. Не создал свое продолжение. Возможно, должен был быть еще один высший орган, блюстительный, носитель смысла и идеи, не чисто директивный. После его смерти блюстительная власть фактически исчезла, осталась только директивная, олицетворяемая номенклатурой, которая уже обрела собственный интерес, пока еще не антагонистичный народу, но собственный. Эта директивная власть до поры до времени формально соблюдала идеологические требования и по инерции, затянувшейся на десятилетия, сохраняла общество в бесклассовом состоянии. Но раковая опухоль зрела. Враги как раз, похоже, сумели создать такой механизм... вижу по косвенным признакам... История так распорядилась, что лишь он, главный архитектор советского государства, был реальным гарантом и блюстителем власти народа. Оставил после себя только стоптанные сапоги и латаную шинель... А из личных средств, из солидных гонораров за работы формировал премиальный фонд и награждал лучших деятелей страны.
— Был я в прошлом году с Викой в Абхазии, на его даче у озера Рица, — вспомнил Денис. — Самый обычный средний по нынешним меркам дом. Скромно обставленный. Нынешние же правители купаются в роскоши, пока народ нищает.
— Закон сообщающихся сосудов — чтобы отдельные лица жили в роскоши, нужно, чтобы массы нищали, — объяснил Иван. — Вне зависимости от того, насколько развиты производительные силы. Просто всё, что сверх необходимого для выживания, изымается в пользу властителей. Экономическими или внеэкономическими мерами.
— А много ли вообще человеку нужно для жизни? — поинтересовался Гена.
— В плане индивидуального потребления — на самом деле не так уж и много. Условия для личной безопасности. Доступ к медицине, если пошатнулось здоровье. Качественная сбалансированная еда, без суррогатов и фальсификатов, без вредных примесей. Надлежащий уход, если возможности организма ограничены. Личное отдельное жилое пространство, отвечающее санитарным нормам по площади, температуре, составу воздуха и конструкционных материалов, влажности, звукоизоляции, освещенности, наличию гигиенического оснащения, возможности размещения вещей для повседневно