изовывать, якобы снизу, яростную травлю. Проще говоря, по фашистским лекалам будет создавать образ врага, в противостоянии которому остальных покорных и нерассуждающих нужно принудить сомкнуться под дланью всесильной элиты. Чтобы фашистское общество было сплоченным и послушным своим угнетателям, надо выделить врага и яростно давить его, причем врага заведомо слабого и не претендующего на изменение строя. Исторически фашизм всегда таким образом провоцирует рознь, причем отнюдь не по признаку неприятия угнетения, произвола и неравенства. Я как историк отчетливо вижу все эти признаки. А что касается конкретного антуража... Ну, допускаю, что это может быть выполнено и в виде такого... самосбывающегося пророчества — для изощренного глумления и демонстрации власти.
— На самом деле не суть, спорить не буду с тобой. Одно другому не мешает. Одно и то же действие может иметь и земное, и неземное выражение. От мира сего и не от мира сего... За исповедание Христа я и несу здесь свой крест. За то, что не отступил, не стал молчать, когда молчали все. Ибо мне пред Богом отвечать, я в Него одного верую, и если власть идет против Бога, то я — против власти. И если Церковь против Всевышнего, за Антихриста — то я против нее. Конец пути моего на этом свете близок. Господь меня к себе призывает, так что не испытаю в земном своем обличии самых страшных лет последних времен. У меня рак поджелудочной, уже метастазы пошли.
— Сочувствую, держись... Что еще могу сказать... — произнес Смирнов.
— Я не только для этого к тебе подошел, — помолчав некоторое время, продолжил Родион. — Полтора года назад усоп мой дядя по матери. Очень высокий пост занимал. Хоть и неизвестен был широкой общественности. В администрации президента начальником большим работал. Уходил долго и страшно. Тяжкие испытания послал ему Господь — и покаялся он. И исповедался мне перед кончиной. А я тебе это расскажу. Потому что очень важно. Перед Церковью мне уже не отвечать, ибо нет уже ее, лишь отдельные служители, диаволу не поклонившиеся, пусть и не возвысившие свой голос громко, как я. Только пред Творцом отвечу скоро. Но люди должны это знать. Хоть и грех совершаю, но помыслы мои чисты. Слушай же, коммунист Иван. И запоминай. И потом расскажи всем то, что узнаешь сейчас — откуда нынешняя власть взялась и как устроена. А я уже всё. Уже завтра повезут меня в больничку, тут, недалеко... Пути Всевышнего неисповедимы... В город, который одно время, в восьмидесятых годах, именовался даже, прости, Господи... — не досказав, бывший священник, тяжело вздохнув, перекрестился. — Там и отойду по воле Божией.
И Смирнову открылись новые леденящие душу подробности, в дополнение к тому, что он понял еще два года назад из тех тайных аудиозаписей. Подробности того, как устроена власть в уничтоженном СССР.
Со слов дяди отлученного иерея, контрреволюционная структура, или так называемый Орден, своими корнями уходил еще в годы правления Сталина. Предтечей его были не до конца разгромленные сети, фракции и группировки различных оппозиционеров, троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев — в общем, революционеров, не нашедших себя в условиях созидательного строительства социализма. Они с самого начала понимали, что если не получается победить, навязать свою повестку, что называется, с «открытым забралом», то нужно будет мимикрировать под лоялистов, под верных партийцев. И, подтягивая друг друга «наверх», всячески подставляя, подводя под чистки и репрессии искренних сторонников партийного курса, исподтишка вредить, саботировать, гадить. Не забывая, разумеется, как можно громче славить вождей.
— Будущая верхушка так называемого Экселенц-Ордена в его современном обличии фактически зародилась в Карело-Финской ССР, — рассказывал Мезенцев. — Учителем и вдохновителем его основателя, впоследствии председателя «конторы», был как бы коммунист, а на самом деле финский масон...
Иван слушал и запоминал. Многое, конечно, ему было уже известно, но он не подал виду — мало ли что...
— Именно потому, что он возглавлял долгое время КГБ, удалось так беспроблемно свить это гнездо...
Как следовало из повествования, Экселенц-Орден фактически стал естественным продуктом эволюции всех тех, кто в ходе развития партийной линии оказался по той или иной причине выброшенным из «мейнстрима», или, как тогда говорилось, «генеральной линии». Те, кто был отторгнут, в конце концов решили — раз уж они остались не при делах, то пусть в конечном итоге будет «обычное», «естественное» общество, нежели то, на что они когда-то подписались. Именно такой выход они видели из ситуации, когда оказались отстранены от явной власти. Именно на этой платформе сошлись самые разношерстные «осколки» — переродившиеся носители великого революционного порыва. В основном это были выходцы из органов госбезопасности, как действующие «оборотни», так и оказывающие на «конторских» идейное и организационное влияние со стороны. Подтянулись и «тайно инакомыслящие» партаппаратчики, и идеологи, и деятели науки и культуры. И те, кто отвечал за международные связи — политические, экономические. Всё это происходило на фоне внутрипартийной борьбы, конкуренции различных группировок, которая никогда не ослабевала и лишь меняла свою форму и своих лидеров. Пресловутый тридцать седьмой несколько потрепал эти «протоорденские» структуры, но не до конца — так что понятно, чем объясняется такое болезненное отношение нынешних элит именно к тому году.
— Правой рукой «отца-основателя», а в решающие годы развала Союза и его, по сути, преемником стал генерал КГБ Владислав Волин, уроженец Петрозаводска, фактический сын расстрелянного в тридцать восьмом году видного начальника-НКВДшника, из троцкистов, из обоймы Ягоды, — рассказывал бывший священник. — Волину, однако, удалось скрыть то родство, он пробрался в «органы» и сделал карьеру, не без помощи старших покровителей-сообщников, соратников папаши. А нынешний начальник «охранки» Андрей Беляков, непосредственно убивший Петра Машерова в восьмидесятом, его приемный сын. Фактического своего сына Беляков вызвал из США, оформил ему генеральское звание, сделал заместителем и начал готовить в преемники.
Таким образом, Орден стал своего рода реваншем за 1937 год — когда те, кого оттерли от власти, — бывшие революционеры, сплоченные общим делом, — пытались устроить госпереворот, но более кустарно. Да, тогда заговор сорвался. Но время шло, умер Сталин, явно не без посторонней помощи. Что же касается Хрущева, то он, конечно, сильно навредил делу строительства социализма, но, как ни странно, не сознательно. Просто его слепым дуболомством, амбициями и самолюбием умело управляли, его энергию направляли структуры, являвшиеся предтечей Ордена.
— То есть именно тогда они решили — раз они проиграли схватку за власть, вернее, даже не за власть, а за свой идейный проект, — то пусть вообще СССР рухнет и снова везде воцарится капитализм? А они хотя бы лично получат высший господский статус. Ну, если не они лично, то их дети и внуки. Правильно я понимаю? — уточнил Смирнов.
— Да, абсолютно правильно, — подтвердил Мезенцев. — Эти заговорщики смыкались со всеми открытыми противниками СССР. Как политическими, вроде бандеровцев, прибалтийских националистов, сионистов, эмигрантских кругов и диаспор. Так и экономическими — которые представляли формирующуюся теневую паразитическую часть. Орден всемерно поощрял коррупцию партийного и государственного аппарата. Разумеется, наладились теневые контакты с Западом — через Институт системного анализа, через Онассисов, даже через семью Косыгина...
Ивану было очевидно, что деструктивные поползновения тех, кто возомнил себя носителями истин в последней инстанции, сверхчеловеками, естественным образом эволюционировали в фашизм. Его цель — чтобы высшая сплоченная буржуазия после всех пертурбаций утвердилась в виде нового господствующего класса в его завершенной фазе и даже перешла в иное качество, по сути, даже учредила следующую классовую формацию. Если, конечно, такой проект можно отнести именно к формации — зависит от критериев. Так что настоящий, практический, имеющий реальные властные ресурсы троцкизм и настоящий фашизм фактически смыкаются. Вырожденная линия революционного коммунизма, по сути, пошла в услужение глобальному капиталу.
Задача Ордена как целостной структуры влияния на принятие властных решений заключалась в том, чтобы беспроблемно и управляемо, без эксцессов и грызни, перевести огромную, напичканную ядерным оружием страну в новую, более естественную, по его мнению, реальность. И дать всем сопричастным, даже самым низшим, неоспоримые имущественные и статусные гарантии. В том числе гарантию от утраты личных средств в ходе экспроприаций низов. Гарантию хороших мест. Гарантию защиты от антинародных и преступных действий представителей власти, если таковые будут по отношению ко всем. То есть защита «в случае чего» в индивидуальном порядке — в том числе это касается справедливого и беспристрастного следствия и суда, если вдруг что-то случится между своими, и спуска дел на тормозах в случае правонарушений по отношению к представителям низов. Для отдельно взятого человека и семьи такое очень и очень многого стоит в том обществе, где никому никаких гарантий не дается и каждый может быть в любой момент раздавлен. Орден, по сути, является аналогом потомственного дворянства, единой централизованной структурой, которая административно распределяет среди бенефициаров изъятые у масс блага, а также наделяет полномочиями и регулирует доступ к «кормушке». Именно Орден стал фактическим оператором фашизируемой консолидации капитала в России. Аналогичные, хоть и несколько вырожденные по сравнению с российским Орденом структуры сформировались и в некоторых других странах бывшего СССР.
— И как практически устроен этот Орден? — поинтересовался Смирнов.
— Орден — это закрытая сеть ключевых кадров федерального уровня. В самом низу — своего рода «подмастерья», несколько десятков тысяч человек. Как ни странно, подробностей об Ордене они могут и не знать, хотя фактически являются его резервом. Им гарантируется определенный уровень жизни. Довольно высокий, просто так, в виде ренты. Плюс возможность привилегированного эксклюзивного доступа к активам, если есть желание самим или в команде осваивать и пилить. Со своей стороны, они обязаны в любое время выполнить любой приказ Ордена, понятное дело, за вознагра